В последующие три или четыре поколения поляки, летувисы, рутены и евреи являлись объектом безжалостной кампании по обращению их в личное имущество царя. До разделов каждый избранный монарх Речи Посполитой носил двойной титул «короля Польши» и «великого князя Литвы». После 1795 года, когда эти титулы стали вакантными, их приклеили на мантию царя. С 1815 года все Романовы принимали тройной титул «императора и самодержца всея Руси», «царя (иногда короля) Польши и «великого князя Финляндии». Литва, в отличие от Финляндии, так и не появилась в этом кратком титуле, являясь, согласно царской идеологии, частью той самой «всея Руси».

В XIX веке часть наиболее богатых и более влиятельных землевладельцев бывшего ВКЛ получила возможность подтвердить свое шляхетство в Геральдической комиссии в Санкт-Петербурге. Не удивительно, что среди них в первую очередь оказались Радзивиллы. Но царские чиновники придерживались жестких политических взглядов, и отказы в подтверждениях дворянского происхождения были достаточно частыми в то время. Даже имели место конфискации имущества. Немало имений и доходных зданий в городах присвоили российские государственные служащие, а также авантюристы и проходимцы.

В числе таковых нужно прежде всего упомянуть генерала Александра Римского-Корсакова (1753–1840), который жил в экстравагантном имении Тускуланай под Вильней, и генерала Михаила Муравьева (1796–1866), позже известного как Муравьев-вешатель, который занимал много высоких государственных постов и жестоко подавлял местное сопротивление. Муравьев однажды сказал: «То, что русский штык не завершил, завершат русские школы».

Во времена Муравьева самой острой проблемой в российском обществе было крепостное право.[46] В годы Наполеоновских войн этот вопрос ушел на второй план. Но при царе Александре II по прозвищу «Освободитель» (правил в 1855–1881 гг.) эту волнующую всех тему вновь подняли. Вместе с другими частями царской империи крепостное право в бывшем ВКЛ отменили в 1861 году. Крестьянство освободилось от феодальных оков, но не от нищеты и отсталости.

Отмена крепостного права означала, что бывшие крепостные крестьяне теперь сами должны искать себе способы заработка, в том числе в других сферах экономики, приобретать новые навыки, открывать свое дело. Но в реальной жизни все шло слишком медленно. Тем временем народное образование стало полем битвы различных взглядов и подходов. Царский Официоз видел будущее обустройство государства в дальнейшей русификации, которая включала бы не только обучение языку Великороссии (Московии), но также преклонение перед особой царя и широчайшее распространение Русской православной церкви.

Люди бывшего Великого Княжества Литовского исчезли из поля зрения в самом конце XVIII века, с кратким возвращением в годы Русской Революции, и вновь появились на поверхности лишь в конце XX века.

В 1989–91 годах мир встрепенулся от сенсационной новости, что западный регион СССР вовсе не является Россией. Новые государства, такие как Латвия, Летува, Беларусь и Украина появились словно ниоткуда. Политические комментаторы начали объяснять, откуда же они все взялись.

Для людей многочисленных провинций Империи стало проблемой то, как учить детей в школе, чтобы не запятнать его амбициями российского государства. Как поляки, так и евреи открывали свои собственные школы, и с 1840-х годов католические ксендзы Вильни спонсировали начальные классы для литовскоговорящих детей.[47]

Ожесточенные баталии развернулись вокруг судьбы Белой Рутении, чей язык рассматривался как русский диалект и чья православная религия использовалась как главный аргумент. Полный результат всеобщей русификации сложно измерить. Количество русских, конечно, при этом намного возросло, как и возросло число двуязычных людей.

Одна из групп, которую планировали подвергнуть основательной русификации, принадлежала к еврейской коммуне, где русский язык стал заменять родной идиш. Этих людей называли литваками, что значит «еврей Литвы — Великого Княжества». Выбор русского языка этими людьми часто оправдывался стремлением уйти из традиционной еврейской коммуны. Эти евреи составили основную часть первой волны еврейских эмигрантов. Религия евреев, тем не менее, оставалась звеном, связывающим этот народ с его корнями, несмотря на то, что многие евреи того времени предпочитали светский образ жизни.

В России не наблюдалась тенденция к закрытию костёлов или синагог. Нетерпение царизма проявлялось лишь в отношении рутенского[48] Греко-Католического Униатства, которое у самих рутенов считалось национальным достоянием и главным отличием от других народов. Декрет от 1839 года и вновь изданный в 1876 году запрещал Греко-Католичество и обязывал его паству перейти в Русское православие. В ответ на эти меры против своей религии многие униаты уехали в Галицию, находящуюся под властью Австро-Венгрии, где подобные религиозные реформы не проводились. Несмотря на это, основная масса осталась in situ.[49]

Первые два-три поколения литвинов под властью России можно характеризовать как пассивных борцов с российскими порядками, хотя порой этот пассив становился весьма активным. Следующие три или четыре поколения жителей бывшего Великого Княжества были глубоко охвачены новыми политическими и национальными движениями.

Вплоть до 1864 года чувства разочарования усиливала горечь трех проигранных восстаний — в 1812 году, в 1830–31 и 1863–64 годах. И в каждом из них погибали лучшие из лучших, сражавшиеся с надеждой на то, что Речь Посполитая возродится. Увы, все выходило наоборот — восстания подавлялись, репрессии прокатывались по беларуским городам и весям, а царизм лишь укреплял свои позиции.

В бывших землях ВКЛ появлялись выдающиеся лидеры.

Ромуальд Траугут (1826–1864), глава тайного национального правительства, собравшегося в Варшаве во время январского восстания 1863 года, был сыном мелкопоместного литвинского шляхтича из Брестского воеводства.

Якуб Гейштор (1827–1897), польский шляхтич, который дал вольную своим литвинским крестьянам, полагал, что восстание обречено, но все же примкнул к нему.

Антон Мацкевич (1828–1863), позже записанный в литовские[50] националисты, сражался за возрождение Великого Княжества.

Зигмунд Сераковский (1826–1864) руководил группой партизан в Самогитии.

Кастусь Калиновский (1838–1864), ныне считающийся пионером беларуской самоидентификации, выпускал нелегальную газету,[51] поднимая на борьбу население Беларуси. Все они сражались напрасно. Траугут был казнен за Варшавой, в российской крепости. Сераковский и Калиновский были казнены в Вильне.

Их мечты о восстановлении Великого Княжества умерли вместе с ними самими. В эту эпоху волнений и бунтов поэт Адам Мицкевич (1798–1855), рожденный и выросший в Новогрудке, в местах, где само название Литва и появилось впервые, посвятил горестные и красноречивые строки почившему ВКЛ. Его эпическая поэма «Пан Тадеуш» (1834 г.) имела подзаголовок «Последний приезд в Литву» и описывала жизнь села во время войны 1812 года. В колоритных красках поэт передает традиции прошлого своей родины, эпоху надежд на свободу. Адам Мицкевич писал по-польски и начинал поэму «Пан Тадеуш» строками, ставшими знаменитыми: