Он опустил глаза.

– Твоя мама что, не учила тебя, как принимать чертову ванну? Господи!

– Дядя Хен, я не воняю!

– Воняешь!

– Нет, не воняю!

– Нет, воняешь, и ты прямо сейчас усадишь свою лилипутскую задницу в ванну и вымоешься. И на сей раз сделаешь это правильно.

– Я не воняю!

– А ну шевелись, – рявкнул я, выставив палец в сторону ванной.

– Не говорит с ним так. – В коридор вышел Сэм. – Что на тебя нашло?

– Он воняет.

– Может, он не умеет мыться, как надо. Его мать не совсем Марта Стюарт.

Я испустил раздраженный вздох.

– Давай я со всем разберусь, – сказал Сэм, встав между нами.

– Дядя Сэм, я не воняю, – произнес Ишмаэль затравленным, раненым голосом.

– Увы, ковбоец. Немножко воняешь. Самую чуточку. Ты пользовался шампунем? А мылом с мочалкой?

Он пожал плечами.

– Дядя Хен не собирался тебя обижать. Просто он, как и я, не хочет, чтобы люди высмеивали тебя. Показать тебе, как правильно мыться? Как мыть за ушами, подмышками, сзади и спереди, между пальцами? Пошли. Это весело. Станешь у нас чистеньким, и дядя Хен перестанет ныть – что всегда очень здорово, потому что он может все гнуть, и гнуть, и гнуть свое без конца, ты согласен? Иногда мне кажется, что неплохо бы залепить ему рот клейкой лентой. Как тебе эта идея?

Ишмаэль взглянул на меня. В его глазах стояла обида.

– Пошли, – сказал Сэм, уводя его в ванную.

Глава 13

Я не водопроводный кран

– Что за черт на тебя нашло? – спросил Сэм, пока я, стоя у раковины, мыл посуду. Ишмаэля он оставил смотреть в гостиной «Маленький домик в прериях».

– Ничего.

– Давай без вот этого, Генри Гуд.

Я остановился, положил тарелку на бортик между раковинами и посмотрел на него.

– Что? – спросил он.

– Что, черт побери, мне полагается делать с этим ребенком? – спросил я.

– Он твой племянник!

– И что?

– И то, что ты должен заботиться о нем, пока его мать не вернется домой.

– А если она не вернется, Сэм? Что тогда?

– Когда это случится, тогда и будешь думать, что делать, ну а пока совершенно незачем его обижать.

– Не обижал я его.

– Обижал!

– Я не люблю детей.

– Не будь мудаком.

– Уж извини, но это правда. У меня и так куча проблем. Не хватало еще, чтобы рядом кто-то без остановки ныл.

– Он не ноет. А если и ноет, то у него есть на то уважительная причина. Ему страшно. Он просто маленький мальчик, а его мама пропала… Иисусе, кто бы знал, что ты окажешься такой сучкой.

– Я и не думал его обижать.

– Просто дай ему подзатыльник, и дело с концом.

– О, прекрати.

– Хен, ты его дядя. Его единственный родственник. Может, попробуешь и вести себя соответственно?

– Я не знаю, о чем мне с ним разговаривать.

– Бога ради, ему всего семь. С ним можно не говорить о политике с философией.

Я вздохнул.

– Слушай, просто попытайся относиться к нему по-нормальному, вот и все. Речь всего о нескольких днях.

– Когда его чертова мамаша вернется, уж она у меня пожалеет, что удрала, – сказал я.

– Только не вымещай свою злость на нем, потому что сердишься на нее.

– Ничего я на нем не вымещаю.

– А я думаю, вымещаешь.

– Не вымещаю! И вообще, с чего ты возомнил себя таким великим экспертом?

– У меня пять сестер с братьями, если ты вдруг забыл.

– Вот сам и заботься о нем, если по-твоему это так охерительно просто.

– Может, я так и сделаю, Хен. По крайней мере, к нему будут относиться с некоторым уважением.

– Это несправедливо.

– Ты ему практически голову откусил.

– Неправда.

– Правда. Стоял в коридоре и спорил с ним, как чертов дурак.

– Он, скажем так, не самая яркая лампочка в люстре.

– Да, он не слишком сообразительный, Хен, но у него тоже есть чувства. И я не считаю, что он настолько тупой, как думаешь ты.

– Я не говорил, что он тупой.

