— Ваш секрет. Придумали цемент покрепче. А все равно, под штукатуркой то же самое. Не поверю, что может человек стать не тем, что он есть. На этот раз ваша взяла, слава богу. Утопите окаянную гитлерию в крови — туда ей дорога. А вы на чем другом сорветесь, покажете свое нутро. Мира и счастья для человека как не было на земле, так и не будет. Не достоин, слишком гадок для счастья.

— С такими мыслями действительно только головой в прорубь, — посоветовал я от души.

— Вот уж в этом сам себе хозяин. Захочу — прыгну, не пожелаю — обойду…

Люба позвала обедать.

20

— Зря сидели? — спросил я.

— Зря, — удрученно подтвердил Стефан.

— Может, днем придут. Кого-нибудь оставил?

— Сидят двое.

Мы встретились глазами и рассмеялись. Оба хорошо знали деловую квалификацию его полицейских. Они не только маскироваться не умели, но даже разговаривать тихо не научились. Нужно было быть слепым и глухим, чтобы не заметить их засады.

Вчера одна молодая женщина, ходившая на кладбище сменить свечку на родной могилке, увидела в соседнем склепе свежий запас продуктов — корзинку со шпиком, хлебом и овощами. Она рассказала соседкам, а от них весть быстренько добежала до Стефана, и он немедля оцепил кладбище своими ребятами. Вывод напрашивался сам собой: продукты предназначены кому-то, кто прячется в подполье, скорее всего диверсанту, которого мы ищем. Если принесли еду ему, значит, он голоден. А ежели голоден, то обязательно придет. Ожидая его и просидели всю ночь. Чуть ли не за каждым кустом укрывался полицейский, а сам Стефан стоял в обнимку с мраморным ангелом, охранявшим покой усопших.

И никто не пришел. Содержимое корзинки проголодавшаяся полиция под утро съела сама.

— Так и не узнал, кто приносил?

— Кто, кто! — взорвался Стефан. — Я тебе говорил, что фашистских гадов тут полно, а ты… — Он махнул рукой.

— Для того ты и поставлен, чтобы обезвредить их. Но из-за нескольких тараканов жечь избу неразумно.

— Разреши обыскать все особняки — найду. И чего ты эту капиталистическую сволочь охраняешь?

— Порядок я охраняю, а не сволочь. Ты еще предложи всех выслать, оставить только твою полицию, вот красота будет. Не знаю, чему тебя в партизанах учили…

— Беспощадности учили, — не дал мне договорить Стефан. — Степан учил: не доверяй врагам.

— Опять Степан.

— Опять, и опять, и всегда. Ты меня не переучишь.

— А я и не собираюсь. Степан правильно учил, а вот узнавать врага, отличать его от людей, ни в чем не повинных, никто тебя не научит, сам учись.

Так мы пререкались довольно часто, когда оба чувствовали свою неумелость. Отводили душу.

Заглянул дежурный и доложил, что по срочному делу просится на прием некий Горушка. Разговор со Стефаном зашел в тупик, и я даже обрадовался нежданному посетителю.

Незнакомый мне Горушка, по виду из старых рабочих, натрудивших и руки и спину, очень извинялся, что прервал беседу таких занятых людей, но его старуха убедила не откладывать то сообщение коменданту, которое он собирался сделать. Правда, он не уверен, что сообщение столь уж важное…

А когда Стефан прервал его и предложил говорить по существу, то, что мы услышали, заставило нас насторожиться. Стефан ходил вокруг Горушки, поторапливая его, заставляя дважды повторять одно и то же.

Поздно ночью Горушка возвращался домой и проходил мимо бывшей лаборатории, все еще ожидавшей капитального переустройства. Как и все в Содлаке, он знал, что из этого здания все вывезено, что никем оно не занято, потому и обратил внимание на какого-то человека, ковырявшегося у одного из окон.

Из любопытства Горушка постоял у забора, интересуясь, что неизвестный собирается делать дальше. И только когда окно распахнулось, он решил, что это глупый воришка, надеявшийся чем-нибудь поживиться в пустом помещении. Старик постучал палкой по забору, и вор бросился наутек вниз, через сады. Вот, собственно, и все. Окно Горушка прикрыл, чтобы не соблазнились другие, и пошел домой. А жена его долго пилила, доказывая, что не его дело решать — глупый ли то был воришка или умный. Это дело коменданта. Поэтому он с утра и пришел.

