На руке Реджа зажегся огненный шар — он не стал бросать его, но приподнял вверх в угрожающем жесте. Мне было плевать.

— Нет, — прошептала я. Ноги ослабли, и я чуть не упала. Я бы и упала, если бы не резкое «Только попробуй» от Реджа. Интересно, до него уже дошло, что я натворила?

— Ты оскорбила лес, — улыбнулось Лихо сломанными зубами. — Ты признала, что не принадлежишь к нему. Ты отреклась от леса и он больше не примет тебя. Каждое дерево теперь будет казаться чужим.

— Нет! Не смейте! — воскликнула я, но Лихо только расхохоталось. Его смех напоминал пение козодоя.

— Единственное, что тебе останется — это знания и воспоминания.

Куда-то делась манера Лиха говорить странными, вычурными народными словами, как и у всех на болоте. Голос, который звучал, будто и не принадлежал Лиху — но кому, я не могла понять. Как только я хваталась за нить, она выскальзывала из рук как цветочный лепесток на ветру.

— Ты будешь помнить, Златеника. Ты назвала себя Принцессой Северных Болот — это будет тебе насмешкой! Повелительница без силы, которая никогда не посмеет вернуться туда, где якобы правит!

Ветер занес в ельник оторванные оранжевые листья, которые больно ударили мне в лицо нескончаемым потоком.

— Ты больше не посмеешь вернуться!

— Ника, бежим, — крикнул Редж, бросая бесполезные уже сумки на землю.

— Я все равно лучше вас… — прошептала я, почему-то повернув голову в сторону города. — Я все равно лучше… Я понимаю лес так, как не понимаете вы… — бормотала я, но это было удивительно жалко. Волосы спутались, лицо было мокрым от слез, хотя я не помнила, когда начала плакать. Я была готова упасть на колени и умолять о прощении. Не перед Лихом — перед лесом. Как я могла оскорбить его?! Как могла назвать эти кроны проклятыми, когда они — самое прекрасное, что только есть на этом свете? Но сейчас они не казались такими. Еловые ветви больно били по лицу, оставляя царапины, они кололи шею и руки.

— Беги обратно в свой дворец, Златеника, — расхохотался голос. — Беги!

Я не могла и сдвинуться с места.

Во мне не было сил сопротивляться, когда Редж схватил меня за руки и практически поволок обратно. Я могла лишь бездумно переставлять ноги так, будто ничего кроме этого я не умела.

Ветер гнал меня прочь, и стоило нам оказаться на опушке, выбежать к новому частоколу, из-за которого слышалось смех и пение, как ветер прекратился.

Но перед самым концом я обернулась. Ветер слепил, листья летели в глаза, но я определенно увидела, как подкошенным снопом тяжело завалилось на землю Лихо.

Почему-то я знала — больше оно никого не потревожит.

Глава 16

На меня накатывало волнами.

Я сидела на балконе, любуясь на лес, хотя Реджинальд уже пару часов как психанул и запретил мне выходить на эту сторону. Я осталась отчасти именно потому, что мне запретили. Лес… И море. Огромное бескрайнее море. Как озеро. Как река. Как болото.

Прелесть самоистязания заключается в том, что никто не ограничивает тебя рамками. Ты можешь упиваться собственными страданиями сколько угодно, а, учитывая, что ты в них повинен — то можешь как будто лежать в яркий солнечный день и смотреть на солнце. Поверьте, для кикиморы нет ничего хуже.

Сейчас солнце только поднималось над городом — я просидела здесь всю ночь, проливая слезы над погубленной молодостью.

Лес в моем сознании яростно шелестел, бросая в меня ветки и листья, а потом маленький ураган возносил меня к небесам. И леса горели, объятые пламенем. Деревья кричали от невыразимой боли, они корчились в огне и я знала, что это только моя вина, что лишь меня можно винить в этом отвратительном происшествии. Реджинальда не было нигде — но леса горели, подожженные его сферой огня, который он швырнул туда из-за меня.

Где-то внизу, на одной из полян, в огне изнывал бывший король, отец Реджа, на чьи похороны до коронации я даже не удосужилась прийти. Он был где-то внизу, где-то там, я могла бы его спасти — но ветер, ураганный ветер нес меня дальше, ввысь. Пламень становился черным вместо ярко-красного, и на губах тлело проклятое имя Шайсэаса.

