— Сколько вы ждете народу?

— Отказались только толстуха со второго этажа и ее горничная. Кстати, они не представляли интереса, так как хозяйка ходит к массажисту на бульвар Монпарнас и даже не знает, что я занимаюсь педикюром. Все остальные придут…

Он был в светлом костюме.

— Вы курите? — спросил педикюрщик, вынув пачку американских сигарет. Он протянул Жаклине зажженную спичку и сел рядом с нею на диван. — Жильцы предложили устроить собрание после ужина, — сказал он. — Вы понимаете, это удобнее — дети уже спят. Может быть, подать к ликеру печенье? Почему никто не идет?

Было уже около девяти. Жаклину смущало общество этого любезного и предупредительного господина. Раздался звонок. Педикюрщик сам открыл дверь. В гостиную вошла старушка, для которой Жаклина в первое свое посещение дома ходила за хлебом, и села рядом с нею. Они разговорились. Вскоре появились консьержка с мужем. Педикюрщик приготовился встречать гостей и не садился. Жаклина краем уха слушала, как консьержка ругала хозяина дома за то, что тот не делает ремонта. А время шло и шло…

Наконец-то снова позвонили. Наверное, Леон. Нет, она ошиблась, пришел преподаватель английского, жилец из соседнего дома. На него Жаклина рассчитывала меньше всего. Она вышла в переднюю, чтобы объяснить педикюрщику, как получилось, что тот пришел. Несколько дней назад она занесла ему брошюры и между прочим упомянула о предстоящем собрании… Преподаватель скептически сказал: «Интересно послушать, что говорят люди. Если будет время, я забегу…»

Педикюрщик был польщен новым знакомством и принял учителя, как знатного гостя. Тот снял пальто и прошел в гостиную. Его лицо выразило удивление. Было уже больше девяти, а собралось всего шесть человек…

Жаклина не понимала, почему нет Леона, и у нее от страха сжималось сердце. Что надо делать? О чем говорить? А тут еще консьержка трещит без умолку, рассказывая о ценах на лук-порей! Преподаватель явно торжествовал. У педикюрщика был убитый вид.

Следующим пришел холостяк с пятого этажа, тот, у которого невеста погибла в концлагере. После него никто больше не появился. Правда, раздался еще один звонок, но это какая-то девушка забежала предупредить, что к ним пришел друг и ни она, ни ее родители не смогут принять участие в собрании. Педикюрщик вызвал в переднюю Жаклину.

— Это же катастрофа! Как нам быть?

Жаклина успокоила его, пытаясь подбодрить и себя.

— Все-таки нас семь человек. Для первого раза не так уж плохо. И этим успехом мы обязаны вам.

Но она была в отчаянии.

— Ничего не понимаю, — сказал педикюрщик, вернувшись в гостиную, — я же всех предупредил.

Он откупорил бутылку с ликером и наполнил рюмки. На это ушло время, но надо было все-таки что-то предпринимать. Преподаватель, насмешливо поглядывая в сторону Жаклины, заявил:

— Видимо, мадмуазель сделает нам доклад?

Леон Бурген пришел в тот момент, когда все казалось потерянным.

— Полный провал, — сказал ему педикюрщик вместо приветствия.

— Небывалый успех, вы хотите сказать? Разве могло быть лучше?

Он попросил прощения за опоздание — его неожиданно задержали — и выступил первым, прекратив тем самым мучения Жаклины. Прежде всего он от имени присутствующих поблагодарил хозяина дома за гостеприимство. «Мы все знакомы и собрались, чтобы поговорить. Пусть каждый выскажет свою точку зрения…»

Педикюрщик прервал его. Он прочел брошюры, которые ему принесли, и нашел их очень дельными.

— Надо всех познакомить с заявлениями ученых об атомной войне, это такой ужас!

По мнению учителя, брошюры о многом умалчивают. Сначала никто не мог понять, что он хочет сказать.

— Меня волнует проблема искусства. Чтобы искусство процветало, нужны определенные условия… Я же вижу, что это сообщество — серьезная угроза французскому вкусу. Даже само название мне не нравится. Европейское оборонительное сообщество. Что это значит? Во-первых, в него входит только часть Европы. Какое сообщество? Военное? На французов и немцев наденут одинаковую военную форму, и они будут служить в одной армии? Ничего хорошего не выйдет…

— Я уже сказал Бургену, что французы ни за что на это не пойдут, — вставил педикюрщик.

