— Если бы она еще умела стряпать!

Пекар с козой убежали от них с горьким чувством, что идиотизм шуток — проблема международная.

В качестве возмещения убытков они купили на двоих волокнистую кольраби, и правильно сделали, потому что хозяйка еще не вернулась с работы. Пекар уселся на кухне, разложил на столе бумагу и начал складывать длинную колонку цифр.

От волнения не выдержал, встал, покачался из стороны в сторону, постучал карандашом по передним зубам, побарабанил ногтями по перечнице. Вышел с сигаретой на балкон покурить — в ранних вечерних сумерках микрорайона хорошо мечтается…

Перед глазами у него в кричаще розовой краске лета и девичьей мечты сменяются виды прекрасных чужих городов, обрамленные рамочками в стиле модерн и с соответствующими поясняющими текстами в углах. И на каждой из открыток увековечены супруги Пекары.

Одна из них с надписью «Карлсбад» изображает сценку на оживленной, празднично украшенной карловарской колоннаде. Пекар, склоненный к источнику, учит козу пить лечебную воду из фарфорового стакана с трубочкой.

— Пей, глупая, у тебя не будет язвы!

Подходит Эльвира с таким же стаканом, увешанная пакетиками карловарских облаток. Едва курортный оркестр закончил пьесу Франца Зуппе, раздался голос из репродуктора:

— Торжественное вручение призов Международного кинофестиваля…

Ах, как выразительно и торжественно произнес диктор «М» в слове «Международный»! Из-за фонтана выныривает мастер Ондращак, завернутый в длинную шаль, как профессор А. М. Броусил[68], в его руках хрустальные кубки. Голосом архангела Гавриила он объявляет:

— Виктория, виктория, мы победили…

Но Эльвира, как и следовало ожидать, вносит в торжественную обстановку свое мелочное:

— Я не Виктория, а Эльвира…

А вот другая открытка, изображающая снежные Альпы с надписью «Гроссглокнерштрассе». По глетчеру разгуливают Пекары в тирольских национальных костюмах, около каменной морены они встречаются с альпийским гномом Ондращаком в обнимку с серной.

— Das ist eine Lawine?[69] — обращается к нему Пекар на лающем немецком.

— Oh ja, kann man nichts machen![70]

— Danke schön, Herr Kollege![71]

— Bitte schön, Herr Prominent…[72]

Гном расставляет ноги и запевает зычным голосом, перемежая мелодию йодлями, повернувшись в сторону Китцбюля. Пекар только диву дается. Такого в начальнике смены он и не подозревал…

Фронтон прославленной гостиницы в Каннах не надо даже представлять, столько раз он фигурировал на открытках. На плетеных стульях сидит чета Пекаров, одетых по-курортному, в белом, потягивает через соломки коктейль «даулагири» со льдом и кока-колу и переговаривается:

— Ох, рука болит от автографов!

— А мне надоели эти, прошу прощения, «парапацци» — фотографы! Такие наглецы, все время пристают… Ты только взгляни, что нацепила на себя эта невозможная Бардо? Я бы такого не надела ни за что на свете…

На этот раз Ондращак появляется в ливрее швейцара гостиницы и приносит на серебряном подносе письма.

— Господин Феллини просит… — начинает он, но Пекар его перебивает:

— Пусть подождет, я не из тех, кто помешан на неореализме! — Распечатывает одно из писем и смеется. — Ах, этот вечно наивный Дали! Предлагает мне своего дрессированного крокодила в обмен на нашу козочку, ха-ха-ха!

— Не смей ходить вечером в казино играть в рулетку! — предупреждает его супруга.

— Я обещал Лене Фюнэ…

— Ну ладно, только не зарывайся, а то газеты на следующий день раструбят…

— Извини, миллион — сущий пустяк, ведь это же лиры…

Путешествие по цветным открыткам прерывает звонок, Пекар вздрагивает от холода и идет открывать.

— Ну что, как было? — спрашивает Пекар Эльвиру, пока она переобувается в передней.

— Порядок. Мастер побрыкался-побрыкался, а потом стал вполне сносным. Отправился к своим кактусам и весь день копался в земле. Потребление нормальное, нам даже не пришлось выключать… — Тут она заметила козу, выглядывающую из ванной. — Сколько раз тебе повторять, чтоб ты убрал эту скотину из дома?!

