Миг я пыталась справиться со страхом, а после побежала на стену.

- Ушедшая, мать моя, помоги... Светлые боги...

Кому молиться уж и не знаю.

Припав к краю стены, я поглядела вдаль.

Боги...

Горло сдавило будто тисками. Ни слова, ни звука не могло вырваться наружу. Страх, дикий страх сковал меня всю разом.

До боли сжав каменные выступы ладонями, я замерла. Лишь слеза, одна-единственная, скатилась по щеке и исчезла.

Рать их огромна, бесчисленна. Глядишь до самого горизонта и нет конца-края темным всадникам в остроугольных шапках. Пыль вздымается клубами под копытами их коней. А ржание их и нетерпеливые удары о землю лишь говорят - и те готовы биться.

Проклятый гарнарский рог протрубил снова и снова. Каждая его песня сопровождалась дружным восклицанием воинов, их криками.

Всмотрелась я внимательней - средь темных воинов мелькали другие. Пешие, в длинных одеяниях и шкурах, с бубнами в руках. Обвешанные ярками полосками ткани, костями и оберегами. У иных на головах и вовсе черепа с рогами были.

Шаманы.

Даже издали видела я, что лица их ярко разрисованы красками. Нити от сердец вились темные, тугие, сплетенные в узлы в нескольких местах. У всех, как у одного.

Сказывал Всеслав, что узлы те не простые. Каждый узел - спасение от смерти. Захочет кто убить человека - разорвать нить должен. А коли кто спасти надумает - связать заново. Темная то волшба, не наша.

Боги... Ушедшая...

Уж не знала я, у кого помощи и защиты просить. Страх, великое дело страх.

Шли они быстро. Кажется, вот-вот да и сметут Грошов. Растопчут крепостные вековые стены, как и не было их.

Не орда то гарнарская, то смерти наши идут.

- Ушедшая... - беспомощно прошептала я.

И будто руки ее на плечи легли. И будто сила вновь по венам потекла как тогда, в сражении с нечистью.

- Вёльма! Вёльма!

Я обернулась.

- Всеслав?

- Обыскались мы тебя, Вёльма. Будь на стене, не сходи никуда. Рядом с нами будь.

Опираясь на посох, он хотел уйти.

- Всеслав! Стой! Как же мы сражаться-то будем? Со стены? Как же чары нам плести? Врагов ведь не видим.

- Ежели ворота открыть, конец Грошову-граду, - мрачно проговорил чародей.

Я поглядела ему вослед, а после с места сорвалась и побежала Зорана искать.

Дурно, ох, дурно я делаю, что Всеслава не слушаюсь. Зря я поперек ему все делаю, ой, зря. Только не могу ведь иначе. Не до того теперь.

- Некрас! Зоран с Осьмушей где? - схватила за руку дружинника.

- Внизу они, у стены, - отмахнулся тот и побежал дальше.

Едва переводя дух, я побежала вниз.

- Осьмушу и Зорана, чародея, не видел? - спрашивала у всех, кого видела.

Кто отвечал, кто ругался, кто просто проходил мимо.

Боги, как же их найти?

Наконец я завидела темного жреца. Тот что-то быстро говорил Буриславу и указывал рукой на стену.

- Зоран?

Сквозь толпу я рванулась к нему.

Плачущие женщины, перепуганные дети, старики, взывающие к богам, нищие, бегущие прочь, к сердцу крепости.

- Зоран!

Колдун обернулся, увидел меня.

- Уйди, сукина дочь! - крикнул витязь, которому я на пути попалась.

- Сам с дороги сойди, - бросила в ответ. - Не видишь, кто перед тобой.

Указала на знак Дома Предсказаний и двинулась дальше. В спину мне неслись проклятия и пожелания скорой гибели от руки гарнарца. Похоже, не так уж и жаловали нынче чародеев в Беларде.

- Зоран! - наконец очутилась я подле колдуна. - Делать нам что-то нужно! Иначе сгинем все.

- Всеслав что? - кратко спросил темный жрец.

- Ждет он, боится, не хочет людей в битву бросать. И слушают его все...

Лицо его на миг стало будто каменным. Замер он, не двинется. Чернота в глазах мелькнула и скрылась.

- Мне Всеслав не господин, - проговорил Зоран. - Тебе - как решишь. Только если уж надумала, Вёльма...

- Некогда мне думать! - оборвала я его. - Грошов едва стоит, а, ежели ждать. Шаманы бы не ждали...