– Ты просто стоял и поправлял его грамматику.

– Какого черта ты от меня хочешь?

– Хен, я всегда думал, что из тебя получится хороший отец, и мы с тобой обсуждали усыновление, но я не предполагал, что ты можешь быть таким злым.

Я поставил тарелку в раковину и вытер руки.

– Надо бы двинуть твоей бабуле за то, как ты со мной разговариваешь, – сказал я негромко.

– Я бы посмотрел, как у тебя это получится, – ответил он. – Так в чем дело, Хен?

– Я расстроен.

– О, ну еще бы!

– После того, как Иши родился, они с Сарой пару лет жили здесь. Пока однажды она не встала и не ушла – вот так просто, ни с того, ни с сего. И теперь хорошо, если мне дают повидаться с Иши на Рождество.

– И?

– Я так гордился тем маленьким мальчиком. Мы с ним все-все делали вместе. А потом она в один прекрасный день берет и выдергивает его из моей жизни – и все. И положить ей было на мои чувства. Теперь я практически не вижу его, и мне даже пикнуть нельзя на тему того, как она с ним обращается, иначе меня вообще к нему не подпустят. Ты прости, но все это в некотором смысле выводит меня из себя. Я не водопроводный кран – я не умею то включать, то выключать свои чувства. Я не хотел срываться на нем, просто я дико рассержен.

– А он тут при чем?

– Я любил того мальчика, – признался я.

– И…?

– Она просто опять выдернет Иши отсюда. И мне от этого тошно.

– Значит, ты срываешься на нем…

– Давай ты прекратишь это повторять?

– Давай ты прекратишь вести себя, как бесчувственная скотина? Он ни в чем не виноват, и прямо сейчас ему нужен его дядя.

– Сэм, ты пытаешься помочь, я понимаю, но я правда взбешен.

– Да? Ну ладно. Пойду скажу несчастному мальчику, чтобы он чуток потерпел, пока ты разбираешься со своими драгоценными чувствами.

– А я-то думал, что мудак у нас я.

– Просто попытайся вести себя по-нормальному, Хен. Пожалуйста. Еще всего день или два. Это не так уж и сложно.

Я вздохнул.

Сэм был прав. Я ненавидел, когда он бывал прав. А он, этот напыщенный засранец, оказывался прав абсолютно всегда.

– Извини, – сказал я.

– Ты это не мне скажи, а ему.

– Я и так стараюсь изо всех сил.

– Старайся получше. У тебя, знаешь ли, есть люди, которым ты нужен.

– Никому я не нужен.

– Нужен – маленькому мальчику в соседней комнате. И мне тоже, Хен. Иногда мне кажется, что ты забываешь об этом.

Глава 14

Я сказал ей, что она красивая

Ишмаэль, одетый в одну из Сэмовых маек – такую длинную, что она доходила ему до середины бедер, – сидел на краю кровати в гостевой спальне, руки на коленках, глаза опущены в пол. Мы собрали столько его одежды, сколько смогли унести; сейчас она вся, включая его пижаму, лежала в стиральной машине. Мы взяли и какие-то его игрушки, а также его фотографию с матерью, которую я поставил на тумбочку возле кровати.

– Извини, что мы не нашли тебе ничего лучше для сна, – сказал я. – Твои вещи в стирке. Завтра сможешь надеть что-то свое.

Он ничего не сказал.

– Иши, извини, что обидел тебя. Я расстроен из-за твоей матери.

Он не поднял лицо и не посмотрел на меня.

– Иши, я же сказал, извини.

Когда он поднял руку, чтобы вытереть глаза, я увидел, как его плечи вздрогнули.

– Все хорошо, – сказал я, сев рядом с ним.

По его носу соскользнула слезинка.

– Эй, – сказал я. Положил руку ему на спину и начал кругами ее потирать.

Он открыл рот и издал какой-то странный, сдавленный стон.

– Почитать тебе? – спросил я, почувствовав, что должен что-то сказать.

Он не ответил.

То была тупая идея. Ему было семь, и он вырос из сказок на ночь. Или не вырос? Я попытался вспомнить, до какого возраста мама читала мне перед сном. Но вспомнил только, что был готов слушать ее бесконечно, вечер за вечером, даже если это была одна и та же история. Но сколько мне было лет? И какая книжка могла бы заинтересовать семилетнего мальчика?