В приемной Рубанчука Карнаухов застал Марьяну. Делала влажную уборку. Швабра так и летала у нее в руках.

— Пионерский салют, Марьяша! — крикнул ей еще с порога. — Ну, как она, жизнь молодая?

— Добрый день, Николай Гаврилович, — с легким вызовом ответила Марьяна.

— Иностранцев еще не было?

— Мне не докладывали.

— Жаль. А где шеф? Чего опаздывает?

— Я слышала, что директор и Мария Борисовна прямо с утра поехали в райздравотдел. А за иностранцами уже послали машину.

— Это другое дело! — Карнаухов доверительно положил ей руку на плечо. — Ты, Марьяна Ивановна, как центральное статистическое управление, все знаешь!

— Я знаю больше, чем управление, — девушка лукаво посмотрела на Карнаухова. — Во всяком случае, про вас, Николай Гаврилович.

Карнаухов обреченно покачал головой и сел на стул, застыл в позе роденовского «Мыслителя». Вот оно, тяжкое бремя славы!.. И почему это жизнь великих всегда на виду?

— Надеюсь, Марьяна Ивановна, у тебя позитивные сведения? — строго спросил он.

— Отвернитесь и узнаете, — ответила Марьяна.

Карнаухов отвернулся.

— Ну?

Марьяна открыла письменный стол и вынула оттуда завернутый в розовую бумагу и перевязанный шпагатом сверток. Видно, только что из магазина. С выражением священнодействия на лице Марьяна положила его на стол и стала разворачивать.

— Долго еще? — не выдержал Карнаухов.

— Уже, Николай Гаврилович, — торжественно провозгласила Марьяна. На вытянутых руках она держала новенькую сорочку. — Примите в день своего рождения от меня подарок.

— Как? Разве в календарь уже внесли эту дату? — удивленно поднял брови Карнаухов. Подарок его поразил. Взял сорочку, пощупал ее, прижал к щеке. Красивая, с двумя карманами по последней моде. Импортная. Раскошелилась Марьяна…

— Откуда ты узнала о моем рождении, говори! — строго спросил он.

— Вы сами говорили, что страна должна знать своих героев, — лукаво улыбнулась Марьяна.

Он приложил сорочку к груди, закрыл от удовольствия глаза.

— Спасибо тебе, детка. Большое спасибо от дедушки Коли. Не понимаю только, за что мне такой ценный подарок.

— Я вас очень уважаю, — искренно сказал Марьяна, и глаза ее стали глубокими и серьезными. — Вы такой умный, эрудированный.

— О да! Эрудиция — большое дело! Как говорит мой шеф, это пыль, сметенная с книжных полок в пустую голову.

— Вы все шутите! — вздохнула Марьяна. — А я серьезно.

— Нельзя быть чересчур серьезной, не то женихов всех отпугнешь.

— Я за женихами не гоняюсь, — смутилась Марьяна. — Когда я уезжала, мне мама сказала: не торопись, дочь, встречаться с парнями, присматривайся. В городе тоже бывают хорошие ребята.

— Твоя мама — сама мудрость, голос земли!

Но Марьяна продолжала так же серьезно.

— Не гонись, говорит, за зарплатой. Главное, чтобы душа у него была хорошая.

— Она имела в виду меня?

— А вы, Николай Гаврилович, действительно душевный человек. — Марьяна хитровато посмотрела на Карнаухова. — Хоть зарплата у вас наверняка большая.

— Тут вы, девушка, перешли экватор, — вздохнул Карнаухов. — Всего сто восемьдесят тугриков.

— Откуда же у вас машина? — с детской непосредственностью спросила Марьяна.

— Для того, чтобы иметь машину, совсем не обязательно получать большую зарплату, — засмеялся Карнаухов.

— Прямо загадка!

— Эту загадку не разгадает даже сам министр финансов. — Он посмотрел на часы. — Что-то гости и наша высокая власть задерживаются.

В дверь постучали. Вошла невысокая черноволосая девушка, смущенно остановилась у двери. Спросила, может ли поговорить с директором товарищем Рубанчуком?

— Его еще нет, — ответил Карнаухов. Поднапрягся и вспомнил, где видел эту симпатичную смуглянку. Ах да, недавно лекцию читал у них на заводе. Рассказывал о новейших открытиях в биологии. Шеф посылал укреплять связь с производством. Вот она тогда и приезжала за ним. Только как ее звать забыл. Он протянул руку.

