— Холостой патрон, которым зарядил его реквизитор, еще в стволе. Хотите взглянуть? Пожалуйста.

— Благодарю, меня это не интересует. Я и не думаю отрицать, что это пистолет Голобли. На нем есть номера, и если они совпадают со значащимися в разрешении, то спорить не о чем.

— Совпадают.

— Все в порядке. Верю вам на слово.

— Вы даже не спрашиваете, где мы нашли пистолет? — ирония прозвучала уже в голосе капитана.

— Полагаю, что вы сами меня проинформируете. Не вижу повода считать, что пистолет, обнаруженный в театре, — это улика против меня, а не кого-нибудь другого. Признаю, что не располагал возможностью вынести пистолет из «Колизея», но и убийца мог его там оставить. То ли боялся рисковать, не был уверен, что за ним не следят. То ли опасался, что его увидят, когда будет вынимать пистолет из тайника. А может, считал тайник таким надежным, что всего безопаснее там и оставить орудие убийства.

— В вашем рассуждении концы с концами не сходятся. Тайник был действительно хитро устроен, но долго в нем прятать столь компрометирующую улику было нельзя. Раньше или позже оружие нашли бы. Милиции это, правда, не удалось, но в случае генеральной уборки или ремонта в театре, который, как мне известно, должны были скоро начать, пистолет был бы обнаружен. Поэтому убийца не мог рисковать и должен был попытаться вынести пистолет. Он мог, как вы утверждаете, опасаться, что за ним следят, но спустя несколько дней, после безрезультатного обыска в «Колизее», ничто уже не мешало вынести оружие, спрятать в другом месте или, как вы предположили, бросить в Вислу. А вот вы этого сделать не могли. Правда, место, где спрятать пистолет, вы выбрали просто гениально, но не успели его оттуда изъять. Арест сразу после спектакля этому помешал. Потому пистолет директора и нашелся.

— Рассуждение логичное, но вины моей не доказывает. Разве кто-нибудь видел, что у меня был второй пистолет и что я его спрятал?

— Нет. Этого действительно никто не видел.

— Вы, пан капитан, все это мне рассказываете прямо-таки с удовольствием. Не вижу повода для радости. Нашли пистолет — очень хорошо. Но не нашли того, кто его прятал. Утверждать, что это был я, нет никаких оснований.

— Где было спрятано оружие, вы прекрасно знаете. Но я все-таки напомню. Прибирая за кулисами, Янина Май заметила, что стол для реквизита слегка запылился. Обыкновенный столик, небольшой, с ящиком посередине. У такого рода мебели под столешницей есть что-то вроде рамы из четырех дощечек, которые соединяют ножки, делают стол прочнее и заслоняют выдвижной ящичек. Уборщица обтерла крышку и перешла к нижней части. С трех сторон она ее вытерла без труда. К четвертой же было не подступиться, так как стол стоял возле стены. Поэтому Май чуть отодвинула его и достала тряпкой заднюю сторону. Рукой она сразу же нащупала металлический предмет, подвешенный к крышке.

Ежи Павельский бесстрастно слушал рассказ капитана.

— Уборщица, — продолжал офицер милиции, — отодвинула этот столик еще дальше и заглянула под крышку. И увидела, что в доску вбит маленький гвоздик, а на нем висит пистолет.

С этими словами Лапинский взял со стола «вальтер» и показал, каким образом он был подвешен. Вместо гвоздя употребил указательный палец левой руки. И одновременно всматривался в лицо заключенного. То же, впрочем, делал и прокурор Ясёла.

Павельский был невозмутим.

— Остальное ясно. Пани Май сразу побежала к директору, а он известил управление милиции. Мы приехали и забрали находку. Перед этим наш фотограф сделал несколько снимков. Если хотите, могу показать.

— Спасибо. Я не любопытен. — Голос арестованного звучал спокойно. Представители власти не почувствовали и намека на испуг.

— Как угодно. Во всяком случае, гвоздь, на котором висел пистолет, проходящим мимо столика был не виден. Убийца заранее приготовил тайник. Такие преступления планируются загодя. За несколько недель, если не месяцев.

Первый раз за весь разговор Павельский нахмурился.

— Итак, — закончил речь капитан, — найдя человека, который вбил гвоздь, чтобы повесить на него пистолет, мы тем самым находим убийцу.

— Неправда! — вспылил арестованный.

