Я не знаю, кто из нас больше слёз пролил, ты, когда писала или я, когда читала, как только чернила выдержали, ведь это письмо предстояло ещё и нашей доченьке прочитать…

Нет, я не хотела расстаться с Анюткой, но я тебя с Меиром, ей богу искала, даже в органы обращалась…

О том, что ты осталась жива, я узнала только почти через четыре года после окончания войны.

Об этом мне сообщили здесь в Вильнюсской синагоге, а чуть позже поведала соседка, что ты спрашивала у неё обо мне, но я тогда находилась в деревне и про это никто не знал.

Ривочка, в ту же ночь, после того, как приняла из твоих рук Анечку, я уехала в деревню и затаилась.

Даже в моей глухой деревне внешность Анютки вызывала вопросы и недоумение, но мне удавалось отшутиться.

Там мы отсиделись до конца сорок пятого.

Во время войны я родила ещё одного мальчика, но не от Степана, а от другого человека, если ты помнишь, в Поставах был старый ксёндз Вальдемар, а у него был племянник Алесь?

Так, вот, он меня любил ещё до моего замужества, а потом уехал в Польшу, а тут вскоре наши места вошли в состав Советского Союза.

С приходом немцев, Алесь вернулся из Польши в наш город.

Степан в начале войны ушёл на фронт, перед тем, как мы расстались, я его предупредила, что с ним не останусь в любом случае.

Ты же должна помнить, как он относился ко мне во время родов и после…

Алесь помог нам с детьми перебраться в деревню.

Он работал у немцев переводчиком в комендатуре и был в местном подполье.

Я не буду тебе описывать подробно все события, но после войны его арестовали и отправили в Сибирь. Я до пятьдесят шестого года и не знала, жив он или нет.

Затем поехала к нему в те далёкие края, там мы разочаровались в друг друге и расстались.

Там же я встретила самую большую любовь в своей жизни, но она оказалась очень короткой, мой любимый человек умер, но я в тот момент была уже беременной и оставила от него ребёнка. У меня сейчас три мальчика и наша с тобой девочка.

Перед тем, когда ей исполнилось двенадцать лет я рассказала нашей девочке обо всём, кто её настоящие родители и как она попала ко мне.

Конечно, для Анютки это был шок, но она очень достойно из него вышла и не отреклась от меня и своих корней.

На её бат-мицву мы поехали в Вильнюс, к тому времени у меня со здешним раввином Рувеном сложились очень хорошие отношения и он устроил нашей девочке праздник по всем правилам, я зажигала двенадцать свечей, как сказал раввин, за каждый подаренный мной нашей доченьке годик…

Фрося тяжело вздохнула, каково будет это читать Риве?!

…Наша Анечка живёт в Вильнюсе у очень хорошей женщины, ни в чём не нуждается, заканчивает четвёртый курс университета, учится на врача, она захотела получить эту профессию, ведь я ей рассказывала, что вы с Меиром были врачи, и что твой муж спас нам со Стасиком жизнь.

Я ей рассказала, как ты, будучи беременной ею на восьмом месяце самоотверженно ухаживала за мной, когда я после родов находилась неделю без сознания.

Что именно твои руки приняли моего первенца и две недели ухаживали за ним, пока я чуть окрепла.

Ривочка, ты можешь гордиться нашей дочерью, она умненькая, скромная, внешне лицом и фигурой очень похожа на тебя, я ей скажу и она в следующем письме вышлет тебе фотографии.

Думаю, что для первого письма я тебе написала достаточно много.

Милая сестричка, можешь не волноваться, мои дети ни в чём не нуждаются, у меня большое хозяйство, я торгую на базаре, да, и что мне надо самой, а детям хватает, тем более Стасик уже работает и себя полностью обеспечивает.

Ривочка, конечно же, я к тебе питаю сестринские чувства, да, нет, гораздо большие, ведь мы две матери одной дочери.

Это наши первые друг другу письма и трудно сразу так окунуться в душу, но ты написала очень сердечное письмо и я попыталась ответить тебе тем же, но я же малограмотная, Алесь в Сибири даже меня стеснялся.

Пиши, задавай вопросы и мне тогда будет легче писать, отвечая на них.

