- Выглядит здорово! – воскликнул Каспар, когда Гвинни аккуратно вынула на противне двенадцать теплых золотистых булочек.

Он схватил одну из них и запихнул в рот целиком. Дуглас схватил две и сделал то же самое.

Гвинни улыбнулась, вернувшись к духовке. Значит, ее выпечка точно соблазнит Людоеда. Очень аккуратно она достала тринадцатое пирожное.

Дуглас бросил на него взгляд через плечо и с полным ртом спросил:

- Что это?

- Это не для тебя! – твердо ответила Гвинни.

- Надеюсь, что нет! – сказал Дуглас.

Последнее пирожное было не золотистое, а серое. Оно выглядело твердым, как камень, а его поверхность странно блестела. Гвинни попыталась заставить его выглядеть более съедобным, положив не совсем в середине вишенку.

Каспар критично посмотрел на него.

- На твоем месте я бы отдал его Лю…

В этот момент вошел Людоед, тоже привлеченный запахом. Гвинни, изрядно порозовев, поспешно сунула серое пирожное обратно в духовку и захлопнула дверцу. Ей совсем не хотелось делать это при свидетелях.

- Поздравляю, Гвинни, - с полным ртом произнес Людоед и снова вышел.

Каспар и Дуглас возмущенно посмотрели на единственную оставшуюся булочку.

- Он съел восемь! – воскликнул Каспар.

- Типично, да? – сказал Дуглас, но Гвинни только улыбнулась.

По возвращении в комнату Каспар был встречен победным криком Джонни, который поднял кусок фильтровальной бумаги с дыркой в середине.

- Получилось! Надо подогреть, а потом дать остыть.

- Получилось что? – спросил Каспар.

- Ага! Попробуй засунуть палец в эту дырку, и увидишь.

Он протянул бумагу Каспару, держа ее с краев обеими руками. Каспар услужливо опустился на колени рядом с Джонни и ткнул пальцем. К его удивлению, палец не прошел сквозь дыру. Вместо этого он наткнулся на то, что ощущалось именно как влажная фильтровальная бумага. Почти не в силах поверить, Каспар осторожно провел пальцем по всему пустому пространству. Это было поразительно. Он видел в пространство свитер Джонни, но дыру перекрывала невидимая мягкая фильтровальная бумага.

- Боже! – произнес он. – Она невидимая!

Он убрал палец и обнаружил, что его кончик стал слегка размытым. Пока он смотрел, вся верхняя часть пальца размылась, а потом исчезла. Она настолько полностью растворилась, что Каспар не мог не посмотреть на палец сверху. Он почти ожидал увидеть поперечный срез кости и плоти, но срез выглядел просто розовым. Каспар робко прикоснулся к тому месту, где должен был находиться кончик пальца. И почувствовал, что он по-прежнему на месте.

- Лучше бы ты так не делал! – сердито произнес Джонни.

- Почему? – спросил Каспар, которому начало это нравиться.

- Потому что Людоед непременно заметит.

- Людоед не заметит, даже если я ткну пальцем ему в глаз, - возразил Каспар. – А теперь давай подумаем, куда исчезла мама. Должна же она где-то быть.

Но Джонни не был настроен говорить о Салли.

- Это Людоед виноват, - сказал он. – И он за это заплатит. Вот увидишь.

После чего, к некоторому удивлению Каспара, он упаковал химический набор и лег спать.

Поскольку Каспар тоже устал, он тоже рано лег, а потом долго лежал без сна, думая, где может быть Салли, почему она ушла, и почему Людоед не говорит им. Потом он подумал о шестнадцати абсолютно нереальных способах найти ее. И под конец он начал уныло размышлять, является ли пансион таким ужасным, как он опасался. Единственное утешение, которое он мог усмотреть – Малколм выжил в одном из них. И это было не слишком большое утешение.

Глава 12

Убедившись, что Каспар наконец заснул, Джонни встал и оделся. В темноте он осторожно на ощупь нашел заранее приготовленную пробирку. Держась рукой за стену, он аккуратно и бесшумно пробрался по комнате и прокрался вниз в ванную. И только надежно заперев дверь, он осмелился включить свет. Тогда Джонни вздохнул с облегчением и открыл горячий кран так, чтобы текла только самая тоненькая струйка. Как только вода достаточно нагрелась, он заткнул ванну пробкой и начал вытряхивать порошок из пробирки в горячую струю, пока не набралось примерно четыре дюйма прозрачной, дымящейся сиреневой жидкости. После чего он выключил кран и сел на корзину для грязной одежды, чтобы подождать, пока жидкость остынет. Джонни был решительно настроен сделать всё как следует, и знал, что это займет много времени.