Мы поблагодарили Горушку и, отпустив его, поехали в лабораторию. Второе окно справа, о котором говорил Горушка, оказалось вскрытым умелой рукой.

— Восстанови здесь пост, и давай думать, — сказал я.

— А чего думать? Старик прав, какой-то олух полез от нечего делать, — откликнулся Стефан не совсем уверенно.

— А не кажется ли тебе странным, что полез он именно в ту ночь, когда ты со всей своей полицией сидел на кладбище?

— Ты думаешь…

— Думаю: не подкинута ли вся эта жратва в склеп специально, чтобы отвлечь твои патрули и создать простор для какой-то операции?

— Какой операции?

— Вот это и нужно разгадать. Олух? Нет в городе такого олуха, который не знал бы, что воровать здесь нечего. Если уж ему так приспичило, то мог в любой магазин залезть — там-то пожива наверняка была бы. А сюда зачем?

Мы вновь обошли помещение, осмотрели все закоулки и не нашли ничего, кроме битого стекла. Забрели в кабинет — единственную комнату, имевшую жилой вид, с мягкой мебелью, книжными шкафами и вместительным баром для напитков. Все здесь было сдвинуто с места, когда майор и лейтенант обстукивали стены, и напитков никаких не сохранилось, но посидеть и подумать можно было с комфортом.

— Ты прав, — согласился наконец Стефан. — Что-то неладно. И работает не один. Пробираться в склеп, подбрасывать провизию… Я еще удивился, почему корзина оставлена почти на виду, любой должен был заметить. Явная приманка… Хитрая башка работала.

— Но расчет был не на очень хитрую голову.

Стефан не огрызнулся. Всей пятерней он распахивал торчавшие во все стороны волосы, переживая неудачу.

— Доложу-ка Шамову, — предложил я. — Пусть приезжают его ребята и разбираются. Признаемся, что это нам не по зубам.

— Прошу тебя, Сергей, — умоляюще сказал Стефан, — не звони пока. Стыдно. Попробуем сами. Давай мыслить логически. Если все так, как нам кажется, то лез сюда не вор. Лез диверсант.

Для Стефана вывод был естественный, он давно ждал диверсий. Но смысла в этом выводе я пока не видел.

— Какую он тут диверсию собирался учинить? Все, что он мог бы еще поломать, увезено.

— Другая диверсия. Все уже знают, что здесь будет дом коммунистов, — решил взорвать. Наверняка у него с собой была взрывчатка.

— Ты представляешь себе, сколько нужно взрывчатки, чтобы сокрушить такое здание? А был он один, и бежал, когда его увидел Горушка, быстро, налегке. Нет, взрывы так не готовят.

— А может быть, и другая цель была, — расхаживая по кабинету, размышлял Стефан. — А вдруг здесь что-то спрятано, чего наши не нашли? Они скрытый выход обнаружили и успокоились. А вдруг есть еще что-то, поглавней?

— Я знаю, что ты предложишь. Разломать все стены и в мусоре найти то самое главное…

— Ты не всегда остришь удачно, — спокойно заметил Стефан. — Я не настаиваю ни на одном своем предположении. Может быть, истина где-то рядом. Но факт есть факт. Им нужно сюда попасть для какого-то важного дела. Из-за пустяка не стали бы они подбрасывать корзинку, отвлекать полицию… Давай поможем им, создадим оперативный простор.

— Как?

— Поста я здесь ставить не буду. Открытого. Найдем уголок для наблюдения издали. Это раз. А чтобы ускорить операцию, объявим сегодня, что завтра начинаем заселять помещение. У них останемся одна ночь для последней попытки. И мы возьмем их с поличным.

— Беру свои слова назад, Стефан. Твоя голова тоже не соломой набита. План мне нравится. А если сорвется и никто не придет?

— Будешь звонить Шамову.

На том и договорились.

Никакого удобного места для наблюдения за лабораторией мы так и не нашли. Ночи стояли темные, издали просматривать всю огороженную территорию было невозможно. Пришлось пойти на риск. Пока не зашло солнце, полицейские патрули ходили по всем прилегающим дорогам, вновь осматривали брошенные строения, сады, сараи.