— А все-таки вас заинтересовало открытие пани Май, — констатировал капитан Лапинский. — Вот показания беспристрастного свидетеля, вы сами так его характеризовали, который видел, как гвоздик собственноручно вбил в стол помощник режиссера театра «Колизей» Ежи Павельский.

— Я бы не стал этого отрицать, — допрашиваемый явно нервничал, — если б вы с самого начала спросили, забивал ли я гвоздик сбоку стола. Для этого незачем искать свидетелей. Скажу даже, когда я это сделал. Во второй половине августа, когда были начаты репетиции в костюмах. Хотите знать, зачем я это сделал?

— Разумеется, интересно узнать, что вы придумали. — Это было сказано с явной насмешкой.

— Все очень просто. Конец августа — это легко проверить, хотя бы заглянув в газету, — был очень жаркий. Работа у помрежа тяжелая. Бегает из кулисы в кулису, следит за выходом актеров, наблюдает за реквизитом. При такой жаре пот с меня лил ручьем. Я решил: надо бы иметь под рукой полотенце, чтобы обтирать руки и лицо. Одни люди вообще не потеют, а с других пот катится градом. Я принадлежу ко вторым. Потому я и вбил гвоздик в стол с реквизитом и вешал там полотенце.

— А почему с задней стороны, а не сбоку и не спереди, где ящичек? — спросил прокурор.

— Да потому, что каждый, кто идет мимо, задевал бы тогда мое полотенце. В кулисе довольно тесно, а тут еще столик торчит, загораживает проход. А так полотенце висело сзади, у ножки стола. И всегда было под рукой.

— Расскажите это своей бабушке, — рассмеялся капитан Лапинский. — Почему, когда мы после убийства приехали в театр, полотенца на месте не было? Ни один из свидетелей даже словом о нем не обмолвился.

— А вы об этом спрашивали? Когда? После того, как пистолет нашелся?

Капитан замолк. В душе он признавал, что подследственный дьявольски умен и выбрал лучший способ защиты — нападение. Действительно, про полотенце никого не спрашивали, только про пистолет и предполагаемого убийцу. Никому такое и в голову не пришло, а тем более до обнаружения пистолета.

— Почему полотенца не было на гвоздике в день убийства? — Прокурор повторил вопрос, стремясь выручить капитана, видя, что помреж попал в цель.

— Очень просто, — Павельский был снова совершенно спокоен. — Я только что объяснил, что полотенце мне понадобилось в августе, когда стояла жара. В начале сентября погода резко изменилась. Сентябрь в этом году был самый холодный за последние пятьдесят лет. Пришлось раньше срока включить центральное отопление. Лишь потом в октябре опять стало жарко. А когда похолодало, не только я перестал потеть, а вообще за кулисами было так холодно, что пришлось надеть меховую безрукавку. Тогда полотенце мне стало ни к чему. Если б вы арестовали меня не двадцать восьмого сентября, а неделей позже, я бы, может, снова пользовался полотенцем, которое вешал на вбитый раньше гвоздик. Тогда я, а не пани Май нашел бы спрятанное оружие.

— И мы бы про него никогда не узнали, — видно было, что капитан не верил ни одному слову Павельского.

— Я хотел бы к сказанному кое-что добавить.

— Пожалуйста, — разрешил прокурор.

— Будь я убийцей, то гвоздь прибил бы так, чтоб никто его не видел. Это было б нетрудно. В театр я мог зайти и днем, и ночью. Мог прийти, скажем, с утра, часа за два до репетиции. Тогда в «Колизее» нет никого, кроме дежурного и служащих канцелярии, а они сидят в передней части здания. На сцене я б мог делать, что мне вздумается. Забить хоть сто гвоздей. И не малюсеньких, а если надо, даже штырей. Никто б не увидел и не услышал. А я мой гвоздик вбивал перед самой репетицией, когда актеры вышли на сцену, а механики были на местах. Больше того, молоток и гвозди я взял у нашего столяра. Вбил один гвоздик, а остальные сразу же вернул вместе с молотком. Если б я планировал убийство, не наделал бы таких глупостей. Молоток и гвозди принес бы из дома или купил в «Тысяче мелочей», а потом ненужное выбросил. Не вешал бы при всех полотенце на гвоздь, чтоб легче было догадаться о том, что между столом и стенкой есть тайник. Прошу допросить столяра.