Тем временем Гвинни беспокойно ворочалась в кровати. Беготня пылевых шариков постоянно будила ее, а в промежутке ей снились кошмары. Проснувшись в первый раз, она сказала себе, что не раскаивается в своем преступлении – ни капельки. В конце концов, она всего лишь избавила мир от Людоеда – быстро и милосердно. Остальные скажут, что она правильно сделала. И возможно, даже пожалеют, что сами не додумались до такого.

Когда она проснулась во второй раз, на чердаке сильно шумел сливной бачок – громче, чем пылевые шарики. Это был Джонни, но Гвинни подумала, что Людоед принимает ванну. А значит, он еще не лег спать и еще не съел пирог. Гвинни знала, что будет лежать и прислушиваться до того ужасного момента, когда это произойдет. Она оставила пирог на прикроватном столике, подстелив под него салфетку, чтобы он выглядел симпатичнее, и заправила  кровать, чтобы Людоед подумал, будто теперь, после исчезновения Салли о нем заботится она. Но в темноте, слушая, как журчит сливной бачок и бегают пылевые шарики, Гвинни начала думать, что с ее стороны это было нечестно. Она не имела права позволять Людоеду думать, будто он нравится ей настолько, чтобы заправлять ему кровать и оставлять ему пироги. Однако приходилось признать, что по-другому ей вряд ли удалось бы заставить его съесть серый пирог. Так что она накрыла голову одеялом, чтобы не слышать, когда он выйдет из ванной, и заснула.

Когда она проснулась в третий раз, пылевые шарики с писком бегали вокруг толпами. И Гвинни вскочила с ярким осознанием всего того, что она положила в серый пирог. Даже желудок Людоеда не сможет справиться с таким. В темноте перед собой Гвинни ясно увидела картину, как Людоед, схватившись за живот, катается в агонии. Это было ужасно. В своем стремлении покончить с ним побыстрее она поступила ужасающе жестоко. Теперь она знала это. Ей просто необходимо было встать и посмотреть, умер ли он уже – а если нет, надо будет разбудить Дугласа и попросить его избавить Людоеда от страданий.

Гвинни не любила темноту, особенно, когда в доме труп. Крадясь вниз, она включала по пути свет, пока не добралась до двери в спальню Людоеда. Ей не слишком хотелось включать свет и в комнате, так что она оставила дверь широко открытой, чтобы свет с лестничной площадки проникал внутрь.

В этот момент Людоед издал ужасный хрипящий стон.

Гвинни потрясенно остановилась в дверях. Она достаточно ясно видела Людоеда, который, не шевелясь, лежал на спине. Но его рот был открыт, и из него вырвался еще один хриплый стон. Просто чтобы убедиться, Гвинни прокралась в комнату. Пирог точно исчез. Салфетка лежала здесь по-прежнему, но Людоед съел пирог, думая, будто Гвинни старается быть доброй, и теперь он умирал во сне. Это было страшно. Он застонал в третий раз.

- О, проснитесь! Проснитесь! – неистово произнесла Гвинни.

Теперь, поняв, что натворила, она хотела всё прекратить. Но она не осмеливалась прикоснуться к Людоеду – из страха добить его окончательно. Не осмеливалась она и позвать Дугласа. И когда Людоед снова застонал, она не смела ничего, кроме как стоять, задаваясь вопросом, как она могла стать такой злобной.

- О, нет! – произнесла Гвинни, застыв у края кровати. – О, нет! О, нет! О, нет!

Людоед открыл рот в еще одном стоне, перевернулся и включил настольную лампу.

- О, это ты! – сердито произнес он. – Что, во имя всего святого, ты делаешь в такой час?

Гвинни в замешательстве уставилась на него. Он был взлохмаченным, сонно моргал, и явно пребывал не в самом хорошем настроении, но нисколько не напоминал умирающего. Возможно, яд все-таки действует медленно.