— А меня вы уже забыли? Николай, — представился он.

— Тамара, — она неловко пожала его ладонь. — Я вас помню.

— Так что вас опять привело в этот храм науки, Томочка? — дружески спросил Карнаухов.

Она ответила, что хотела бы поговорить с врачом, который лечит Свету Зарембу. Из шестой палаты.

— Да, она в шестой, — Карнаухов был слегка удивлен. — А в чем дело? Девочка в тяжелом состоянии, и к ней никого не пускают, кроме матери.

— Мне к ней не нужно. Мне бы ее врача увидеть… Если можно, конечно.

— Он сейчас на обходе. Освободится не скоро. Если не секрет, в чем все-таки дело?

— Да нет. Я лучше потом…

Карнаухов бросил взгляд на Марьяну, которая, слушая разговор, механически водила тряпкой по пустой столешнице.

— Вот, Марьяша, и вся благодарность! Я им лекции, понимаешь, о здоровье и даже о любви, а они, извините, не доверяют.

— Вы не обижайтесь, Николай Гаврилович… — Тамара мялась в нерешительности. — Я только узнать хотела…

— Что именно?

— У нас в цеху говорили, что ей очень плохо. Я слышала разговор Максима Петровича Зарембы с вашим директором товарищем Рубанчуком… Так вот, может, я… могла бы ей чем-то помочь?

— Каким образом, Томочка? Объясните мне, темному и непросвещенному.

Тамара снова смутилась. Заговорила про кровь, про свою группу, про резус… Карнаухов слушал ее внимательно. Сейчас народ такой грамотный: читает журнал «Здоровье». Но все-таки зачем она действительно пришла?

— Вы хотите дать девочке свою кровь, я так вас понял?

— Может… — Тамара запнулась.

— Ну, смелее, смелее, — подбодрил Карнаухов. Он заметил любопытный пристальный взгляд Марьяны и нахмурил брови. Марьяна сразу заторопилась, быстро заработала тряпкой.

— У меня очень мало времени, Томочка. Я тороплюсь, поэтому давайте коротко.

— Может, Свете нужна будет моя почка, — выпалила одним духом Тамара и сразу побледнела, словно испугалась своих слов.

— Нет, ваша почка не нужна. Собственно, мы сумеем обойтись без такой жертвы.

Тамара быстро закивала:

— Вы извините… Я так… Не обижайтесь на меня…

— На такие вещи, милая моя, не обижаются, — сказал Карнаухов.

Тамара опустила голову, словно боялась расплакаться.

— Не говорите, пожалуйста, никому, ладно?

— Хорошо.

— Тогда я пойду…

— Спасибо за отзывчивость.

Двери за Тамарой бесшумно закрылись. Карнаухов вошел в пустой кабинет Рубанчука и вдруг почувствовал, что ему не хватает воздуха.

Огромный, чистый от бумаг письменный стол. Мягкая мебель. Но все это будто надвинулось на Николая, обступило со всех сторон, сделало его маленьким.

«Почему она все-таки пришла? — думал он. — Только ли потому, что она работает вместе с Зарембой и знает о горе его семьи?.. И почему именно она, а не кто-то другой? Никому ничего не сказала, скрыла от всех свой приход».

Он прошелся по кабинету, словно все еще ощущая на себе Тамарин взгляд.

Вот он вечно подшучивал над человеческими слабостями, подсмеивался, любил поддеть, поострить. Но как же много в людях хорошего, какие есть кристально чистые души, искренние натуры. И при встрече с ними все забывается, все улетучивается: и скепсис, и ирония.

В приемной послышались голоса. Марьяна открыла дверь, и в кабинет вошли гости. Впереди — фрау Валькирия в строгом белом полотняном костюме. За ней — оживленная Бетти в той же легкой шелковой блузе и вельветовых брючках. Замыкал шествие доктор Рейч в клетчатой рубашке-безрукавке, выпущенной поверх брюк.

— К сожалению, ваша машина опоздала ровно на двадцать минут, — слегка улыбнувшись, сказал после приветствия Рейч. — Мне бы не хотелось попусту тратить время на ожидание.

— Это время мы вам возместим, господин Рейч, — тут же пообещал Карнаухов.

— Каким образом?

— Завтра машина прибудет за вами на двадцать минут раньше.

Рейч усмехнулся. Он ценил юмор. И вообще, этот Карнаухов — симпатичный парень…