Вадим первым нарушил молчание.

— Откуда же ты приехала?

— С Украины.

— Из какого города, может, я знаю?

— Нет, нашей деревни вы не можете знать, ее нет ни на какой карте, — грустно сказала Надя.

Вадим удивился, он никак не ожидал, что эта девушка приехала из маленькой украинской деревушки.

— Где же ты выучилась так хорошо говорить по-русски? — спросил он, словно бы в шутку.

— У меня папа русский, родился в Сибири, а его отец, мой дед, родился и жил в Петербурге, — ответила она.

Теперь ему все стало ясно. Девушка была из семьи «врагов народа», высланной при Сталине в Сибирь. Он вспомнил ее слова о том, что ей теперь некуда ехать.

— А где твои родители?

— Где отец — я не знаю, а мама вышла замуж, и мы с ней разъехались в один день. Я на север, а она на юг. Дом уже, наверное, продан. К маме я не могу поехать, она и так из-за меня долго не выходила замуж. Пусть теперь устраивает свою жизнь. Да и отчим не хочет, чтоб я с ними жила.

— Значит, думаешь остаться в Ленинграде? — спросил Вадим.

— Да, — тихо промолвила девушка.

За столом снова наступило долгое молчание. Каждый думал о своем. Вадим размышлял, куда бы ему пристроить Надежду. Может быть, к старику? Но неизвестно, как отнесется к ней Андрей. Ведь он, когда напьется, способен на все. Да и девицу эту Вадим совсем не знает. «Нет, пусть лучше она поживет здесь пару деньков, — думал он, — а там видно будет, может к старику, а может на лимитную работу, станет жить в общежитии». Вадим не хотел оставлять ее у себя, так как совершенно не переносил долгое присутствие женщин. «Приятелям скажу — родственники прислали, чтобы я пристроил ее куда-нибудь. Не говорить же, что привел человека прямо с улицы», — рассуждал он.

— Можешь расположиться в маминой комнате, — Вадим снова нарушил молчание первым.

Надя с удивлением посмотрела на него, она уже знала, что мать давно умерла, и никакой другой комнаты сегодня, осматривая квартиру, она не видела. Вадим понял ее недоумение.

— Не удивляйся, — сказал он. — Ты не могла ее видеть, потому что я ее запираю, а дверь находится за книжным шкафом. Я не люблю, чтобы мои приятели безобразничали там. Для меня это место святое.

Надя участливо кивнула головой. Слова Вадима обрадовали ее. «Это хорошо, — подумала девушка, — что для него есть святое место. Значит, он тоже не станет там безобразничать».

Снова наступило молчание. Этим двум незнакомым людям, встретившимся случайно и почти не знавшим друг друга, больше не о чем было говорить.

— Пойдем, я покажу тебе, где ты будешь спать, — сказал, наконец, Вадим.

В гостиной Вадим подошел к книжному шкафу, взял с полки ключ, отодвинул одну из книг и вставил ключ в замочную скважину. К удивлению девушки, одна половина шкафа оказалась замаскированной дверью и легко отворилась. Вадим зажег свет, и Надежда увидела небольшую комнату с множеством книг в старинных переплетах, узкую кровать, письменный стол. Рядом с кроватью стояла тумбочка, а на ней — несколько пузырьков с лекарствами и книга с закладкой.

— Моя мать покинула эту комнату навсегда, — тихо сказал Вадим, — здесь ничего не изменилось со дня ее смерти. Но ты можешь располагаться. Убери лекарства, они уже никому не нужны, проветри комнату. Я это делаю, но не каждый день, мне почти всегда некогда.

Надя участливо кивнула головой. Потом она подошла к двери и посмотрела, как та запирается. Вадим понял и усмехнулся.

— Можешь закрыться, — сказал он, протягивая ей ключ. — Но меня не бойся, я не кусаюсь.

— А я кусачих и не боюсь, сама могу укусить, — серьезно ответила Надежда.

Это его рассмешило. Посмотрев на девушку с улыбкой, Вадим сказал: «Ладно, кусачая, спокойной ночи», — и вышел из комнаты.

