Повисла пауза, и Леночка снова взглянула на палец, желая уничтожить сомнения, развеять их, испепелить прозрачным и чистым свечением бегущих узким лепестком бриллиантов. Как роса на осеннем золоте листьев.

— Ха… — совсем не веселым голосом сказала Наталья и тут же повторила: — Ха-ха-ха. Это бред! — рубанула она, и Леночке показалось, что она видит, как подруга рассекла воздух ножом. — Она не может быть беременна по той простой причине, что они и знакомы-то всего дней десять. Всего десять дней! Подумай, дубина ты стоеросовая! Ты не иначе как спятила!

— Я не спятила, — Леночке уже расхотелось плакать, осталось лишь ощущение растерянности и пустоты. Вся эта болтовня ни к чему не приведет. Бесполезный, никчемный треп. — Зинаида сама сказала мне об этом. Так сказала, что мне показалось, будто на меня ушат воды вылили. А я, как дура, распиналась там.

— Да она же его на «вы» называет. По имени-отчеству, — слабо возражала Наталья, медленно выговаривая слова, как будто силилась вспомнить аргументы, которые могли бы опровергнуть Леночкино утверждение. Но аргументы выглядели неубедительно, и обе они чувствовали их зыбкость и неловкую смехотворность.

— Десять дней, — проговорила Леночка, — это же целая вечность. А забеременеть можно в течение трех минут.

Она вновь оказалась в тисках ревности. Леночка представила, как ласкает Андрей чужое тело, как растворяется в бездумном блаженстве, как целует глупо улыбающееся лицо Зинаиды. И ей захотелось кричать на всю вселенную, что этого не должно быть, потому что… потому что просто — не должно! Потому что та, другая, не может любить его так же беззаветно, так же сумасшедше, безумно, бездумно, не может у нее болеть по ночам сердце и плавиться в груди, плавиться, плавиться, вытекая горячими слезами в предрассветную тишь.

«Но почему не может? — Леночка провела ладонью по лбу. Только что она сидела, тяжело откинувшись на спинку стула, и, прикрыв глаза, слушала, как пульсирует ее кровь. — С чего это я взяла, что мое чувство какое-то особенное? Ну не Леночка Григорьева, а просто клад, феерия, фиеста чувственности и опыта… Дура!»

— Ну знаешь… — обиделась Наталья. По всей вероятности, Леночка, сама того не заметив, последнее слово произнесла вслух.

— Это я дура. — Она глотнула холодный кофе, оставшийся на самом дне чашечки. Еще задолго до прихода Марка Леночка пила его. — А он… Он — мерзавец, — продолжала говорить она. — Но все равно я не могу его ненавидеть. — Леночка помолчала, слушая тяжелое дыхание взволнованной подруги, и легкая, почти безмятежная улыбка появилась на ее лице. — Ну, ты не хочешь меня поздравить? Или я так и должна слушать твое сопение в трубку? Представляешь: я буду жить в Италии, а ты будешь приезжать ко мне в гости. Может быть, мы сможем вместе путешествовать, я скажу Марку, что мне просто неприлично ездить без компаньонки… Да скажи ты хоть слово! — взорвалась Леночка. — Неужели мы с Марком совсем никудышная пара? — То, что подруга считает этот брак поражением, вывело Леночку из себя. — Невероятно, я ждала от тебя другой реакции!

Но, видимо, в ее голосе было что-то такое, что Наталья вместо того, чтобы обидеться, тяжело вздохнула и примирительно произнесла:

— Не унывай. Может, и правда Марк — твоя половинка…

«Не унывай, — повторила про себя Леночка, уже стоя у окна и сдерживая отчаяние и злость от собственного бессилия. — Легко сказать». Она усмехнулась, постучала костяшками пальцев по подоконнику, сжала до скрипа зубы и, бросившись лицом вниз на диван, протяжно и громко застонала.

Леночка дала согласие на свадьбу. Они стояли с Марком у златоглавой церкви «Нечаянная радость» и в пересечении теней, ажурным кружевом ниспадающих на их головы на влажный асфальт, на крышу автомобиля Марка, Леночка видела синее небо, отраженное темным зеркалом лужицы. Под их ногами кружили сизые стаи голубей — Леночке они показались стайками рыб, которые блестели под солнечными лучами, преломленными водой. Они то исчезали, то появлялись, завораживая гармонией своих обтекаемых и неуловимых форм.

— Мы сейчас же идем в загс подавать заявление. — Он поцеловал Леночку и прижал к себе.

