— Вова, лошади тоже любят хорошее обращение. — Кирпота погладил лошадиный круп. Сказал по-польски несколько слов, и лошадь встала. У Саши была удивительная способность к языкам. Через пару месяцев после их приезда в Брест он уже щеголял целыми польскими фразами.

История о том, как Протченко совершал конную прогулку, обросла потом не бывшими в действительности смешными подробностями и передавалась в полку из уст в уста…

Володя Протченко вообще был «предметом», на котором ребята оттачивали свое остроумие. С Володей то и дело и в училище, и потом в войсках случались разные казусы.

Как-то приехал поверяющий из штаба округа. Выехали за город на стрельбы. По команде «Танки!» Володя стал давать на батарею такие несуразные команды, что все только диву давались. Протченко расстрелял все полагающиеся ему снаряды и не поразил ни одной мишени танка. Поверяющий недовольно сказал ему: «Вы убиты, лейтенант…»

С тех пор, с легкой руки Кирпоты, Володю в полку стали звать убитым… «Вот наш убитый идет…», «Убитый, убитый, а ест за двоих…»

В воспоминаниях Николая прежняя, довоенная жизнь казалась теперь ярче, интереснее, чем она была на самом деле. Милыми, славными, добрыми казались все товарищи: и Куражин, и Протченко, и, конечно, Кирпота. С Александром Николай был просто дружен. Многое роднило их.

Оба были на хорошем счету у командования. Обоим еще перед войной в Ленинакане присвоили внеочередное звание, оба стали одновременно старшими лейтенантами. Кирпота, правда, иногда получал дисциплинарные взыскания. «Все из-за баб». Но если приезжало высокое начальство и надо было продемонстрировать отличную стрельбу, выбор всегда падал на батарею Кирпоты. Сам Александр о себе с гордостью говорил: «Я — огневик».

Бандуристов уважал Кирпоту.

В чем они никогда не могли найти общий язык — это в отношении к женщине. Бандуристов по натуре был целомудренным, застенчивым с девушками, скромным.

— Не пойму я тебя, Александр, — говорил он другу. — Как так можно? В каждом городе подружка… Растрачиваешь ты себя…

— Я ищу, Коля, ищу единственную, которую ты, кажется, нашел… (Кирпота знал, что Николай не расстается с фотографией одной своей одноклассницы.)

— Не иронизируй, пожалуйста.

— А я не иронизирую. Я правду говорю. Ищу… Но одному суженую удается найти сразу, а мне вот никак. Но я, откровенно говоря, надеюсь. Знаешь, как в песне поется: кто ищет, тот найдет…

— Просто ты — бабник!

— Ну зачем же так грубо?.. И что такое «бабник»? Дамский угодник… Мужчина, который угождает дамам…

— Да ну тебя к черту, — притворно озлился тогда Николай. — Нельзя с тобой по-серьезному разговаривать на эту тему.

— Согласен, Коля. Давай перевернем пластинку… Кстати, сейчас в моду входит вот это: «Утомленное солнце нежно с морем прощалось…» Видишь, даже «солнце нежно прощалось», — подчеркнул Кирпота. — У моей Наночки есть эта пластинка. Я договорился, что мы в выходной придем с тобой в гости, а она подругу позовет…

— Это ты зря! — решительно заявил Николай. — Ни к каким Наночкам я не пойду.

— Ну чего ты испугался? Что тебя, съедят там? Сахарный, что ли… Тоже мне гоголь-моголь нашелся…

— Я не гоголь-моголь! Я не хочу! — уже со злостью сказал Бандуристов.

— Ты просто трусишь…

— Трушу? Я?..

— Ты! Не я же…

Это была единственная серьезная размолвка за те три года, которые они знали друг друга.

Кирпота и Бандуристов служили в одном полку, часто встречались. В мае сорокового года их полк перебросили на турецкую границу, под Ленинакан. Куражин же и Протченко остались служить в Западной Белоруссии. Николай переписывался с обоими, но как только началась война, письма перестали приходить.