- И то верно, - глаза Зорана снова потемнели. Он улыбнулся какой-то страшной, неестественной улыбкой. - А мы и не станем.

После склонился ко мне и чуть тише проговорил:

- Есть под Грошовом ход тайный, что ведет за ворота.

- Где? - я резко схватила его за руку. - Проведи меня!

Шагнула я вперед - ноги подкосились. Едва не упала, удержалась.

Ветер холодный трепал на мне рубаху, бил по телу нещадно да только не чуяла я холода тогда. Будто огнем все на мне горело.

Лишь глаза открыла, и голос пропал, от страха горло сдавило. Слезы тихо полились по щекам, закрыли все мутной пеленой. За ними все темным стало - как чернота движется на меня.

Руки прохладные на плечи легли снова, укрыли, подтолкнули.

- Ушедшая, мать моя непризнанная, - прошептала и вперед шагнула.

Шаман, увешанный лентами, с костью в носу громко бил в бубен и что-то пел на гарнарском поганом языке. Вокруг его тела вились черные клубы и в каждом витке виделся страшный образ. Оскаленные пасти, клыки, горящие глаза и глубокие темные глазницы. Глянешь в них и провалишься, исчезнешь, сгинешь.

Закричав что-то, он ткнул в мою сторону своим посохом. Из глазниц черепа на его навершии вырвался еще один дух. Ринулся ко мне, разросся вмиг до размера лошади. Раскрыл пасть, взревел.

Из груди вырвался хрип и я упала навзничь.

Светлые боги! Ушедшая!

Чудище глухо просмеялось и приблизилось ко мне. Страшный холод и смрад заполнили все вокруг. По телу прошла судорога.

Ушедшая, помоги...

Вдруг треснуло так, будто ткань разрывают. Черный дух разлетелся на куски, оставив на пожухлой осенней траве лишь пятна. Такие, как от чернил бывают.

Зоран и Всеслав. Это они, больше некому меня спасти теперь.

Судорожно сжимая пальцами скельдианский медальон - подарок Сигурда - я поднялась. Отчего-то почудилось, что отпущу его и умру, погибну.

Никогда я северным богам не молилась и не знала их, а теперь о жизни умолять стану.

Гарнарцы остановились, словно ждали чего-то.

Шаманы их, все как один, исполняли танец смерти - нас губить велели черноте своей поганой.

Засвистели стрелы. Я рукой лицо закрыла да зря. Все они дождем осыпались у ног моих.

Бегло назад оглянулась и увидела фигуру Всеслава на стене. Прости меня, чародей, что ослушалась и зла не держи.

Гарнарец один решился меня мечом сразить. На коне своем поскакал вперед да только встретил его Осьмуша-волк. Сбил наземь в прыжке и через миг на траве всадник лежал, а морда волчья в крови измазана.

Прикрыла я глаза на миг.

«Волосы твои будто огонь, а глаза - зелье колдовское», - говорил Ладимир нашей первой ночью.

«Прости меня, любимый, и счастлив весь век будь», - безмолвно ответила в пустоту.

Раскрыла глаза, руки раскинула.

Нити золотые, что у лошадей гарнарских струились от сердец, заплясали по пальцам. Много их, ох, как много, а с ними и шаманские темные. Не ухватить все, не разорвать.

Содрогнулась я - то сила по венам потекла. Горячая как кровь, темная, как земля после дождей, безумная, как я сама в тот миг.

- Ушедшая, - прошептала. - К тебе взываю...

Осьмуша рядом зарычал.

В тот миг глаза мои и потемнели. Нити заплясали в руках. Ай, шальные, не даются сразу.

Стрелы и копья полетели в меня да только зря теперь. Не всеславова сила теперь хранит, моя собственная.

Вспомнилось мне, как отец родной сетовал, будто род его позорю я. Как мать плакалась, что дитя бестолковое да некрасивое уродилось - замуж отдать и то не выходит.

Вспомнила и как Заряна - Арьяру мать - глядела на меня. Как глазами сверкала да все злилась. А из дому как гнала, от судьбы, от сына своего отваживала. Не она б, так может и по-другому вышло все.

Велимира вспомнила, как из дому прогнал. Мне, чародейке, как псу шелудивому, указал на дверь. Выгнал будто девку распутную, что монету свою за работу получила.

Слезы из глаз полились.

Ладимир, а ты что натворил, любимый, родной мой? Помню я все - помню, как руки твои по ее спине скользили, как волосы гладили. Как губы твои другую целовали.