— Да что ты, гость в дом, коза в дом, — возражает Пекар и качает головой над листом бумаги с подсчетами. — Посмотри, цифры не врут, здесь все черным по белому! За пять минут двадцать семь, значит, за час в двенадцать раз больше, то есть триста четырнадцать крон ноль-ноль геллеров… Правильность подсчета я проверил… В месяц это могло бы составить около ста пятнадцати тысяч без налога. Надо еще учесть производственный капитал, расходы на жизнь, амортизацию, расходы на представительство, транспорт… Если не учитывать нерегулярных сверхурочных, премий, долю в прибылях, квартальные премии, переменный капитал… Как там этот закон отрицания отрицания, который мы проходили на политучебе?

Эльвира на это ни бе ни ме, мол, устала, и тотчас уединяется с расчетами в спальне. Она знает, преувеличенный энтузиазм супруга ни к чему хорошему не ведет, и интуиция подсказывает ей сохранять в таких случаях предусмотрительную осторожность. Но, изучив подсчеты Пекара, она, к удивлению, не находит в них никакой ошибки. Это кажется ей самым подозрительным.

Сон переносит ее в деревню ее детства, по смене картин он напоминает быстро бегущие кадры немого кино. Правда, сон ее озвучен. Хозяйка Эльвира в национальном костюме выходит во дворик перед красивым, явно собственным деревянным домом, в фартуке она несет зерно для предполагаемой птицы. К ней подходит супруг, тоже в национальном костюме и с «валашкой»[73] в руке, и запускает руку в ее фартук.

— Ну-ка, ну-ка, что у тебя там, голубка сизокрылая… — говорит он. — Я голоден, как актер…

Набирает зерно и сует в рот. Эльвира отгоняет его, как привязчивого петуха, но тут во двор входит почтальон Ондращак с полной сумкой писем, которые одно за другим теряет по дороге, как осенью старый дуб теряет листья.

— Это она пишет анонимки! — показывает он на Эльвиру. — В «Словенку»[74], в Общество разведения домашних животных и в ЮНЕСКО.

Вслед за почтальоном во двор хлынула толпа полуодетых актрис с павлиньими перьями, а за ними стадо коз. Возглавляемые Пекаром, они гонят Эльвиру по улочкам живописной деревни. Наконец она находит укрытие на пожарной каланче и начинает оттуда пререкаться с Пекаром.

— Ты испортила мою карьеру! — кричит он снизу.

— А ты мою капусту! — отвечает она ему сверху.

— Ты испортила мою карьеру!

— А ты мои бобы и капустные кочны!

Заглянувший в комнату Пекар взял из рук спящей Эльвиры расчеты и потушил лампу. Вдруг Эльвира явственно пробормотала во сне:

— Анонимки — это идея.

5

БОРЕЦ ЗА ПРАВА ПАРНОКОПЫТНЫХ

Комната, где демонстрируются результаты работы за день, — это в принципе лакмусовая бумажка для определения популярности. Если в ней постоянно торчит некий режиссер со своим штабом, смело держи любое пари, что это мастер не ахти, а его произведения не стоят доброго слова. Но сегодня мы являемся свидетелями совершенно противоположного явления: в комнату набилось множество разного люда, которому здесь, если говорить серьезно, делать нечего. Если нам и этого доказательства мало, то приход сценариста из числа так называемых «вечных», с бутылкой сливянки и очередной блестящей идеей, должен нас окончательно убедить. Да, да, любезный читатель, этот свою фантазию и сливянку не впряг бы в колесницу какого-нибудь растяпы.

— Маленький семейный юбилей, — объясняет он. — Год назад помер дядя…

Девица-хлопушка, которая, помните, когда-то заверещала перед носом у Пекара, сейчас вынула из своей бездонной сумки, как из сказочного мешка Деда Мороза, стаканчики, автор будущего сценария налил всем, развивая между делом фабулу своего новейшего сценария. Многие воротят носы от обоих даров, одни уже знают эту самогонку, другие поклялись с сегодняшнего дня начать новую жизнь. Наипопулярнейшая отговорка — кивок в сторону проходной, где якобы поставлена машина, а иные, мол, как на грех принимают сейчас антибиотики. Однако все антибиотики бессильны против сюжетов.