В штабе, передав пакет по назначению, Бандуристов, выйдя на крыльцо, лицом к лицу столкнулся с лейтенантом, который служил в батарее Кирпоты. С ним Николай передал другу короткую записку:

Когда война дарит солдату часы, а еще лучше — дни относительного спокойствия, солдат старается это время употребить с пользой: углубить окоп, провести траншею, поспать в запас, ну и конечно — баня.

Без бани никак нельзя. Немилосердно чешется немытое тело. Все поры забиты. Кажется, от этого даже дышать тяжелее. Противно липкое, сто раз пропотевшее нижнее белье…

Когда лежишь в грязи под обстрелом врага, «неудобства» эти кажутся пустяковыми. Но когда наступает затишье, мелочи эти перестают быть мелочами.

Человек, который почему-либо не мылся несколько месяцев или даже недель, знает, что такое баня.

Но какая баня на переднем крае? Разведчики Бандуристова притащили несколько ведер воды из колонки с железнодорожного разъезда, что виднелся справа. Нагрели ее на костре. Из штабного автобуса сделали «предбанник». Там раздевались и выскакивали голяком на фанерный лист, положенный на землю у дверцы автобуса.

Легкий морозец щипал купающихся. Тело сразу покрывалось мелкими пупырышками. Но все равно хорошо!

Кирпота принес с собой флягу со спиртом: «Александр Васильевич Суворов говаривал: после баньки белье продай, а выпей…»

— Не помню я такого изречения что-то, — высказал сомнение Николай.

— Изречения знаменитых полководцев надо знать, — наставительно проговорил Александр.

— Товарищ старший лейтенант, ваша очередь! — крикнул разведчик Береза.

Кирпота выскочил на фанерный лист. Береза поливал его водой из кружки. Кирпота время от времени взвизгивал, ежился, забыв про срамное место, поднял руки, стал растирать тело.

— Товарищ старший лейтенант! — озорничая, сказал Береза. — А у вас, я вам доложу, оружие!..

— Отставить разговорчики! — строго приказал Бандуристов. Не любил он таких шуточек.

Сам Бандуристов мылся осторожно. Когда поднимал руки, поворачивался к окружающим «тылом».

Вода была горяча и животворна. В каждую клеточку вливалась какая-то новая сила, бодрость.

После бани, как и полагалось, приняли горячительного внутрь.

— Одна сестричка милосердия одарила, — разливая, похвалился Кирпота.

— Мне бы такую сестричку найти, — хохотнул кто-то из разведчиков.

Разомлевшие от тепла, от выпитого бойцы стали вспоминать о доме, о родных и, конечно, о девушках.

— Помнишь, Николай, Стешу?

— Сестру по классу? А как же…

— Я от нее вчера письмо получил. В армии, оказывается, она.

Стеша когда-то нравилась им обоим. Она работала уборщицей в командирском общежитии под Брестом. Была она совсем молоденькой. Родители ее, бедные крестьяне, не могли прокормить семерых детей, вот Стеша и работала при «панах» с детских лет. А когда пришли наши, не захотела возвращаться к родителям в деревню, осталась в городе.

Стеша отличалась простодушностью. Николай немножко ревновал ее и считал, что ее доверчивость может повредить ей.

— Послушай, Александр, — как-то сказал он Кирпоте, который стал «ухаживать» за девушкой. — Не трогай Стешу…

— А я и не трогаю…

— Врешь!

— Не веришь, не надо. Спроси у нее сам…

И чтобы окончательно успокоить друга, Саша заявил, что она ему как «сестра по классу». Реплика эта вскоре стала известна в полку. Ребята подтрунивали над Кирпотой: «Саша, сестра по классу тебе привет передавала». Но Александра эти подколки нисколько не смущали. «Бардзо дзенькую», — вежливо отвечал он.

— Давай выпьем за Стешу, — предложил Николай.

Разлили остатки из фляги. Николай пошел провожать Александра. Договорились встретиться в ближайшие дни: «Если позволит обстановка».

Рано утром Бандуристова разбудил Береза:

— Товарищ старший лейтенант. Танки, кажись, прут на нас.

— Какие танки? Где?..

— А вон посмотрите! Ползут, гады!..

Впереди на поле стояло около десятка подбитых в прежних боях танков. К ним привыкли. Они неподвижны. А эти действительно, кажется, движутся…