Раздумывать было некогда. Леночка не мигая и хватая ртом воздух, проследила за траекториями полета котов, но когда живой клубок слился в одно мечущееся и страшно вопящее существо, она кинулась к ящику.

— Держись! — крикнула она ребенку. Но, будучи не такой юркой, каким был мальчик, она не могла преодолеть расстояние так же стремительно, как это проделал он в пылу охотничьего азарта. Пока Леночка добежала до лесенки, пока обогнула ее, пока вдоль перил домчалась до ящика, ребенок, уже опасно накренившись в сторону моря, был на краю пропасти. Мгновение, и он, запнувшись о рею, широко раскинув руки, полетел вниз.

Сначала Барс, а затем и его подружка, отделавшаяся от консервной банки, резко оттолкнувшись от тела, летящего вниз тяжелым кулем, теперь не мигая смотрели в морскую пучину.

Раздался всплеск. Оглушительная тишина придавила Леночку своей тяжестью. Сквозь гулкое дыхание моря и стрекот моторов до ее уха донеслась музыка.

— Помогите! Помогите! Ребенок за бортом! — отчаянно колотя по дверям кают, заорала Леночка хриплым срывающимся голосом.

Неужели все веселятся? Неужели здесь никого нет? Что делать? Что же делать?? Она перегнулась через перила. Мальчишка все еще бултыхался в воле, постепенно отдаляясь от судна. Леночка пронеслась на верхнюю палубу, забарабанила кулаками по каюте Марка и, заметив, что там зажегся свет, еще раз завопила:

— Ребенок за бортом! Ну скорее же! Скорее!!

Стремглав добежав до круга, она сорвала его и метнула в воду, сожалея только том, что не сделала этого сразу. «Он погибнет», — как вспышка, пронзила ее мысль. Ничего не слыша и не видя вокруг, Леночка скинула туфли и куртку, встала на перила и, сильно оттолкнувшись, почувствовала, как сжалось сердце, грохнув где-то в низу живота.

Потом уже, приходя в себя в белой больничной палате, она вспоминала, как обожгла ее тело вода, показавшаяся в тот момент крутым кипятком, как вспыхнули в глазах мириады радужных бликов и одна-единственная мысль жила в ней: «Найти ребенка. Спасти! Спасти!» И эта мысль повела ее за собой в нужном направлении. Сначала Леночка наткнулась на круг. Он ударил ее по лбу жесткой поверхностью, и от неожиданности Леночка хлебнула воды. Но в следующий миг, моля судьбу, она ухватилась за веревку, опоясывающую круг, и, отчаянно гребя свободной рукой, поплыла туда, откуда доносился прерывистый хлюпающий стон. Очень медленно, смертельно медленно тащилась она по перекатывающимся волнам, то и дело отбрасывающим ее назад к борту корабля, который, как магнит, притягивал Леночку.

Когда ребенок был уже совсем рядом, казалось, — протяни руку и хватай, — она вдруг ощутила холод и безжизненную слабость своих ватных рук. Но нет, она должна преодолеть эту тяжесть! Она не имеет права позволить ему утонуть! К горлу подступила горечь. В висках зазвенело, на глаза опустилась пелена, но вместе с пеленою, закрывшей от Леночки ребенка, в сердце ее вдруг ворвалась слепая безудержная ярость. Наверное, так открывается второе дыхание — невесть откуда появляются утроенные силы. Она вынырнула на поверхность. Первое, что увидела Леночка, это звездное небо у горизонта. Какие крупные и яркие звезды! Такие же большие и насмешливые, как глаза Андрея. Ах, этот ужас, эта беспомощность, все горше подкатывающая к горлу тошнота… Где ты, Альдемарина? Ты нужна мне сейчас! В тебе вся сила и вся мощь человеческой любви, на какую только способна Леночка.

Задыхаясь и глотая воздух вместе с горькой холодной водой, Леночка нырнула. В глазах у нее темнело, руки в изнеможении шарили вокруг, волны швыряли во все стороны, но вдруг… Вдруг она нащупала что-то безжизненное и холодное. Что-то плавающее у нее в ногах и медленно погружающееся под воду.

Последний рывок: так, наверное, самоубийцы, продев в петлю шею, выталкивают из-под себя опору и погружаются в невозмутимую тьму. Последний рывок, и Леночка, словно в спутанные водоросли, погружает промерзшие пальцы в вихры ребенка. Круг. Куда же он запропастился? Свет! Слепящий, неестественно яркий! Смерть? Но откуда тогда голоса? Кто хватает ее? Кто тащит, кто выдирает из скрюченных пальцев волосы? Зачем? Последней мыслью Леночки была мысль о том, что это ОНА, старуха с косою на плече, пытается вырвать из ее рук жизнь мальчишки.

