Невидимыми границами дома на берегу бухты как бы разделены на три отдельные группы. На южном крыле бухты живут более состоятельные. На северном, где и земли-то нет, один голый песок, жмутся к скалистому мысу маленькие домишки бедняков. Самый крайний из них — дом старика Такита. А посреди поселка стоят дома богачей. Просторные, под железной крышей. Даже два двухэтажных. Перед каждым домом цветничок. Позади — огород. Но дома-то пустые! Разве это правильно?!
Созвал комендант хозяев и хозяек с северной окраины и предложил:
— Переселяйтесь в дома бежавших богачей.
Сразу не поняли.
— Откуда такие деньги взять?! — говорит старик Такита.
— Да не надо никаких денег! Даром берите. Чего ж они пустые стоят. Бумага на окнах и дверях порвана. Дождь внутрь хлещет. Пропадут дома без людей. И огороды травой зарастают.
— Дом — хорошо!.. Окна и двери открыты — плохо!.. Давай, Кисури-сан, бумагу — заклеим… Огород — хорошо. Зарастает — плохо!.. Мы будем обрабатывать, Кисури-сан. Овощи солдатам твоим нужны будут, — загалдели приглашенные.
— Опять, выходит, не поняли, — огорчился комендант. — Ну, тогда идемте на место, там посмотрим.
Пришли на место. Зацокали языками. Нравится.
— Смотри, Такита-сан. Вот твой дом будет. Двухэтажный. Вверху Фудзико и маленький Мицу. Внизу ты и Сандзо. Хорошо ведь будет!
— Хорошо, хорошо — соглашается старик.
— Осино хоросо, капитана товарис! — по-русски подтверждает Сандзо, успевший осмотреть все закоулки.
— И огород не маленький. Овощей вам на зиму хватит.
— Хорошо, — соглашается Такита-сан.
— Ну, раз хорошо, так и переселяйтесь сегодня. Я повозку пришлю…
— Зачем сегодня? Подождать надо. Большое дело — думать надо, — заволновался старик. — Огород мы будем обрабатывать. Цветы поливать. Бумагой заклеим. Все сделаем, как прикажешь, Кисури-сан…
Поговорил со всеми Кисурин. Никто сейчас переезжать не хочет. «Боятся, видно. Ну ничего, пусть пока на огороде повозятся. Потом осмелеют и переберутся», — решил он. А вслух сказал:
— Ну вот вам три дня сроку на размышление. Не переселитесь — другим отдам. Поняли?
— Поняли… поняли. Зачем другим?.. Мы будем окна клеить… Цветы поливать…
На другой день после разговора капитана Кисурина телефонограммой срочно вызвали на совещание в штаб бригады. Пришел катер, и капитан, дав указания своему заместителю, уехал.
Вот уже неделя, как семья Такита живет в своем доме. Хорошо. Но сегодня старому Асано Такита не спалось. И чего бы, спрашивается, не спать? После стольких дней жизни в шалаше, голода, почему не заснуть сытому человеку под одеялом в собственном доме. Но сон не шел. Старый рыбак сел, поджав под себя ноги, перед раскрытым окном, закурил трубку. Сидел и думал, думал, глядя в непроницаемую темноту безлунной ночи. Человеку приходится очень много думать, если он так стар и беден… Было у старика два сына. Сэйки и Таро. На всем острове не было более удачливых рыбаков. Хорошо жили. Но в 1936 году призвали Таро в императорскую армию и ровно через год, как раз в тёё-но сэкку[31], из далекого Тяньцзиня прислали урну с его прахом. Стоит урна с прахом Таро в домашнем алтаре. Лежит рядом гундзин-идзоку-кисё[32]. А сына нет… Шли годы. Притупилась боль. Но в прошлом году война опять постучалась в двери. Снова призвали в армию старшего сына, резервиста Сэйки Такита. Сэйки показывал военному начальнику справки о давних ранениях. Но его не послушали и послали снова в Маньчжурию… Жив ли Сэйки?.. Говорят, русские и китайцы в плен японских солдат не берут. Убивают на месте. А ведь Сэйки не просто солдат, он до чина сотё[33] дослужился… Вот и остались сиротами старый Асано и невестка Фудзико с двумя сыновьями, двенадцатилетним Сандзо и двухлетним Мицу. Как прокормиться? Как прожить, пока Сандзо станет мужчиной?.. А тут еще с этим переселением… Хорошо бы. Но страшно. Чужой дом…
Асано вздрогнул. В темноте за окном кто-то стоял и смотрел на него. Шли минуты, а из-за окна ни звука…
— Коннити ва, — тихо поздоровался старик, чтобы прервать тягостное молчание.
