18
Вот с острогой[166] в руке на пруд идет, хромая,
Денис Исакович. Хоть больно — не беда!
Сияет верболоз, и нежно-голубая —
«Добро пожаловать» — ему журчит вода,
И для него поет на небе птичья стая!
Вот место нереста. Да как попасть туда?[167]
Но не привык стоять он в размышленье долгом,
В пруд ледяной войти своим считая долгом.
19
Еще с Адамовых времен известно нам —
Слепая страсть для нас любой беды замена.
Денис Исакович во всем виновен сам:
Болячку запустил, а результат — гангрена.
И к киевским его теперь везут врачам.
Две операции, и ногу до колена
Врачи на третий раз отрезали ему.
Калекой он спешит к хозяйству своему.
20
Раз к потребиловке с утра сошлись крестьяне.
На деревяшке был Денис меж них. Купить
Им надо было кос (кончался май) заране.
И косы выбирать, о них судить-рядить
Все важно принялись. Калеке сердце раня,
Вдруг кто-то выпалил: «Тебе уж не косить,
Денис Исакович!» Собрание смутилось:
Слезинка по щеке Дениса покатилась.
21
Красавец, ухажер, работник хоть куда,
В руках которого коса сама косила, —
Теперь считался он пропащим навсегда,
Хотя и сбереглись душа его и сила.
Бывает так порой, что горе да беда
Калеку обозлят. Напасть не изменила
Дениса доброго. Я помню даже — раз
Он с прежней лихостью пустился было в пляс.
22
Там, смотришь, и косить он как-то наловчился
И умудрялся жать, хоть и с одной ногой.
Когда ж делец Рудой мудреную решился
Построить мельницу с турбиной водяной —
Денис Исакович к нему определился
В ночные сторожа: он в тишине ночной
Постройку сторожит, а лишь забрезжит — значит,
Не спать Денис идет, он на пруде рыбачит.
23
Я помню девятьсот четырнадцатый год…
Ох, и ловился же в то лето карп проклятый!
С мешочком на боку среди спокойных вод,
Как придорожный столб, дедок чудаковатый,
Бывало, всё стоит и с места не сойдет,
Одним желанием, одной мечтой объятый.
И вовсе тот дедок рассудок потерял,
Когда он рыбину так в фунтов шесть поймал.
24
С Денисом вместе мы приманку засыпали:
Пшеницу (мы ее варили) и горох,
Места на берегу мы рядом выбирали.
Бывало, воду лишь или прибрежный мох
Осветит первый луч, а мы из сизой дали
Приходим с братьями: встречает двух иль трех
Нас Каленюк Денис. Садимся. «Вот и ладно!»
— «Ну что?» — «Да есть один». — «А как велик?» —
«Изрядно!»
25
Лазурный, розовый среди зеленых трав,
Мой пруд и молодость — далекое былое —
И в грозные года (скажу и буду прав)
Не только лишь слова, а нечто дорогое.
За молодость свою, за вышитый рукав
(Он только раз мелькнет) — за это, столь родное,
Любую плату б дал, лишь было б чем платить…
Но что за счастье — карп? — вы можете спросить.
26
Смеяться можете, — меня Избави боже
Читателей моих смешливых уверять,
Что чувство рыбака с восторгом жгучим схоже
И что восторг его в одном словце — поймать!
Но помириться вам придется с фактом всё же:
Великолепный карп! Так, фунтиков на пять!
Подобных не найти, скитаясь по базарам,
Свой дорогой досуг истратите вы даром.
27
Рассветы, лето, пруд, разлитый широко,
Из Тулы мастера, с моими земляками
Затеявшие бой отчаянный в «очко»
В минуты отдыха на дамбе под кустами,
В окошке «инженер», зашедший далеко
В искусстве бранных слов, — вся эта перед вами
Рудого вотчина, вся эта сторона
Здесь «новой мельницей» звалась в те времена.
28
Да, у Рудого был сосед — сутяга рьяный,
И тяжба между них велась: неясный план
Какой-то «геометр» состряпал, видно, пьяный.
Пан Янушкевич был прелюбопытный пан,—
За версту перед ним седые стариканы
Ломали картузы. Один лишь из крестьян
Его держал в руках: свидетель этот лживый
Не брезговал в судах присягою фальшивой.
29
У Янушкевича бывал обычай крут:
В его владениях удить, стрелять — не пробуй,
Поймают сторожа и перцу зададут,
Иль Янушкевич сам пальнет с холодной злобой
В воришку из ружья. Раз к барину на пруд
Три паренька пришли с дырявым бреднем, чтобы
Страсть сердца своего хоть малость утолить:
Линей, да окуней, да карпов наловить.
30
Холодные деньки тогда уж начинались;
Зуб на зуб у ребят едва ли попадал,
Когда они в воде, как тени, продвигались
С сетями… Чей-то крик внезапно зазвучал:
«Ага, голубчики! Ну вот вы и попались!»
И Янушкевич их по шею в пруд загнал
Часа поди на два, стреляя дробью злою…
Хворали трое — все; в живых осталось двое.