– Не представляю, что бы я делал, если бы не остановился тогда в «Арагоне».

– Наверное, ты держал бы теперь на руках другую девушку? – спросила она с грустью.

– Может быть, может быть… Но я бы не испытывал таких чувств.

– Каких?

– Любовных…

Он мягко опустил её на кровать. Моника легко освободилась от одежды и вытянулась на спине, впитывая вкус рассыпавшихся по её телу поцелуев.

Через час они успокоились.

– Юра, ты сразу погрустнел.

– Разве?

– Да. Наверное, ты отвык от меня, от Барселоны… Уже скучаешь по Москве?

– Нет… Просто есть кое-что… Послушай…

– Что? – Моника повернулась к Полётову.

– Мне нужно поговорить с тобой очень серьёзно.

– Говори, – она положила руку под голову и внимательно посмотрела ему в глаза. – Тебя что-то тревожит. Я чувствую. Я вот здесь чувствую, – она указала на сердце. – Скажи всё, что ты должен сказать… Но только сначала ответь мне: ты меня любишь?

– Да. – Полётову внезапно сделалось легко. «Неужели эта недосказанность тоже угнетала меня? Неужто надо признаться в любви, чтобы почувствовать себя в праве говорить с женщиной на самые закрытые темы? Неужто через это мы обретаем возможность открываться? Через любовь? Что происходит? Что такое любовь? Беспредельное доверие? Доверие…»

– Теперь можешь говорить всё, что угодно, – разрешила девушка. – Даже самое плохое для меня.

– О плохом нет речи… Просто всё слишком сложно, запутанно… Ты же знаешь, что я работаю журналистом. Профессия, скажем так, не однозначная…

– Что ты имеешь в виду?

– Я ищу информацию. Самую разную. Какую угодно. Если нет информации – нет журналистики.

– Знаю. – Моника поднялась на локте и провела другой рукой по груди Юрия.

– В наш век без информации не делается ничего. Ни бизнес, ни политика, ни даже обучение в институте. Даже для того, чтобы пользоваться незнакомой компьютерной программой, надо сначала получить информацию об этой программе.

– Ты к чему клонишь? – в голосе Моники не прозвучало ни тени настороженности.

– К тому, что я занимаюсь добыванием сведений, которые бывают разного качества. Некоторые носят даже гриф «секретно». Часть из того, что попадает мне в руки, я оставляю себе, другую часть отдаю моим друзьям.

– Что это за друзья?

– Разведчики.

Моника перестала гладить Юрия, её рука застыла в нерешительности.

– Ты хочешь сказать, что ты помогаешь кому-то шпионить?

– И ты тоже. Просто ты не знаешь, кому и когда. А я знаю.

– Как может быть, что я не знаю этого? – не поняла девушка.

– Очень просто. Некоторые из людей, с которыми ты общаешься в последнее время, являются агентами. Некоторые работают на американцев, некоторые – на англичан.

– Кто?

– Ты помнишь Амаранту Монторью?

– Кто же забудет эту скандальную стерву?

– Её муж сотрудничает с американцами.

– Он же работает в министерстве юстиции! Государственный чиновник!

– В том-то и дело. Можешь себе представить, что творится в мире.

Моника села в кровати и в полном замешательстве огляделась, будто пытаясь отыскать на стенах своей комнаты какое-то объяснение услышанному, какие-то тайные знаки.

– Юра, ты смеёшься надо мной? Шутишь?

В ту минуту она напоминала испуганную девочку.

– Нет, я вполне серьёзен.

– Откуда ты знаешь про Августина Монторью и про то, что он шпионит? Фу, как ужасно звучит это слово!

– Я пытаюсь объяснить тебе, – мягко проговорил Полётов, – но не так просто растолковать такую сложную вещь. Тут ведь всё сильно спутано. Все друг другу помогают, оказывают поддержку. Никогда не знаешь наверняка, по какой причине тебе задают тот или иной вопрос. Каждая встреча может быть частью чьей-то хитрой игры. И беда в том, что простые люди даже не догадываются об этом.

– Зачем ты говоришь мне всё это? – испуганно спросила Моника.

