Пако медленно тронулся с места. Ему невольно вспомнился «Койот» из Мехикали. Этот паренёк ему понравился. Несмотря на свои неполные семнадцать лет он уже «дослужился» до звания capo[10], держал в своих руках целый город. По негромкому разговору Койота, по его спокойной и уверенной манере держаться, чувствовалось, что он уже успел повидать и пережить немало серьёзных передряг. Из родной деревушки, затерянной в гватемальской сельве, его буйным ветром жизни занесло в Чьяпас, где он прибился к банде ещё в десятилетнем возрасте. Пако смог убедиться в бесспорных лидерских качествах Койота сам, когда тому позвонили из Мехико. Он хладнокровно мобилизовал сотню человек и руководил всеми их действиями и передвижениями, ему нипочём была вся полиция, армия, сам дьявол. Пако был за рулём, пока они носились по подворотням города, иногда под градом пуль. Койот, сидя на переднем пассажирском сиденье, показывал куда ехать, время от времени сам хватался за руль и управлял машиной на виражах, успевая при этом весьма метко стрелять из окна по движущимся целям. Единственная странность проскальзывала порой в его сбивчивых рассказах, когда на него находило воодушевление. Разговорившись с Пако, накануне ночью, он разоткровенничался и тихо поведал ему о том, что в детстве якобы умел превращаться в настоящего койота, когда ему это было необходимо. Отсюда и прозвище пошло. Пако промолчал тогда в темноте лёжа на своей раскладушке, потому что не знал, будет ли грубостью, если он засмеётся. Он решил, что, пожалуй, они с новым приятелем слишком много выкурили марихуаны перед сном. Видимо, он правильно сделал, потому что вечер откровений продолжился душераздирающей историей семьи Койота. Рос он без отца, что для тех краёв совершенно неудивительно, на иждивении у матери и старшего брата Луиса-Альберто. Официальным источником пропитания их семейства считались лотерейные билеты, которые мать с Луисом-Альберто пытались впаривать односельчанам в бакалейной лавке, но в гораздо большей степени они выживали за счёт подножного корма, благо густой тропический лес вокруг изобиловал фруктами и кореньями маниока, а мать к тому же выращивала на отдельной делянке сладкий батат. По воскресным утрам Койота привычно будил запах жареных мини-бананов. Он и теперь, по возможности, старался готовить себе это блюдо на завтрак по воскресеньям. Беда постучалась в их дом в виде Фернанды, любимой девочки Луиса-Альберта, которую соседи в шутку уже часто прочили тому в жёны. Он ушёл за ней в душную ночь, и она привела его на пустынную опушку за церковью, где его поджидала ватага сельских плохишей из одной с ним школы. Никто не знает, чем он провинился перед этими ребятами, на кого не так посмотрел, или нечаянно задел словом, но они силком утащили его в чащу, где повалив на землю, начали по очереди насиловать. Это были подростки в возрасте от одиннадцати до шестнадцати лет и, может быть они и не были по природе своей извращенцами, но так уж принято было теперь наказывать провинившихся во всех окрестных деревнях большого леса, они просто следовали обычаю. Наконец, посчитав, что они достаточно унизили и растоптали человеческое достоинство Луиса-Альберто, они, вздёрнули его на собственных штанах на ближайшем толстом суку. Говорят, что Фернанда смеялась, пока его «опускали» и плакала, когда его тело агонизировало в петле. Койоту, глубоко похоронившему болевой шок в своей неокрепшей детской душе, пришлось расти и набираться силёнок ещё несколько лет. Он настиг Фернанду с её новым парнем, спящими на берегу мутной речки на зацерковной опушке. Койот не знал был ли парень Фернанды одним из истязателей Луиса-Альберто, но всё равно хладнокровно размозжил ему череп булыжником. Фернанду, объятую неотвратимым ужасом грешницы, чей час настал, он какое-то время насиловал, впрочем без всякого удовольствия. С гораздо бо́льшим наслаждением он волок за волосы её покорно обмякшее тело к реке, совал зарёванным лицом в студёные воды и мстительно ждал, когда она окончательно захлебнётся, надеясь, что в это время Луис-Альберто возрадуется на том свете. Жизнь его в том посёлке большого леса стоила теперь немного и, зная это, он немедленно подался за кордон, где в уездном городке показательно лиходействовали его будущие собраться из БП-13.

На следующий день после перестрелки с войсками, Койот помог Пако выбраться из города, и предложил обращаться в любое время, если нужна будет поддержка, Пако понял, что обрёл в его лице важного союзника в этой стране. «По любому вопросу, брат, по любому вопросу», сказал Койот, стукнув себя в грудь левой стороной сжатого кулака правой руки.

