- Довел меня до слез, - обиженно проговорила Алена, проводя бледно-розовой помадой по своим и так ярким губам.
- Я? - изумился Сорока.
- Да, тебя, пожалуй, не в чем упрекнуть, - сказала она и с любопытством посмотрела ему в глаза. - А это плохо, Тима. Ты - как та самая стена, от которой отскакивает горох. Скажи: ты хоть раз с кем-нибудь серьезно поругался?
- Я только этим и занимаюсь, - рассмеялся он.
- Ты умеешь ругаться? - округлила она глаза.
- Еще как!
- Тима, милый, поругайся, пожалуйста, со мной, а? - ласково затеребила она его руку. - Обзови меня как-нибудь, можешь даже тихонько стукнуть… Правда, ты тихонько не умеешь! Почему ты не спросишь про Бориса?
- Я и так все знаю, - сказал он.
- Что ты знаешь? - снова вспыхнула она. - Неужели я такая примитивная, что можно предугадать мои чувства, поступки?
- Именно потому, что ты не примитивная. Я знаю, что ты не совершишь глупости.
- Ты меня переоцениваешь!
- Я верю тебе, - сказал он.
- А если я все-таки совершу какую-нибудь глупость?
- Значит, это будет не глупость.
- Я встречаюсь с этим человеком потому, что хочу его понять… - начала она рассказывать, но, увидев как изменилось его лицо, поспешно сказала: - Не перебивай меня! Да, я хочу понять его, чтобы лучше узнать тебя, Сорока. Ты и он - полюса… Он сказал, что ты устроил на работе какую-то заварушку и он вынужден был уйти… Что ты мстишь ему из-за меня… Он считает, что отбил меня у тебя…
- А ты как считаешь?
- Я считаю, что вы оба дураки, - рассмеялась она. - Раньше мне было интересно с ним, а теперь…
- Что теперь? - вырвалось у Сороки.
- А теперь он мне неинтересен, - вздохнула она. - И я ему это сказала, но он не поверил…
- Я рад, что ты его раскусила… вернее, поняла, - с усмешкой поправился он.
- Его - да, а тебя - нет, - печально сказала она. - И боюсь, никогда не пойму.
- Поймешь, - сказал Сорока. - Если захочешь…
- И все-таки плохо, что ты меня не ревнуешь…
- Ревную, будь я проклят! - признался он. - И еще как ревную!
- Правда? - совсем близко придвинулась к нему Алена и заглянула в глаза. - Ты из-за меня… похудел? Тебе было плохо? Ты мучился? Да? Ну говори же!..
- Пойдем в кино, - взглянул он на часы. - Пять минут до начала.
- Опоздаем на журнал?
- Мы можем вообще не пойти, - ответил он.
- Я не верю, что ты можешь ревновать, мучиться, разозлиться и поругаться со мной, - со вздохом произнесла она, поднимаясь со скамьи. - Я ведь нарочно на тебя накричала - и сама не знаю почему.
- Я так и подумал, - скрывая улыбку, ответил он. Так он ей и поверил!
- Тебе не кажется, что у меня характер портится?
- Он никогда у тебя и не был золотым…
Алена остановилась - она уже вышла из сквера - и уставилась на него:
- Почему же ты все это терпишь? Зачем я тебе такая?
- Ты другой и быть не можешь.
- Я иногда сама себя ненавижу…
- Я люблю тебя, - сказал он. Пожалуй, впервые так естественно и непроизвольно произнес он эти три извечных магических слова, которых никакие другие слова не могут заменить.
- Тима, повтори? - совсем тихо и без намека на насмешку попросила Алена.
- На журнал мы уже опоздали, - сказал он, глядя на высокую унылую стену с одним-единственным окошком.
- Он теперь не дает мне проходу, - торопливо говорила Алена, взяв его под руку. - Часами ждет у института, а если я выхожу не одна, он идет сзади до самого дома… Иногда приезжает на машине. У него теперь свободного времени много… Я один раз была с ним за городом в ресторане «Олень». Он там швырял деньги направо и налево - по-видимому, хотел поразить меня, показать, какой он денежный и щедрый. Вокруг него вертелись официанты, несколько раз подходила даже администраторша, все его знают, выставляют на стол лучшее… Боренька, Боренька… А мне стало противно. Когда он пошел к музыкантам заказывать для меня что-то сногсшибательное, я встала и ушла. Он раздетый под дождем побежал за мной…
- Я ведь не священник, можешь не исповедоваться мне, - не выдержал он. Больно ему было все это слушать.
