Иногда я ненавижу его. Когда Айзек моет посуду, то встряхивает каждый предмет, перед тем как убрать на сушилку. Вода брызгает повсюду. Пару капель всегда попадает мне в лицо. Я вынуждена удаляться из комнаты, чтобы не разбить тарелку о его голову. Он напевает в душе. Внизу я слышу его повсюду, в основном «АС/ДС» и «Journey» (Прим. ред.: американская рок-группа

, образованная в 1973 году бывшими участниками «Santana

»). Айзек носит не соответствующие носки. Прищуривает глаза, когда читает, а потом утверждает, что у него нет проблем со зрением. Опускает крышку унитаза. Странно смотрит на меня. На самом деле странно. Иногда я ловлю его на этом, и он даже не пытается отвернуться. От этого моё лицо и шея покалывает, и они горят. Айзек едва издаёт шум, когда движется. Мужчина всё время подкрадывается ко мне. Когда вы похищены, быть очень тихим, когда входишь в комнату — плохая идея. В результате он получил бесчисленные удары локтём в рёбра и шлепки.

— Тебя раздражает что-то из того, что я делаю? — однажды спрашиваю у него. Мы оба в раздражительном настроении. Айзек пытается увильнуть, я преследую его. Мы сталкиваемся друг с другом, когда я выхожу из кухни, а он из маленькой гостиной. Мы замираем в пространстве между двумя комнатами.

— Ненавижу, когда ты в отключке.

— Я не делала этого уже долгое время, — оправдываюсь я. — Четыре дня, по крайней мере. Дай мне что-то более существенное.

Он смотрит в потолок.

— Ненавижу, когда ты наблюдаешь за тем, как я ем.

— Хах! — вскидываю руки в воздухе, что совершенно мне несвойственно. Айзек фыркает.

— Во время еды у тебя слишком много правил, — говорю ему. В моём голосе веселье. Даже я могу его слышать. Айзек прищуривается, будто что-то беспокоит его, но он, кажется, отметает это.

— Когда я встретил тебя, ты не слушала музыку со словами, — произносит доктор, скрестив руки на груди.

— Какое это имеет отношение?

— Почему бы нам не обсудить за перекусом? — он указывает на кухню. Я киваю, но не двигаюсь. Айзек делает шаг вперёд и оказывается невероятно близко. Я делаю два шага назад, позволяя ему пройти в кухню. Он выкладывает крекеры на тарелку с небольшим количеством вяленой говядины и сушёных бананов, и ставит её между нами. Он делает шоу из поедания крекера, прикрывая рот рукой в притворном смущении.

— Ты живёшь по правилам. Мои просто более социально целесообразны, чем твои, — говорит Айзек.

Я усмехаюсь.

— Очень сильно стараюсь не смотреть, как ты ешь, — отвечаю ему.

— Я знаю. Спасибо за усилия.

Беру кусочек банана.

— Открой рот, — говорю я. Айзек делает это без вопроса. Бросаю банан в рот. Тот попадает в нос, но я поднимаю руки в триумфе.

— Чего празднуешь? — он смеётся. — Ты промахнулась.

— Нет. Я целилась в нос.

— Мой ход.

Я киваю и открываю рот, наклоняя голову вперёд, а не назад, чтобы сделать всё для него тяжелее.

Банан приземляется прямо мне на язык. Я мрачно жую.

— Ты хирург. Твоя точность безупречна.

Он пожимает плечами.

— Я могу победить тебя, — говорю ему, — в чём-то. Знаю, что могу.

— Никогда и не говорил, что ты не можешь.

— Ты подразумеваешь глазами, — хнычу я. Кусаю внутреннюю сторону щеки, пока пытаюсь что-нибудь придумать. — Жди здесь.

Несусь вверх по лестнице. У подножия кровати в карусельной комнате есть металлический сундук. Ранее я нашла там игры, пару паззлов, даже несколько книг по анатомии человека и как выжить в дикой природе. Разбираюсь с его содержимым и вытаскиваю два паззла. В каждом из них по тысяче частей. На одном изображены два оленя на скале. На другом «Где же Уолдо в зоопарке» (Прим. пер.: Уолдо — герой серии книг «Где же Уолдо?»). Я несу их вниз и бросаю на стол.

— Гонка паззлов, — заявляю я. Айзек выглядит немного удивлённым.

— Серьёзно? — спрашивает он. — Ты хочешь сыграть в игру?

— Серьёзно. И это паззл, а не игра.