– Потому что я устал носить это в себе. Мне необходимо было открыться близкому человеку. – Он вздохнул. «Теперь в ней начнёт говорить жалость, пробудится материнское сочувствие. Всё-таки до чего ж наша работа бессовестна!»

– Обними меня, Юра, обними покрепче.

Он привлёк девушку к себе, и она затаилась в его объятиях.

– А ты кому помогаешь? – робко задала она вопрос после долгого молчания.

– Я собираю информацию для Международного Антитеррористического Центра.

Моника слегка отодвинулась и внимательно посмотрела на Полётова. Глаза её были полны беспокойства и растерянности.

– Это вроде Интерпола? – наконец уточнила она.

– Вроде того.

– То есть ты ловишь террористов?

– Я никого не ловлю, лишь собираю информацию. – Он встал и подошёл к лежавшим на полу брюкам. Покопавшись в кармане, Юра достал сигареты.

– А я думала, что ты просто журналист.

Он закурил и присел на краешек кровати. Красный отсвет сигареты упал на его лицо.

– Я и есть журналист. Это моё главное дело. Но каждый человек служит чему-то большему: своей стране, своей планете, своей цивилизации… Ведь так?

– Так.

– Одна профессия часто бывает хорошим подспорьем для другой.

Моника подтянула к себе ноги и обняла колени. В мутном ночном свете она выглядела маленькой, тоненькой, невесомой.

– Если говорить честно, – продолжил Юрий, – то иногда, конечно, в моей голове наступает полная каша. Сам не знаю, что для меня важнее и что является моей сутью…

Он говорил негромким голосом, и сторонний наблюдатель никогда бы не подумал, что этот мужчина спокойно и неторопливо посвящал девушку в хитросплетения мирового шпионажа. Постепенно Моника успокоилась, но когда Юрий закончил свой длинный монолог, она спросила:

– Как же можно жить, зная всё это? Как можно не потерять веру в людей?

– Насчёт веры в людей не могу сказать тебе ничего, – он устало вздохнул, – но вера в себя и смысл в жизни у меня появились, пожалуй, лишь когда я встретился с людьми из разведки. После смерти отца я потерял себя… И тут пришло это… Ответственность не за себя, а за других…

– За других… – тихонько повторила девушка.

Юра придавил окурок в пепельнице и подобрался к Монике. Сев рядом, он обнял её гладкие плечи.

– Наверное, я утомил тебя?

– Нет, дорогой, но это всё так неожиданно.

– Я должен был поговорить с тобой. Меня тяготила мысль, что ты будешь дурно думать обо мне.

– Почему я должна вдруг плохо думать о тебе? Как такое пришло тебе в голову? Я люблю тебя.

– Мне иногда приходится заниматься опасными делами.

– Опасными? – её глаза расширились. – Но ты же только добываешь информацию! Ты же не гоняешься за террористами с пистолетом в руке! Или всё-таки гоняешься?

– Нет, Моника, нет. Я не имею отношения к облавам и перестрелкам. Но ведь я не могу пойти в полицию и сказать: «Сеньоры, мне нужно получить из сейфа такого-то господина важные документы. Помогите мне». Я должен сам достать их. Или найти такого человека, который поможет мне в этом… Как ты понимаешь, за проникновение в чужой дом полиция по голове не погладит.

– Но за тебя же обязательно вступятся люди, на которых ты работаешь.

– Не сразу и не всегда, – голос Полётова зазвучал тише.

– Как же так? Ты же не для себя рискуешь.

– Такая работа проводится тайно. Ты понимаешь, что это означает? – Юрий поцеловал Монику в шею. – Тайно! Никто из секретной организации никогда не станет поднимать шум из-за того, что их коллегу задержали.

– Но ведь это свинство с их стороны!

– Таковы правила игры. Поэтому лучше не попадаться. Я же не дипломат, неприкосновенностью не обладаю.

– Но ты известный журналист! – возразила она с жаром.

– Знаешь, за шпионаж сажают даже министров, – засмеялся он.

– Чему ты радуешься? – поразилась она. – Как у тебя хватает сил смеяться, когда над головой постоянно висит опасность?

– Моника, успокойся. Я не так часто выполняю опасные поручения. Неприятности угрожают мне гораздо реже, чем другим людям. Каждого из нас может сбить автомобиль на улице. Вот уж поистине ежедневная угроза!