Крепко тебя обнимаю и целую, привет мужу и сынишке.»

Фрося взглянула на часы, уже было за полночь.

Глава 15

На столе перед Фросей лежал сложенный вдвое листок — письмо Ани к Риве, которое она попросила прочитать перед тем, как вложит в конверт.

Фрося развернула лист:

«Здравствуйте!

Признаюсь, мне было очень тяжело взяться за написание этого письма, ведь я знаю про вас только по рассказам мамы.

Мне мама в своё время сообщила, что вы, слава богу, остались живы после ужасной войны и всего того, что вам пришлось пережить в гетто.

Вы, сильная женщина, нашли в себе душевные силы, после стольких тяжёлых потерь не пасть окончательно духом, а вновь сумели обрести своё место под солнцем.

Я ни в коем случае вас не осуждаю, за то, что вы вручили мою судьбу в руки мамы, а более того, благодаря вашему поступку скорей всего уцелела, не попав в адские условия гетто.

Не осуждайте и вы меня, пожалуйста, а постарайтесь понять, трудно так в одночасье, не обменявшись даже двумя живыми словами, прильнуть к вашей израненной душе.

Но я обещаю, что со временем постараюсь относиться к вам, как это положено дочери, ведь я не отрекаюсь от своих корней и с двенадцати лет считаю себя еврейкой, хотя до этого возраста понятия не имела о своём происхождении.

Мы с моей мамой, с мамой Фросей, долго обсуждали ваше письмо, вашу судьбу и кроме сострадания, и сердечного тепла в ваш адрес ничего не питаем.

Если когда-нибудь так случится и я смогу прильнуть к вашей груди, то с радостью отдам вам своё дочернее уважение.

Вы должны правильно меня понять, я уже вряд ли когда-нибудь смогу любить, вас той любовью, которую питаю к маме.

Безусловно, вы в этом не виноваты, но и моей вины в том нет.

Я не сомневаюсь, что вас шокирует моё обращение на Вы, мне пока трудно это переступить, но я обязательно пересилю себя и в следующем письме буду уже обращаться, как положено дочери к маме.

У меня здесь есть три брата, которых я очень люблю, но я с радостью приняла весть о том, что оказывается у меня есть и четвёртый, и я его уже мысленно люблю сестринской любовью.

Надеюсь, что он уже знает, что у него есть такая взрослая сестра…

Наверное, когда мне мама рассказала о моих настоящих родителях и о том, что вы были врачами, и что вы спасли жизнь ей и моему брату Стасику, тогда я видимо и приняла решение тоже стать врачом.

К этому моменту я уже заканчиваю четвёртый курс университета и всё сделаю для того, чтобы стать достойной памяти доктора Меира, моего героического отца.

Мама Рива…

Я с робостью пишу эти два слова, но надеюсь останется одно, ведь я не зову маму, мамой Фросей.

Я мысленно Целую вас с братиком Меиром и мой сердечный привет Майклу»…

Фрося дочитала письмо и всхлипнув, смахнула с ресниц слёзы:

Моя девочка, почему у меня так получилось, не родная по крови дочка, оказалась намного ближе ко мне, чем мои сыновья, хотя, что ещё говорить о Сёмке, который стал усладой моей набегающей старости….

Невольно она вздрогнула, ласковые руки дочери неожиданно обвили сзади её шею:

— Мамочка, я не могла никак уснуть, не поговорив с тобой.

Завтра ты уедешь, а утром и на вокзале уже не пообщаешься, как следует наедине.

У меня столько вопросов к тебе…

Очень волнуюсь, как ты восприняла моё письмо к Риве…

Так ты мне и не сказала о вашем разговоре с Пинхасом…

И ещё, не думаешь ли ты переехать в Вильнюс, так хочется, что бы ты жила рядом со мной и что Сёмке делать в той дыре…

Фрося обняла Аню за талию, усадила, как в детстве на колени и прижавшись лицом к худым лопаткам дочери, плавно покачивая из стороны в сторону, заговорила:

— Анюточка, ты написала, как чувствуешь и умеешь, я бы так не сумела, куда мне со своим образованием, это вы с Андрейкой говорите и пишите, как Лев Толстой.

И засмеялась, целуя дочь в шею.