Наматывая километры пыли на истончившиеся покрышки своего «понтиака», Пако незаметно переключился с мыслей о Койоте на гораздо более приятные воспоминания о рыжей незнакомке из Беверли-Хиллс. Их столкновение произошло не далее как на прошлой неделе. Более спонтанной и яркой встречи у него не было и не будет никогда в жизни. Её тупорылый внедорожник «шевроле» боднул задний бампер его машины на выезде из торгового центра «Сакс». Пако вылез из машины, ругаясь на чём свет стоит, но при виде юной красотки его бешенство сняло как рукой. Она казалась такой хрупкой и беззащитной. И, когда прошёл первый шок, она так заразительно хохотала, с этими её милыми ямочками на щеках. Пара бокалов брюта, которыми девушку угостили во время примерки в «Agent Provocateur» давала о себе знать, ей до сих пор кружило голову. Застенчиво посмеиваясь, Пако, в самых изысканных, по его представлениям, выражениях предложил ей заехать в ближайший ремонтный цех, чтобы оценить ущерб. Ехать было недалеко, но, добравшись до мастерской, еле заметно притулившейся под ближайшим путепроводом, незнакомка удивилась, что в самом центре города существуют настолько пустынные места. Среди безлюдного нагромождения бетонных столбов и навесов причудливо вспыхивали лампочки вывески мастерской «У Агамбегяна». Они запарковались на рабочей площадке за шаткой оградой из рифлёного алюминия. Рабочий-механик, пожилой армянин, пообещал, что или он сам, или его напарник осмотрят повреждения в течение получаса. Сказав это, он полез обратно под кузов видавшего виды «доджа». Иностранка отправилась на ознакомительную прогулку по захламленной территории СТО, искоса метнув на Пако шаловливый взгляд из–под чёлки и нарочито повиливая бёдрами в коротко обрезанных джинсовых шортиках. Пако, не растерявшись, настиг её за помятым автобусом, среди медленно ржавеющих корпусов разобранных на запчасти машин, запылившихся аккумуляторов и связок изношенных ремней ГРМ. Он метнулся к ней подобно дикому ягуару, так что она даже вскрикнула от неожиданности, хотя и знала, что он идёт за ней. Пако бесцеремонно схватил девушку за ляжки и, приподняв над землёй, прижал к стене автобуса. Её тонкие руки обвились вокруг его шеи, а длинные ноги вокруг поясницы. Не дожидаясь когда освободится механик, они, плюнув на ремонт, уехали в ближайший мотель, «Каса Бонита». У неё была такая прозрачная кожа, что, занимаясь любовью, Пако невольно наблюдал за частым биением её голубоватых жилок. Она так и не сказала ему ни своего имени, ни откуда она родом, но Пако с тех пор привык называть её про себя «русской» из-за её дразнящего восточного акцента. Час спустя, выйдя из душа полностью одетой, «русская» попросила его подождать в постели, и он, в оцепенении блаженства бездумно подчинился. Даже услышав включившееся зажигание и сытый рёв отъезжающего джипа, он не сразу понял, что она уехала от него, даже не попрощавшись. Так она и скрылась из его жизни, как неземное видение, ослепительный отблеск чужого счастья.

Первым кого он заметил, покинув мотель уже затемно, был праздношатающийся Джонни Куанг, тоскливо подпиравший одну из колонн под мостом с прилипшим к нижней губе окурком косяка и смятой банкой энергетика в руке.

Когда до Хуареса оставалось не более тридцати километров, он позвонил кузену Хосе, предупредить, что заедет погостить. Кузен обрадовался, сказал, что все будут его ждать. Пако притормозил на обочине, чтобы переодеться. По обе стороны шоссе тянулись покатые склоны невысоких холмов, медленно проседающие под беспорядочными ярусами мазанок из фанеры и жести, усеянные россыпями мусорных куч, в которых копошились в поисках клея и ацетона ватаги беспризорной детворы. Пако достал из багажника аккуратно сложенную клетчатую рубашку с парой застиранных мешковатых «ливайсов» и переоделся. Далее пришлось вливаться в пригородный поток: чем ближе к городу, тем медленнее надо было ехать. На самом въезде в город он стал невольным свидетелем жуткой картины – с эстакады, под которой он должен был проехать, свешивалось, покачиваясь на ветру, два человеческих тела. Их руки были связаны за спиной, штаны и нижнее бельё спущены до их закоченевших лодыжек. Это выглядело одновременно страшно и непристойно. Пожарный в этот момент как раз пытался дотянуться до верёвок с телескопической стрелы автоподъёмника, чтобы перерезать их и сбросить тела вниз, где выстроилась бригада, развернувшая натяжной брезентовый тент. На перилах моста, над жертвами был растянут самодельный транспарант из белой простыни с надписью чёрной краской. Пако слегка притормозил, чтобы прочитать её, но сзади начали так яростно сигналить, как если бы подвешенные на мосту трупы были здесь самым обычным делом, из-за которого вовсе не стоит мешать проезду. Пако подумал, что за клаксонами здесь, пожалуй, могут запросто последовать и выстрелы и благоразумно решил прибавить хода. Он успел понять, что согласно надписи убитые были бандитами.