Алена замолчала - они уже вошли в крошечное фойе, где у входа в зал ждали конца журнала еще несколько опоздавших. Зажегся свет, и они заняли свои места. Не успел начаться фильм, как через три ряда от них кто-то довольно громко наглым голосом произнес:
- Вовка-а, доставай горючее… Душа требует!
В зале послышались возмущенные голоса - мол, уймитесь, молодые люди, вы ведь не в кабаке…
Однако молодые люди и не подумали униматься: обмениваясь пошлыми репликами, они с бульканьем глотали какую-то жидкость прямо из бутылки, отпускали плоские шуточки. Сидящий впереди пожилой человек обернулся и громко сказал:
- Есть тут кто-нибудь из администрации? Выведите, пожалуйста, хулиганов!
Выпивающие еще громче загалдели, кто-то из них угрожающе заявил:
- Еще пикнешь, дядя, - бутылкой по черепушке схлопочешь!
- Может, и тебе дать глотнуть? - со смехом прибавил второй. - Мы, дядя, не жадные…
- Давай, я ему лучше вылью на лысину… - хихикая, присовокупил третий.
Подобная перспектива, по-видимому, не устраивала «дядю», и он замолчал.
- Кажется, посмотрели фильм… - прошептала Алена и положила свою теплую ладонь Сороке на руку.
Почувствовав себя хозяевами, парни еще больше обнаглели и на весь зал стали обмениваться комментариями по поводу фильма. В самых неподходящих местах громко гоготали, свистели, топали ногами по паркетному полу.
- Надо милицию позвать, - несмело заявил кто-то с задних рядов. - Люди после работы пришли фильм посмотреть, а тут такое. Почему пьяных пускают в зал?..
Из администрации в зале никого не было. Да и зал-то был всего мест на пятьдесят, не больше. Таких древних крошечных кинотеатров почти не осталось в Ленинграде. Судя по всему, никто связываться с хулиганами не собирался. А парни распоясывались все больше…
Видя, что Сорока поднимается, Алена схватила его за руку.
- Давай лучше уйдем? - предложила она.
- А как же другие? - тихо спросил он. И в голосе его - насмешка.
- Что ты хочешь сделать?
- Выпить с ними… с горя! - ответил он и, мягко высвободившись, подошел к парням. Разговаривать с ними он не стал, просто, как котят, схватил двоих за шиворот и потащил по узкому проходу к выходу. К счастью, одна дверь оказалась предусмотрительно открытой, он пинком распахнул ее и одного за другим вышвырнул онемевших балбесов в переулок. Третий, пригнувшись и бубня под нос угрозы, сам пулей выскочил из зала. Из его кармана вывалилась бутылка и покатилась по полу. Кто-то ногой задвинул ее под стулья. Сорока закрыл на большой крюк высокую дверь и под одобрительный гул зала вернулся на место.
- Спасибо, молодой человек, - повернувшись в их сторону, с чувством поблагодарил пожилой человек. - Все бы так поступали, хулиганье поприжало бы хвост!
Эти слова он с горьким упреком бросил в притихший зал.
Алена нащупала руку Сороки и крепко сжала. Этого ей показалось мало, она привстала и, оглянувшись, украдкой поцеловала его в щеку.
Когда фильм кончился, Сорока попросил ее выйти из зала первой и подождать у аптеки, что была через дорогу. Алена было заартачилась, но он несильно, но властно подтолкнул ее к выходу.
Как он и предполагал, его уже ждали. Их было человек шесть. По трое с каждой стороны, они пристально вглядывались в лица выходящих из тускло освещенного зала людей. В переулке было сумрачно, зрители один за другим потянулись на сверкающую улицу Восстания.
- Он! - услышал Сорока сдавленный голос. - Тот самый…
В ту же секунду два долговязых парня лет шестнадцати загородили ему дорогу. Остальные остановились позади. Сорока видел, что пожилой мужчина в берете замер на тротуаре, рядом со зданием кинотеатра, и стал смотреть в их сторону. Алены отсюда было не видно. В ярко освещенных окнах аптеки двигались тени. По улице Восстания прогрохотал трамвай. «Девятнадцатый…» - подумал Сорока. На этом трамвае ему ехать на Кондратьевский… Это была мимолетная мысль, затылком он ощущал надвигающуюся опасность, лишь бы не ударили сзади чем-нибудь, от этих подонков всего можно ожидать…