Холостяк усмехнулся.

— Не представляю себе наших солдатиков, марширующих гусиным шагом. А муштра! Палочная дисциплина, как раньше в прусской армии? Нет, благодарю вас…

Муж консьержки, работавший на заводе, боялся, что образование ЕОС вызовет унификацию ставок во всех странах.

— Нужно еще выяснить, от каких ставок будут отталкиваться. Если от английских, это еще ничего, но если нам собираются дать ставки немцев, номер не пройдет — они ниже наших.

Жена прервала его:

— Слава богу, что они хоть не собираются заставить нас лопать так же невкусно, как в Англии.

— Вообще англичане умывают руки, они хотят создать ЕОС для нас, а сами в него не войдут.

— Да, они не такие дураки, как мы, — сказала консьержка.

Все рассмеялись, и она, воспользовавшись этим, перешла к волнующей ее теме.

— Взять алжирцев, которые работают во Франции. Им платят гораздо меньше, чем нашим рабочим, нехорошо получается. Ты им расскажи, — обратилась она к мужу.

Тот подтвердил слова жены и, конечно, от оплаты труда алжирцев перешел к положению французских рабочих. В подтверждение своих слов он показал расчетный листок с выписанной ему заработной платой за последние полмесяца. Включаясь в общий разговор, педикюрщик пожаловался на налоги, старушка в свою очередь высказала пожелание, чтобы увеличили пенсию.

Каждый говорил о своем, и Леон Бурген решил навести порядок. Он объяснил, что жизненный уровень зависит в основном от военных расходов. Если ассигнования на вооружение увеличатся, жить станет еще труднее. Создание ЕОС тем более тяжело отразится на общем положении, что речь идет о подготовке атомной войны…

В ответ все заговорили одновременно… Преподаватель убежденно заявил:

— Никто не решится пустить в ход атомную бомбу.

— Вы думаете? — спросила старушка.

Жаклина, вспомнив слова отца, вмешалась:

— Если бы у Гитлера была атомная бомба, он бы ею воспользовался…

— Ничего подобного. У Гитлера были отравляющие вещества, а он их не пустил в ход, — возразил учитель.

— Да что вы мне рассказываете! — возмутился холостяк. — Мою невесту в Освенциме задушили газами.

Наступило молчание. Преподаватель нарушил его, попросив прощения за то, что невольно вызвал тяжелые воспоминания. Но он настаивал на своем. В концентрационных лагерях совершались такие чудовищные вещи, что преступники вынуждены были действовать тайно. А на фронте, где ничего нельзя скрыть, никто не решился употреблять газы.

— Необходимо напомнить, — заметил Леон Бурген, — что о запрещении применения газов было договорено в Женеве. Вот почему никто и не осмелился пустить их в ход.

Жаклина, обрадовавшись поддержке, решила развить свою мысль.

— А ведь атомная бомба не запрещена.

— Так чего же ждут? Надо немедленно ее запретить, — сказал педикюрщик.

— Вообще всему этому пора положить конец, пока еще не поздно, — поддержал его холостяк.

— И оставить нас в покое, — добавила консьержка.

Старушка одобрительно кивала головой.

— Но мы-то что можем сделать? Обо всем этом нужно заявить депутатам…

Леон Бурген ухватился за эту мысль. В квартале собраны подписи против создания ЕОС. Нужно представить этот протест депутатам округа и потребовать, чтобы они голосовали против Сообщества. Нужно условиться о встрече и организовать делегацию в несколько человек.

— Я согласна, — сказала консьержка, — но я свободна только в воскресенье утром, когда муж может подежурить за меня.

Еще долго спорили, перескакивая с одного предмета на другой, пока не договорились окончательно. Педикюрщик был польщен тем, что о нем говорили как о бывшем офицере, и высказал желание войти в делегацию. Старушка сказала, что и она пойдет к депутатам, если в тот день у нее не будут болеть ноги. Преподаватель уклонился под предлогом, что и без него много желающих. Возможно, он не хотел, чтобы подумали, будто он, как консьержка, брюзжит по любому поводу, Холостяк дал согласие принять участие только в нескольких походах и попросил включить его в делегацию к женщине-депутату, «за которую я голосовал в те времена, когда еще верил в чудеса», — сказал он.