Поздно вечером, лежа в постели, Надя думала о предстоящем дне и строила планы на будущее. Оставаться здесь в квартире незнакомого мужчины она не могла, это ей было совершенно ясно. Первое, что она завтра же сделает, это найдет работу, а потом подыщет себе комнату. Ей говорили, что можно снять «угол», но что это значит, она не совсем поняла. Через открытое окно в комнату проникал свет уличных фонарей. Несмотря на то, что прошедший день был очень утомительным, Надежда никак не могла заснуть, мешал городской шум, не смолкавший даже ночью. По улице иногда проходили компании веселых парней и девушек, возвращающихся домой или гулявших в теплую летнюю ночь по улицам. Постепенно шум стал затихать, и Надя погрузилась в сон.

Вадиму тоже не спалось, то ли от непривычки ложиться рано, то ли от воспоминаний о матери, которые всколыхнула в нем незнакомая девушка. Да, Надежда отличалась от всех девчонок, которых он знал. Трудно было представить ее с сигаретой и бокалом шампанского. Ну, шампанское может еще и ничего, но только не сигарета. Он знал многих девиц из провинции, все они хотели как можно быстрее превратиться в городских, только у них это плохо получалось.

Раздался телефонный звонок. Вадим уже протянул руку к трубке, но внезапно, изменив решение, выдернул шнур из розетки и удовлетворенно откинулся на подушку. «Хоть одну ночь дома отдохну», — решил он.

5

Веселье было в самом разгаре. Слышались пьяные голоса, звенела посуда, произносились тосты, в которых не избегали ругательств. Это сильно веселило компанию.

— И когда эти черти угомонятся, — со злостью думал Богустов.

Со вчерашнего вечера Андрея раздирала тоска. Нечего было делать, хотелось выпить. Он попытался выпросить денег у старика, но тот упрямо уставился в потолок и не отвечал ни слова. Но вдруг, часов в десять вечера, раздался звонок в дверь, и в квартиру ввалилась веселая компания. «Все-таки приятно, что друзья не забывают в трудную минуту», — почти с умилением подумал Андрей. Он заметил, что две девицы были без парней. Значит одна из них принадлежит ему, а может быть и обе.

Компания веселилась, а в соседней комнате старик страдал от боли. Нервное состояние усиливало резь в желудке. Николай Степанович приподнялся в постели, у него начала кружиться голова, стало тошнить. Старик решил принять лекарство, но воды в чашке не оказалось.

— Вот веселится, — нет, чтоб воды старику принести, — пробормотал он.

Держась за стену, Богустов поплелся в коридор. Прямо на его пути стояла, прислонившись к стене, полуголая девица с огромной грудью. Парень дрожащей рукой задирал ей юбку.

— Нашли место, — злобно бормотал старик, но на него никто не обращал внимания. Не успел он дойти до кухни, как услышал за спиной томительное мычание. Эти звуки пробудили в старике давно забытые чувства. «Если бы не проклятая болезнь, я бы ей показал, на что способен», — думал он.

Возвращаясь со стаканом воды, Богустов видел, как грудь девицы вздымалась и опускалась, словно в ритуальном танце. Девка в руках парня стонала от наслаждения. Из комнаты Андрея доносились приглушенные вздохи. Вероятно, остальные устроили групповой секс.

«Да, времена изменились, — рассуждал вслух старик. — Разве так было в наше время? Все приходилось скрывать».

Ему, старому комиссару, приходилось скрывать многое. Надо было скрывать свою любовь, единственную любовь, которую он своими же руками погубил, скрывать убийство лучшего друга, веру в Бога, потому что коммунистам верить не положено.

В 20-е годы большевики церкви разграбили и закрыли, религию объявили «опиумом для народа», священников расстреливали или ссылали в Сибирь.

Коммунист Николай Степанович Богустов в глубине души никогда не переставал верить в Бога, однако тщательно скрывал это. В тайнике у него хранилась маленькая иконка, и вечерами, когда в доме никого не было, он потихоньку молился перед ней, прислушиваясь, как бы кто не вошел.

Взяв две таблетки снотворного, старик посмотрел на бутылочки с лекарствами, хотел было взять еще, но затем передумал. Все-таки страшновато умирать без исповеди. Страшно отправиться на тот свет и лицом к лицу встретиться с убиенными. А сколько их было…