Моему сердцу лучше, так как я веду спокойную жизнь (…)

Я решительно надеюсь, что все снова наладится, что наихудшее останется позади и над Россией снова взойдет солнце. Но сколько крови еще до этого прольется, сколько будет невинных жертв?..»

На праздник рождества, сымпровизированный семьей, Александра делает маленькие подарки не только для своей семьи, но и для каждого отдельного члена свиты, и дочери помогают ей в этом. В конце года она пишет в своем дневнике:

«Надо благодарить Бога за то, что мы все в безопасности…»

Весной 1918 г. семье наносят тревожный визит. Прибывший из Москвы комиссар Яковлев объявляет, что у него приказ увезти бывшего царя. В доме переполох. Александра боится самого худшего. Сам Николай предполагает, что, несмотря на лишение власти, он понадобился, чтобы подписать только что заключенный в Брест-Литовске мирный договор. И в самом деле, германский посол Мирбах сделал председателю ВЦИК правительства Ленину представление и от имени своего правительства попросил привезти Николая в Москву. Свердлов — для видимости — согласился.

Для Александры несомненно одно — она не оставит Николая одного — все равно, какими бы ни были пункт назначения и цель поездки. Но после небольшого ранения Алексей вновь болен и даже настолько тяжело, что не может встать с постели. Может ли она покинуть Алексея в таком состоянии? В этот день, вопреки своему обыкновению, Александра доверяет свои тревоги дневнику:

«12/25 апреля, четверг.

После завтрака пришел комиссар Яковлев якобы для подготовки церкви для страстной недели. Вместо этого объявляет нам, что по приказу своего правительства должен всех нас увезти. (Куда?) Увидев, что Бэби слишком болен, он хочет забрать одного Щиколая] (если тот не захочет за ним следовать, он будет вынужден прибегнуть к насилию). Я должна решить, остаться ли с больным Бэби, или сопровождать Н. Решила ехать, так как это необходимее и он в опасности; мы не знаем, правда, куда и зачем (предполагаем, что в Москву). Все это доставляет страдания. Мария едет с нами, Ольга позаботится о Бэби, Татьяна останется на хозяйстве, и Анастасия будет вести расчеты. Берем с собой Валю, Нюту, Евгения Сергеевича [доктора Боткина], которые сами предложили ехать с нами. Седнев покормил Бэби, мы сложили кое-какие вещи, багажа совсем немного. После общего вечернего чаепития попрощались со всеми своими. Еще всю ночь сидели с детьми. Бэби спал, и в 3 часа мы пошли к нему, до прощания. В четыре часа утра тронулись в путь. Ужасно покидать любимых детей. Нас сопровождали восемь стрелков».

«Никогда в жизни мне так трудно не давалось решение», — признается она Жильяру в отчаянии и, покидая дом, просит его побыть с Алексеем. Учитель обнаруживает, что больной мальчик повернулся к стене, — никогда он не видел, чтобы тот так горько плакал.

Александра описывает эту поездку в неопределенность:

«13/26 апреля, пятница. Едем в повозке.

Мария на телеге. Н. с комиссаром Яковлевым. Холодно, серо и ветрено. Сидим над Иртышем после смены лошадей в 8, в 12 делаем остановку в деревне и пьем чай со своими припасами. Дорога ужасная, промерзшая земля и грязь, вода со снегом до брюха лошадей, страшная тряска. У нас все болит. После 4 спрыгнул Чека, которого сменили, и нам пришлось перебираться в другую телегу. Пять раз меняли лошадей и приехали в другой телеге (…) Нам не говорят, куда поедем из Тюмени, некоторые думают, что в Москву, а детей вскоре привезут следом, когда река вскроется и Бэби поправится. То и дело у телеги отпадает колесо или еще что-нибудь ломается. Багаж всегда отстает. Боли в сердце; написала детям через нашего первого возницу.

14/27 апреля, суббота. Воскрешение Лазаря.