Никто толком и не знал, что он, собственно сделал. Но все знали, что он могущественный, все боялись его по привычке.

Теперь я тоже боялась. Все пошло наперекосяк лишь только я подожгла свечу. Хотя нет… Ещё раньше, едва я согласилась уйти с Реджем.

К тебе подходит незнакомый мужчина, представляется принцем, хочет увезти с собой и особо отмечает, что он не горит желанием взять тебя в жены? Почему бы и нет, действительно.

Я уронила голову на руки. Идиотка. Чем я думала?! Оставаться в болоте было не вариантом, но я могла хотя бы сплавать до реки. А там может и до моря… Оно было удивительно бескрайним, там мне обязательно нашлось бы место.

Когда я в запале страстей наорала на Реджинальда, что было абсолютно неправильно, он рявкнул в ответ, что он и впрямь надеялся укрепить через меня отношения с моим народом. Но кто же мог подумать, что народ это отнюдь не мой. Да ещё и претендентка дура попалась… Взял бы он Стефку — думаю, проблем было бы гораздо меньше. Да и Драгомир бы не нервничал.

Я ударила затылком о холодную стену. Дура. Идиотка. Полная и абсолютная.

Я проиграла все, что угодно. Свободу. Лес. Хорошее расположение Реджинальда. Свою репутацию, которую я бесповоротно испортила расхаживанием по дворцу с рассеченным лбом.

— Миледи, его величество настоятельно рекомендует вам поесть, — проговорил Байтс и поставил рядом со мной чашу с сырыми лягушками.

Я прикрыла глаза и покачала головой.

— Блюдо вам не по вкусу, миледи? — вежливо поклонился дворецкий. — Я принесу что-то ещё.

Нотка удовлетворения в его голосе заставила меня выйти из замученного состояния. Правда, возможно, это был отнюдь не его голос — в последнее время я ощущала чужие чувства ещё лучше, и мне казалось, что они часто выражаются материально. Самоистязания самоистязаниями, а вот ситуация грозила выйти из-под контроля.

— Спасибо, Байтс, — вежливо кивнула я и протянула руку, посылая приказание лягушке.

Та послушно скакнула мне на руку, и я мысленно попросила прощения, прежде чем отправить зеленую красавицу в рот и спокойно захрустеть.

— Что-то ещё, Байтс? — приподняв бровь, поинтересовалась я.

Дворецкий сглотнул. Самоуверенность и довольство вновь сменил липкий страх, и сейчас мне это нравилось.

— Нет, миледи, — поклонился он. — Не смею больше мешать.

Я кивнула и откинулась обратно, продолжая поглощать лягушек одну за другой — благо, их всего в чаше насчитывался пяток. Кто знает, вдруг Байтс притаился за колонной и наблюдает, чтобы проверить, на самом деле ли я жестокая и кровожадная.

Я закрыла глаза. Люди снова начинали меня бояться. Я уже не знала, зачем это делаю — должно быть, просто по привычке. С самого первого дня я обращалась с ними так, и теперь остановиться было чрезвычайно трудно. Да мне и не хотелось.

Я отложила пустую чашу и, кряхтя как старый пень, поднялась с пола. Как я и думала, Байтс тут же оказался рядом, чтобы убрать чашу. Старый интриган.

— Где я могу найти его величество? — спросила я дворецкого.

— Сейчас его величество у себя, — поклонился тот. — Он велел не беспокоить.

— Хорошо, — кивнула я. — Прекрасно. Значит, нам никто не помешает. Ведите, Байтс.

Мужчине хватило ума и не хватило смелости возразить. Он поклонился и, неловко запихнув чашу под мышку, выбежал впереди меня.

Когда мы проходили мимо дверей моих апартаментов, я поежилась. Они больше не были уютными. Я больше не хотела жить там, истязая себя воспоминаниями. Я не хотела дать тому, кто властвовал в лесу, удовлетворение видеть меня сломленной и цепляющейся за воспоминания.

К тому же, там была Змейка, Румяна. Я все не могла взять в толк, какие чувство она у меня вызывает. То, что она меня пугала — это и без всего остального ясно. Но змей боятся многие, даже болотные, я же всегда с ними ладила. Тут было что-то другое. Что-то недоступное пока что моему пониманию. Может, все дело в темной силе, которую вкачали в мою Змейку…