Изменить стиль страницы

38. РЫБАЦКОЕ ПОСЛАНИЕ

© Перевод Б. Иринин

Брату Ивану

Еще с времен Гомера, Феокрита
Прикрасами поэзии повита
Была забава наша. А Назон?
Рыбалку тоже вспоминает он,
Хоть скуповато. Благостные воды,
В них отраженный светлый лик природы,
Береговая, вся в цветах, трава
И душ простых немудрые слова, —
Ну чем не пристань после бурь житейских,
Не мир полей цветущих Елисейских?
Чем жарче чувства в тайниках души,
Тем больше тянет отдохнуть в тиши.
Так и меня — чуть нос я с горя вешал —
То линь, а то старик Аксаков тешил.
Пускай смеются! Не один мудрец,
И даже царь, забыв про свой венец,
Под вечер иль пред солнечным восходом
Сидел с удой, кристально чистым водам
Всё отдавая, что тревожит ум, —
И горечь славы, и бессилье дум.
В тумане Темзы и над тихим Доном,
Над океаном, будто жизнь, бездонным,
На озере, где Пушкин отдыхал
И доброго Вергилия читал,
На стынущем от холода Амуре,
На берегах таинственной Миссури,
В краю галушек, крепких варенух
(Увы, мифическом!), — рыбацкий дух
Не угасим. Ужение пристало
Всем — от сапожника до генерала.
Синеет утро, и роса горит,
Волна с волной еще не говорит,
А мы сидим, следя за поплавками,
И только тишь да небеса над нами.
Вот за густой осокой поплавок
Лег — задрожал — поднялся — вновь прилег,
Рука, дрожа, удилище хватает,
И линь зеленый воду рассекает
И, только-только не порвав лесу,
Весь золотясь, трепещет на весу…
«Тихонько! Легче!» — шепчешь ты со страстью,
Как собственному, рад чужому счастью…
Конец борьбе. Дымки от папирос
Плывут, синея. Ветерок донес
К нам кряканье чирков меж тростниками…
И только тишь да небеса над нами.
На кольях над водой стоит шалаш.
Весь камышом пропах закуток наш,
В нем тень, покой и сумрак первозданный.
Дениса поджидая и Богдана,
Мы прилегли и, выпив по одной,
Нырнули в легкий сон, как в мир иной.
Не сон, а грезы, и не жизнь, а волны,
Не мысли — облачка́, что ветром полны
И тают в излученье золотом,
Как чистый дым над жертвенным огнем.
Крепчает ветер, за волною мчится, —
Догонит ли?
                    А нам покойно спится
В пахучей колыбели над волной,
К тому ж мы пропустили по одной!
Трещит мороз, — с утра он круто взялся.
Я зря весь день за зайцами гонялся,
Зато в душе сверкающий снежок
На муки все, на все волненья лег.
Поужинав, у печки мы, без света,
Сидим, как Робинзон в пещере; лето
Мы вспоминаем и заводим спор,
Затеяв свой, рыбацкий, разговор.
А на стене не счесть на полках тесных
Поэтов именитых и безвестных:
С Гомером рядом дремлет здесь Бодлер,
Хоть нынче много ближе нам Гомер.
Но есть еще там полочка иная:
Не Малларме там красота больная,
Не милый Диккенс, тот, что жизнь любил,
Уютное гнездо себе там свил, —
Нет! Полку ту украсил книжкой дивной
Барон Черкасов, старый и наивный.
Там и Аксаков, там и Плетенев,
Там «сазанятник» гордый Сибилев
(Возможно, и не всем они известны,
Но рыбаками чтимы повсеместно).
Там блёсны, поплавки, набор крючков —
Дружки немые братьев-рыбаков.
Та полка средь других — как среди жита
Наш скромник василек, росой омытый, —
Кого гнетет людское зло, для тех
Она родник веселья и утех.
Вот так-то на досуге, без усилий,
Слагаю я стихи в старинном стиле;
А ты их, брат, хоть изредка читай
И, вспомнив то, что было, — помечтай.
Лето 1920
Корнин — Костюковка

39. «О муза! Снова ты со мною!..»

© Перевод Ю. Саенко

О муза! Снова ты со мною!
А я уж думал — стороною
Берлогу обойдешь мою!
И снова стал я сребролуким,
И вдохновенным верю звукам,
Как ты слезе, что я пролью!
Невидима и невесома,
Ты — как раскат святого грома,
Как влага высохшей земле.
Тебе несу я, поверяю
И радость нежную без края,
И поздних сожалений плен.
Стоит, как ангел, надо мною,
Ласкает доброю рукою,
Готова слушать и прощать…
Моя родная, будь же рядом,
Не покидай, позволь хоть взглядом
Коснуться твоего плаща.
1920

40–42. СИНЯЯ ДАЛЬ

1
© Перевод В. Инбер
На свете есть певучий Лангедок,
Цветет Шампань во Франции веселой,
Где в солнце тонет каждый городок
И в пышных лозах утопают села.
Марсель, где опьяняет моря шум;
Париж, где вечно молод дух гамена;
Прованс, где жив Доде веселый ум,
Где на охоте встретишь Тартарена.
Есть остров, где Шекспир увидел свет,
Где Диккенс улыбался сквозь туманы, —
А там, в Сибири, стынет волчий след,
В Сахаре проплывают караваны.
О, мир, где песни девушек звучат
Под сладостной, под виноградной сенью!
Благословен да будет виноград,
Осенний плод весеннего цветенья!