Айзек откидывается назад и вытягивает руки над головой, пока раздумывает над этим.

— Мы делаем перерыв в одно и то же время для туалета, — говорит он твёрдо. — И я беру оленей.

Я протягиваю ему руку, и он её пожимает.

Десять минут спустя мы сидим напротив друг друга за столом. Он настолько большой в окружности, что там достаточно места для нас обоих, чтобы расположиться с нашими паззлами на тысячу штук. Айзек ставит между нами две кружки кофе, прежде чем начать.

— Нам нужны правила, — объявляет он. Я скольжу рукой по кружке и просовываю палец в ручку.

— Какие, например?

— Не используй со мной этот тон.

Когда я улыбаюсь, моё лицо ощущается натянутым. Улыбка не такая, как мой маниакальный смех в первый день, когда мы проснулись здесь, и, вероятно, впервые, когда моё лицо вытягивается вверх.

— Самые ленивые мышцы в твоём теле, — заявляет Айзек, когда видит её. Он скользит в своё кресло. — Не думаю, что когда-либо видел твою улыбку. Вообще.

Я ощущаю себя неловко, чувствуя её на своём лице, поэтому прячу улыбку, отпивая кофе.

— Не правда. — Но я знаю, что это так.

— Хорошо, правила, — говорит он. — Мы будем выпивать каждые полчаса.

— Алкоголь?

Айзек кивает.

— НЕТ! — протестую я. — Мы никогда не сможем всё сделать, если будем пьяны!

— Он уравняет наши силы на поле боя, — отвечает мужчина. — Не думай, что я не знаю о твоей любви к паззлам.

— О чём ты говоришь? — кончиком пальца я передвигаю кусочек своего паззла по столу. Вывожу им восьмёрки — большие, затем маленькие. Откуда Айзек мог знать что-то вроде этого?

Стараюсь вспомнить, были ли паззлы в моём доме, когда...

— Я читал твою книгу, — говорит он.

Я краснею. О да.

— Это был просто персонаж...

— Нет, — отвечает он, наблюдая за движением моего паззла. — Это была ты.

Я смотрю на него из-под ресниц. У меня нет сил, чтобы спорить, и не уверена, что, в любом случае, у меня есть убедительные аргументы. «Виновата», — думаю я. — «Рассказала слишком много правды». Когда я думаю, о том, как мы пили в прошлый раз, мой желудок скручивает. Если у меня будет похмелье, я буду спать большую часть следующего дня и буду слишком больна, чтобы есть. Это сэкономит пищу и убьёт, по крайней мере, двенадцать скучных часов.

— Согласна, — говорю я. — Давай сделаем это.

Я поднимаю паззл под своим пальцем. Могу начать с ног в ярких штанах и крошечного бульдога на красном поводке. Кладу его обратно, беру другой, кручу его между пальцами. Я обеспокоена тем, что он сказал, но также только что нашла Уолдо. Кладу его на хранение под кружку с кофе.

— Я художник, Сенна. И знаю, каково это, вложить себя в то, что создаёшь.

— О чём ты? — я притворяюсь непонимающей.

Айзек уже собрал небольшой угол. Я слежу за его рукой, путешествующей над кусочками паззла, пока мужчина не выбирает один. У него хорошая фора. Он собрал около двадцати частей. Я пока подожду.

— Перестань, — произносит он. — Сегодня мы развлекаемся и откровенничаем.

Я вздыхаю.

— Откровенничать не весело. И потом, я была более откровенной в этой книге, чем в любой другой.

Айзек добавляет ещё один кусочек к своему растущему континенту.

— Я знаю.

Позволяю слюне скопиться во рту, пока её не становится достаточно много, чтобы реально захлебнуться, затем проглатываю всё сразу. Он читал мои книги. Я должна была знать. Сейчас у него уже тридцать частей. Провожу пальцами по столу.

— Не знаю эту твою сторону, — говорю я. — Художник. — Собираю больше слюны. Бурлю ею, проталкиваю между зубами. Глотаю.

Он ухмыляется.

— Доктор Астерхольдер. Вот кого ты знаешь.

Разговор жалит туда, где болит. Я вспоминаю вещи и ночь, когда он снял рубашку и показал, что было написано на его коже. Как странно горели глаза мужчины. Это был мой беглый взгляд в кроличью нору. Другой Айзек, как и другая мать в «Коралине» (Прим. пер.: страна кошмаров, героиня мультфильма ужасов про похищенных детей). У него тридцать три кусочка. Он довольно хорош.