Андрей покраснел:

— Машенька, это вы?

— Ты меня знаешь?

— А помните, в Вязьме на улице гуляли с нами?

— Да, да! — поспешно согласилась Маша. — Но вас не узнать — лицо завязано. Рука болит?

— Нет. Отойдите, пожалуйста.

— Да ты не смущайся.

Андрей снова зарумянился и обозлился. С ближайшей подводы кто-то невидимый в темноте восхищенно сказал:

— Вот это девка! С такой всю жизнь проживешь — не соскучишься!

— Молчи! — простонал другой. — Без ног лежит, а всю дорогу хаханьки да ухаживания! Спокою нет…

К Андрею подошел возница, пожилой боец с винтовкой за спиной:

— Слышишь, парень, спички есть?

— Некурящий.

Солдат утонул в темноте, и вскоре там вспыхнула искорка огня.

Девушка снова приблизилась к Андрею и доверительно шепнула:

— Понимаешь, сбились с пути. Карты у меня нет, уж давно должна Ивановка быть — там полевой госпиталь стоит, а ее все нет и нет.

Андрей осмотрелся. Кругом шумел вековой лес.

— Как бы к фрицу не угодить… — шептала Маша.

Посовещавшись, решили осторожно двигаться дальше.

Андрей не сел на подводу, а пошел пешком, держась за борт.

Дорогу размыло дождем, лошади скользили по грязи. На ухабе телега подпрыгнула, глухо вскрикнул пришедший в себя раненый.

— Молчи, молчи, дорогой! — ласково успокаивала девушка. — Сейчас приедем в госпиталь.

Светало. Показалась одинокая избушка. Оба ездовых, сняв винтовки, осторожно подошли к домику.

Маша тихо постучала в окошко. Скрипнула дверь. На пороге показалась маленькая, высохшая старушка.

— Бабушка, нельзя ли у вас немного передохнуть? Раненым обогреться надо, да и коняшки притомились.

— Господи! Отчего же нельзя? — всплеснула руками старушка. — Заезжайте во двор. Петюша, ступай, внучек, рас-хлебни ворота!

Белоголовый мальчик лет четырнадцати вышел во двор. Трое раненых, охая и кряхтя, вскарабкались на крыльцо, троих снесли на руках в горницу. Старушка раскрыла сундук и быстро достала рушники и простыни.

— Бери, девонька! Стели свежее на постель. Ну что вы их, бедняг, на пол положили, как собак, прости господи!..

Старуха постлала широкую кровать.

— Ну-тка, солдаты, ложите вон тех…

Старики ездовые помогали хозяйке. Здоровенный черноусый командир в кубанке отклонил предложение старушки лечь на постель.

— Извините, мамаша, как бы не натрясти вам гитлеровских союзников… Месяц не мылись, всё в лесу да в лесу…

— А ты не бойся, сынок! Мы их утюжком каленым!

Мальчик принес охапку еловых лап, сноп соломы. В углу разместили остальных. Старушка затопила печь, вкусно запахла булькающая в чугунке картошка. Легко раненные поснимали шинели, умылись.

— И куда вы путь держите, на Можайск?

— В Ивановку, бабушка.

Жестяная кружка выпала из рук старухи.

— Господь с тобой, девонька, ведь там еще со вчерашней ночи иродово войско!..

В доме повисла тишина.

— И в Шмелёнках, и в Ярцеве, и в Осеченках, люди проходили, сказывали.

Молодцеватый кавалерист спокойно проговорил:

— Колечко.

Он встал с постели, натянул на здоровую ногу сапог и, опираясь на костыль, подошел к окну.

— Ничего, ребятки, — неестественно бодрым тоном сказала Маша. — Отдохнем и будем к своим пробираться.

Все замолчали. Андрей взглянул на девушку. В сумраке ее лицо показалось ему прекрасным.

— Ложитесь, ребятки, а я подежурю.

Девушка вышла на крыльцо.

— Сама еле на ногах стоит, — сокрушенно вздохнула старушка. — Ох, война, война, что наделала!.

Раненые притихли. Кавалерист, примостившись на табуретке, склонился на подоконник и задремал. Андрею спать не хотелось. Он вышел вслед за санинструктором. Девушка сидела на крылечке и горько плакала.

— Машенька, ты чего?

Андрей опустился рядом на ступеньки и осторожно обнял девушку здоровой рукой. Маша прижалась к его плечу, глотая слезы:

— Жаль мне вас, пропадете, а ведь молодые все, жизни не видели…

— Ничего, — грубовато сказал Андрей, — выдержим, к своим прорвемся.