— Сейчас? — испуганно переспросила она. — Так скоро?

— Конечно. Нам незачем ждать еще полгода. Считай: октябрь, ноябрь, февраль, март… Тьфу ты, еще январь! — Он загнул пять пальцев и посмеялся над своей бестолковостью. — Совсем ты меня запутала. Давай сначала: октябрь, ноябрь, декабрь, январь, февраль, март. — Он улыбнулся, показывая Леночке шесть загнутых пальцев — кулак и один большой на правой руке. Леночка вдруг заметила, какая у него нежная кожа на руках, будто они принадлежат женщине, не привыкшей трудиться. — А ты говоришь — скоро. К тому же, пока подойдет время регистрации брака, будет уже май, — убеждал ее Марк.

— Май? — Леночка машинально оперлась о его руку и подняла лицо, встретив его взгляд. — Май плохой месяц для свадеб. Будем всю жизнь маяться. Есть такая примета, — убежденно сказала она и, полная непонятного смятения, тряхнула головой. — Марк, давай потерпим до июня. Мне бы очень хотелось… найти своего отца, прежде чем уехать из страны.

— Найти отца? Как странно… Ведь до сих пор он не интересовал тебя. И потом, зачем искать человека, который даже не пошевельнул пальцем для того, чтобы принять в тебе хоть какое-нибудь участие? Ведь все решено. Ты боишься? Скажи честно, тебя что-то пугает? Или держит? Что у тебя в голове, Лена? — Он поднял ее подбородок, желая заглянуть в Леночкины глаза, но она отвела взгляд, и только лоб ее напрягся, прочертив тонкую ниточку складки между бровей. Ей нечего было ответить, она сама не знала, что дернуло ее произнести эти слова. Все равно ей придется расстаться со всем, что ей дорого в этом городе. Она уедет, даже пол не подметет. Будет гулять по бархатному песочку, пить мартини и ностальгически вздыхать.

А Андрей… Ах, да что — Андрей?! Она не нуждается больше в его внимании. Пусть будет счастлив — похоже, это ему ничего не будет стоить. Надо же, а! Каков подлец! Она с ума сходила, думала о нем, разговаривала со звездочками, искала заветную Альдемарину, бредила по ночам. Ровность и ненависть в который раз обожгли Леночкино сердце, она вцепилась в рукав Марка и, вспыхнув, вполне искренне прижалась к его плечу.

— Пойдем. Я, пожалуй, выпила бы какого-нибудь вина.

Хлопнула дверца машины, заурчал мотор, и, как на катере, рассекая лужи, они поехали в сторону центра.

До конца марта Марк неотступно следовал за Леночкой. Где-то проворачивались его дела, но, видимо, без должного руководства они стали давать сбои. Леночка не соглашалась сопровождать его в поездках. Во-первых, работа на радио занимала большую часть ее жизни. Во-вторых, решив отыскать отца, она вплотную занялась этим вопросом, восстанавливая свои старые связи, ища концы, за которые можно было бы уцепиться, разыскивая соседей, которые некогда жили в доме рядом с нею и ее матерью.

Наина Федоровна давно покинула Москву, уехав с мужем на его родину в Прибалтику. Зачем они поехали в Прибалтику, было не совсем понятно. Сколько русских людей уезжало оттуда, ища защиты в своем отечестве, Леночка знала не понаслышке. Каждый день на радио приходили письма, и после каждого из них, полного горечи, разочарования, боли, Леночка долго не могла прийти в себя. Но человеку на то и даны ноги, чтобы в отличие от дерева перемещаться по земле. Человек ищет где лучше. Леночка усмехнулась, спускаясь по лестнице бывшего своего подъезда. На мгновение она замерла перед выцветшей от времени, процарапанной на стене надписью. Что-то сжалось в ее сердце, какие-то смутные воспоминания заставили ее вздрогнуть. «Лена + Гена = ЛЮБОВЬ». Слово «Любовь» уже с трудом можно было прочитать, но в голове отчетливо всплыл образ вихрастого Генки Столярова. И тут же, немного сбоку, Леночка увидела приписку Мишки Шухаева: «Любовь до гроба — дураки оба».

Та же обычная, как во всех подъездах этого района, зеленоватая масляная краска, те же беленые потолки. Как получилось, что надписи сохранились на стене? Почему их не смыло волной времени? Почему не закрасили, не забелили? В конце концов, почему последующие поколения не внесли разнообразия в тексты?