Встали в 4, попили чаю. Упаковались, переправились через реку в 5 пешком по доскам, затем на пароме. Ждали целую вечность. Пока мы поедем дальше, в четверть восьмого (комиссар все время беспокойно метался, телеграфировал). Погода лучше, дорога ужасная. Снова шесть раз меняли лошадей, возниц еще чаще, так что оба дня одни и те же люди. В 12 приехали в Покровское [родина Распутина], поменяли лошадей, долго стояли перед домом нашего друга…»

После тяжелейшей многодневной поездки в жестких телегах конвой перегружается в поезд. В Тюмени его направляют вместо Москвы в Екатеринбург, где по прибытии окружают красноармейцы. После переговоров Яковлев сдает свои полномочия, и Екатеринбургский совдеп заменяет всю охрану. Позднее Свердлов будет рассказывать германскому послу о таинственном «инциденте» и о том, что будто бы сделал все, чтобы привезти царя в Москву, но «в такие неспокойные времена» он «действительно не мог поручиться за то, что происходит в Сибири…» На самом деле именно Свердлов, не предупредив Яковлева, которому не доверял, распорядился повернуть поезд в Екатеринбург, так как судьба царской семьи была уже решена.

Семью привезли в особняк, который незадолго до этого был спешно реквизирован у зажиточного купца по имени Ипатьев. Дом еще не подготовлен, и первые ночи некоторым членам семьи пришлось провести на полу. Но это будет лишь маленькая неприятность по сравнению с тем, что первой партии и позднее подъехавшим остальным членам доведется испытать.

Александра находит утешение в молитвах. В дневниковых записях о неудобствах всего пару слов, зато всегда она упоминает, какое именно место в Библии читает; она сообщает также о том, что Николай читает то из Иова, то из легенды о святом Николае, то снова из Евангелия. Невзирая на обстоятельства, Александра питает надежду, что все вдруг переменится к лучшему. Еще в день приезда в этот екатеринбургский дом она нарисовала на оконном стекле древнеиндийский крест с поперечинами — свастику — символ солнца и счастья…

Все же ужесточение политического климата, повлекшее за собой свержение буржуазного Временного правительства Лениным осенью 1917 г., вскоре коснулось и царской семьи. Охрану и ее командира, определявших для узников порядок соблюдаемых запретов и требований, заменили более благонадежными и преданными новым революционным властям.

Соответственно возрастают придирки стражников к царской семье, а некоторые солдаты не останавливаются даже перед рукоприкладством. Комнаты не запираются, и охрана может входить в любое время; режим содержания ужесточается, и выходить во двор разрешают не более часа, а то и всего полчаса в день; продовольственные карточки, выданные семье Временным правительством, упразднены, довольствие сокращено до солдатского пайка. И все же семья еще кое-что высылает тем, которые, по ее мнению, нуждаются, урезая свой и без того скудный рацион. Болезненнее всего Александра воспринимает запрет посещения церкви. Она сооружает домашний алтарь, и время от времени в «дом особого назначения», как на жаргоне комиссаров называется это здание, разрешают приходить священнику.

С 10 мая 1918 г., через месяц после приезда Александры в Екатеринбург, здесь уже и другие ее дети. Но по прибытии на вокзал их разлучили почти со всеми ехавшими с ними верными друзьями семьи; им не позволили более находиться с царской семьей. Некоторых из них тотчас же привезли в тюрьму и расстреляли.

В Тобольске и во время переезда багаж семьи постоянно обыскивался, и все ценные вещи были изъяты. Кроме обручального кольца и несъемных браслетов Александре, как и ее дочерям, пришлось отдать все украшения; остались лишь бриллианты, которые они еще в Тобольске зашили в белье. Обстановка заметно накаляется. Когда матрос Алексея Нагорный протестует против того, что у его подопечного отняли икону, висевшую над кроватью, его уводят и вскоре расстреливают в тюрьме.