Почувствовав в его голосе извечное превосходство сильного мужчины над слабой женщиной, Маша улыбнулась сквозь слезы:

— Успокаиваешь, а сам еще ребенок ребенком…

— Но, но! — слегка обиделся Андрей. — Ты скажешь еще!

— И скажу. Наверное, еще ни разу девушку не целовал?

Маша, единственная дочь известного профессора, сама не испытала еще ни любви, ни увлечения. Теперь она старалась показать себя в глазах этого симпатичного юноши зрелым, пожившим, видавшим виды человеком.

— Хочешь, поцелую? — Не дожидаясь ответа, девушка припала теплыми губами к его потрескавшимся губам.

Андрей сразу вспотел, у него загорелись уши, запылали щеки. Отчаянно колотилось сердце. Если бы он был проницательнее или старше, то заметил бы, что и с девушкой творится то же.

Но Андрей ничего не успел заметить. Грянул выстрел, и Маша покатилась с высокого крыльца прямо под ноги вбежавшим во двор немецким солдатам.

Андрей вскочил. Страшный удар в голову швырнул его на землю.

Гитлеровцы ворвались в дом, обезоружили полусонных ездовых. Трое солдат бросились на кавалериста. Ударом ногой в живот он сбил ближайшего немца. Остальные автоматной очередью в упор пригвоздили его к стене. Трое раненых, лежавших на полу, были тут же убиты. Несколько офицеров вошло в дом, вслед за ними солдаты втащили Андрея.

Молодой офицер-фашист подошел к кровати и оттолкнул трясущуюся старушку, рванул за ворот раненого в живот красноармейца:

— Встать!

Раненый застонал, но глаз не открыл.

— Выбросить эту шваль!

Двое солдат сбросили на пол раненых.

— Господин унтер-штурмфюрер, один уже сдох.

— Туда и дорога! Отправьте в рай и второго.

Долговязый немец, рыжий и золотозубый, с хохотом схватил за ноги умирающего бойца.

— Рус Иван, поехали нах Москау!

Окровавленная голова красноармейца глухо застучала по полу.

— Гинце! — повелительно крикнул только что вошедший старший офицер.

— Слушаю вас, господин гауптман!

— Вы мне нужны. Отправьте донесение оберсту.

— Слушаюсь. Разрешите только прикончить эту скотину?

— Ступайте, Гинце, — холодно процедил офицер.

Ординарец исчез.

Эсэсовец подскочил к красноармейцу и выстрелил в него из парабеллума.

— Правильно! — одобрил другой. — Остался еще один. Вон там, у печки.

— Поднять его!

Дюжие солдаты подняли Андрея. Он оказался им по плечо. Эсэсовский офицер не торопясь разбинтовал Андрею голову и с силой дернул присохший к ране бинт. Острая боль привела Андрея в чувство. Он стер хлынувшую с лица кровь.

— Э-э-э, да это совсем мальчишка — коммунистический щенок!

Отворилась дверь, в комнату, запыхавшись, вошел толстый немец.

— Хайль Гитлер! Загадочная картинка, или друзья забавляются. Хорошее дело. А вот девчонку, что на крылечке валяется, прикончили зря — пригодилась бы, — Толстяк мерзко усмехнулся.

— Плюнь на девчонку! Смотри на этого воина героической Красной Армии.

— Да ведь это сопляк, ему еще штанишки до колен носить нужно.

Андрей плохо знал немецкий язык, но последнюю фразу понял.

Плевок попал толстому прямо в переносицу. Гауптман захохотал.

— Отлично! — просипел, наливаясь кровью, толстяк. — Сейчас мы с тобой, детка, поговорим по душам.

Толстяк раскалил на огне острый штык и приказал поставить на ноги пленного. Он поднес раскаленный добела металл к правому глазу Андрея, левый глаз покрывала корка запекшейся крови.

— Отвечай, малыш, — крикнул толстый по-русски, — комсомолец?

— Да.

— Откуда?

— Из Москвы.

— Кричи «Хайль Гитлер».

Блестящее, искрящееся, пышущее жаром лезвие замаячило у самого глаза.

Кричи «Хайль Гитлер», ублюдок! Считаю до трех… Раз, два…

Да здравствует родина! Смерть фашизму!

— Получай!

Андрей зажмурился, но удара не последовало, послышался шум. Андрей приоткрыл глаз. Высокий офицер оттаскивал от него эсэсовца.