— Не отдам! — прохрипела Леночка. — Не отдам, не отдам… — повторяла она и вдруг услышала мерное потикивание над головой.

Тихий размеренный ритм ходиков. Тихий размеренный ритм капель. Тихий размеренный ритм сердца…

— Где я?

— В больнице. Отдыхай. Все уже позади. Все позади, — ласковый голос с сильным акцентом. Щемящее чувство жалости. К кому? К себе? Она прикрыта глаза, пытаясь вспомнить, что произошло.

— Он… жив?

— Жив. Он вообще легко отделался. Три дня носом похлюпал — и все. А ты…

— А я?

— Я даже не знаю, как сказать. — Женщина наклонилась, улыбка ее тоже была ласковой, и Леночка близко-близко увидела над собой смуглую кожу, черные смородины глаз, пучок гладких смоляных волос. — Ты… была беременна? — прошептала она и грустно покачала головой. — Врачи сделали тебе укол. Он все равно погиб бы. Поверь мне, в нашем госпитале хорошая аппаратура. Во всем Стамбуле такой не найдешь. К тому же… двусторонняя пневмония. Осложнения…

— Что это капает?

— Это? — женщина прислушалась. — А! Кран.

И снова беспамятство.

Когда Леночка окончательно пришла в себя, сквозь опущенные жалюзи золотым рассеянным светом в комнату пыталось пробраться жаркое стамбульское солнце. Тихо жужжал вентилятор. Пахло медицинскими препаратами, свежими плюшками. Как сладко пахло плюшками. Леночка почувствовала нестерпимый голод. Голова уже стала ясной, только чувствовалась слабость в раскинутых руках. «Вот тебе и круиз…» — усмехнулась Леночка. Интересно, сколько времени она провалялась в бреду?

Марк оказался неплохим гидом. Он водил ее по узким улочкам турецкой столицы от дворца Долмабахче к дворцу Топкапы. Показывал стамбульский университет, парк, маленькие мечети, библиотеку в районе Эминеню. Гулял с ней по пристани. И Леночка глядела на разноцветную толпу, вслушивалась в канареечную речь и вспоминала сказку о том, как купцы в Царьград ходили. Вот он какой, этот Царьград! Пальмы, ананасы, виноград, сочные дыни и груши. Базары, тюбетейки, смеющиеся черные глаза и белозубые улыбки. Пляжи, на которые местные жители приезжают поглядеть, как купаются в купальниках бесстыдно оголенные чужестранные женщины.

Прежде чем Леночка вернулась в Москву, прошло не менее трех с половиной недель. Две с половиной — на выздоровление и неделя — на осмотр достопримечательностей. Они с Марком помахали ручкой уплывающему к отеческим берегам теплоходу с синей ватерлинией и загорелыми пассажирами на борту. Все палубы были усеяны людьми, которые вышли поглядеть на героиню путешествия. Только о Леночке и шла речь за чашечкой кофе, за бутылочкой коньяка, за пулькой в тесном кругу, за бильярдным столом…

Сам капитан — отец незадачливого охотника — подарил Леночке огромного высушенного крокодила и маленький перстенек с аквамарином. А мать мальчика долго утирала слезы, уткнувшись в тонкое болезненно острое плечо Леночки.

— Ты можешь приехать к нам в любой день, в любой час, в любое мгновение, — говорила она и предлагала Леночке гарант их вечного родства — ключ от их дома. Леночка улыбалась, отказывалась, неумело гладила женщину по растрепавшимся волосам и глядела на виновато поникший затылок мальца.

— Ну что вы. Все уже позади, — произнесла она фразу, которую слышала не однажды, и с сомнением покачала головой. Пока человек жив, не дано ему знать, что позади и что впереди. До самой смерти — сплошная неизвестность.

Как-то воскресным утром, проснувшись от странного барабанного боя, Леночка вдруг почувствовала необъяснимое волнение. Легкая дрожь под тонким трикотажем сорочки пробежала по ее телу. Мусульмане спешили на молитву. Леночка подошла к окну, откинула тонкую занавеску, повернула ручку, приподнимая жалюзи, и вдохнула пыльный прогретый воздух.