— Коннити ва, старый трепанг[34], — ответил приглушенный мужской голос.
— Заходите в дом, Кацумата-сан. Я зажгу лампу, — поднялся Асано.
— Тихо! Не называй меня по имени. В доме все спят?.. Хорошо, — он бесшумно, как кошка, прыгнул в окно. — Принеси мне рису!
Асано пошарил в темноте, принес тарелку с нигиримэси. Кацумата, чавкая, принялся с жадностью есть их. Опустошил тарелку и спросил:
— Еще есть?
Асано принес ящичек с вареным рисом, приготовленным Фудзико на завтра. Ночной гость и его опустошил наполовину. Оставшееся завернул в носовой платок. Запил холодным чаем. Прикурил от трубки Асано сигарету и потребовал:
— Теперь расскажи все. Что делают русские в поселке?
Старик рассказал.
— Проклятые варвары! — выругался Кацумата. — Чужое добро раздавать! Хорошо сделали, что отказались переселяться. Знай, старик, и другим расскажи: хозяева на острове мы! Пусть все это помнят… Если мы не защитим, вас ждет ужасная судьба. Молодых женщин и девушек увезут в Сибирь. Стариков и детей сошлют на безлюдные северные острова. А хуже всех будет тем, у кого сыновья верно служили божественному Микадо[35]. На острове Этерофу русские повесили всех родителей солдат… Но им не долго зверствовать на нашей земле! Скоро пробьет час освобождения! — Кацумата шипел и плевался от ярости. Потом замолк и сказал прозаически: — Прикажи невестке сварить побольше рису. И завтра к восьми вечера принеси к источнику. Знаешь?.. Но смотри-и! Дом твой крайний… — Кацумата потыкал стволом пистолета в худую грудь старика. — Если кто проговорится… Понял?.. — Кацумата бросил окурок в поддувало печки и исчез за окном так же бесшумно, как и появился… Асано сидел по-прежнему в старом ватном халате, распахнутом на груди, и все еще чувствовал где-то около сердца холодную сталь пистолета.
— Мама, я хочу есть, — попросил утром Сандзо.
— Пока я приготовлю рыбу, съешь нигиримэси, — сказала мама.
— Нигири-мэ-си… нигири-мэ-си, — как эхо, повторил маленький Мицу, хлопая ладошками по татами.
Дедушка Асано вынул трубку изо рта и сказал:
— Нигиримэси я съел ночью.
— Вот хорошо! У вас появился аппетит, папа, — обрадовалась Фудзико. — Тогда я разогрею рис, что сварила вчера.
— Ри-су! Ри-су! — согласился покладистый Мицу.
Дедушка Асано снова вынул трубку и снова сказал:
— И рис я съел ночью…
Фудзико удивленно вскинула глаза. Ящик и правда был пуст. Но не мог же он сразу съесть и килограмм рису и все нигиримэси! Он ведь так мало ест… Но старик сунул трубку в рот и смотрел куда-то сквозь стену. Она поняла, что спрашивать нельзя.
— Хорошо, папа, — поклонилась ему Фудзико, — я сварю еще. — А сама подумала: «Странно. Куда он его дел?.. И ночью слышался сквозь сон какой-то чужой голос…»
Пока мама варит рис, Сандзо решил устроить смотр своим военным богатствам. Достал большой кожаный подсумок и высыпал все на татами. Стреляные гильзы и пули от автоматов и винтовок были в порядке. А вот самая главная вещь — огромная медная гильза от русского противотанкового ружья потускнела, покрылась зелеными пятнами окиси. «Почищу золой и опять будет блестеть!» — решил Сандзо. Сунул руку в поддувало, нагреб горстку золы. И вдруг вскрикнул удивленно: «Ара!» На ладони в золе белел окурок знакомой сигареты. И поясок… И золотая звездочка… Дождавшись, когда мама вышла, он спросил:
— Дедушка, у нас был Масано!..
— Замолчи, — потребовал старик и, подозвав к себе, шепнул на ухо: — Вечером ты выполнишь его распоряжение. Только никому ни слова. Иначе нас всех ждет смерть. Ты понял? Смерть…