— Чем ты тут занимаешься?

— Ты-то уж точно должна знать. — Любовь пошевелил челюстью, боясь, что та сломана. Булочник наклонился за пистолетом, глядя на него как на живое существо.

Смерть остановила время.

— Конечно, я знаю, чем ты занимался, — прошипела она. — И теперь хочу узнать, зачем. Как ты посмел?

— Как я посмел что? — спросил Любовь. — Как я посмел совершить то, что ты делаешь каждый день?

Смерть сжала кулаки, и Любовь напрягся, ожидая нового удара. Грэди замер на месте, прижимая к груди сложенную газету. Его рот был приоткрыт, словно парень намеревался заговорить.

— Он путается под ногами, — выдавил Любовь, не в силах назвать Грэди по имени.

— Он человек, — возразила Смерть. — Живая душа. И обычно ты играешь не так.

Любовь не понимал, что она чувствует. Ее разум как всегда был для него закрыт.

— Что ты имеешь в виду? Обычно так играешь ты.

— Именно, — кивнула Смерть. — Ты не я. Ты не…

— Я не что? — Подняв шляпу, он пригладил волосы. — Я не хочу победить? Вот как ты думаешь?

Смерть раздраженно выдохнула и вышла на улицу. Любовь последовал за ней.

— Оставь их в покое. Тебе не нужно этого делать, — сказала она.

Любовь оглянулся на людей, по-прежнему замерших в булочной.

— Ладно. Не буду.

Смерть отпустила время. Булочник изменился в лице. Посмотрел на пистолет, и Любовь слишком поздно вспомнил, что в сердце мужчины еще достаточно опасного яда.

Девушка закричала:

— Пожалуйста, не надо!

Любовь посмотрел на Смерть. Ее глаза побелели, когда булочник прицелился. Как только грохнул выстрел, она была уже внутри. Не успев спасти Грэди, Смерть подхватила его падающее тело. Пуля пробила газету, и теперь на бумаге и типографской краске расплывался алый цветок. Грэди кашлянул кровью, и Смерть осторожно уложила его на пол.

Булочник испустил крик. Его сердце лихорадочно колотилось. Он побежал к девушке, которая тщетно пыталась спрятаться за мешками с мукой и сахаром. Раздался второй выстрел, затем третий.

Любовь закрыл глаза и прошептал:

— Нет…

Несколько секунд спустя Смерть снова стояла около него. Три тела лежали рядом на полу магазина, словно наведенный Смертью порядок мог придать гибели этих людей какой-то смысл. На полу и стенах булочной виднелись брызги крови. Колени Смерти подогнулись. Любовь подхватил ее, восхищаясь тем, какая же она на самом деле крошечная. Смерть подняла на него глаза — все еще подернутые серебристой пленкой, как всегда, когда она кормилась. Вскоре радужки вновь окрасились цветом. Смерть отстранилась и вытерла глаза.

Она сбросила маску Хелен и теперь выглядела полностью собой — красивой, нестареющей, жестокой.

— Моя судьба — это тюрьма. Только это и роднит меня с людьми. Ты единственный из всех нас, кто не чувствует себя заключенным. Я взяла на себя ответственность за эти души, пусть гибель их смертных тел — твоя вина. Нужно заставить тебя почувствовать, каково это, не иметь свободы.

Расстроенная, она исчезла. Любовь знал, что должен последовать за ней, пусть она не сказала, где ее искать. Где-то вдалеке завыла полицейская сирена. И внезапно Любовь понял, куда ему идти.

***

Смерть ждала Любовь на мысе Пресидио, глядя через морской простор на Алькатрас. В лучах заходящего солнца остров на горизонте казался темнеющим синяком. Тамошняя тюрьма — одна из худших в мире, и именно ее Смерть решила ему показать. Пахнущий эвкалиптом бриз взметнул ее волосы. Затем завыл туманный горн, и Смерть почувствовала, что больше не одна.

— Оттуда правда невозможно сбежать? — спросил Любовь, подходя ближе.

— Откуда, из этой тюрьмы? — Учитывая обстоятельства, без такого вопроса было не обойтись.

Любовь кивнул.

— Кто-нибудь пытался?

— Пока что всего один заключенный, чуть больше года назад. — Смерть напряглась, силясь вспомнить. — Его звали Джо[11]. Однажды он попытался покончить с собой, разбив очки и вонзив осколки в горло.

— Он был душевно болен?

— Подумай о том, где это произошло. Вдобавок он не тронул сонную артерию. Ему не хотелось умирать. Он просто отправлял послание кровью. — Ветер снова разметал ее волосы, и Смерть закинула их за спину.

— Что еще известно о Джо? — спросил Любовь. — Были ли у него друзья?

— Нет, никого у него не было. Даже изгои считали, что он не от мира сего.

— За что он сел?

— Ограбил почтовое отделение на шестнадцать долларов тридцать восемь центов. Дали двадцать пять лет.

— Будь там больше денег, он взял бы больше, — заметил Любовь. — Дело ведь не в сумме, а в самом поступке.

— Он был голоден. — Смерть повысила голос, чтобы перекричать ветер. — Он был голоден и не мог найти работу. Попробуешь угадать, каким был последний образ в его голове?

Любовь покачал головой.

— Его собственное лицо. На которое никто никогда не смотрел. Которого никто никогда не видел. Которое никто никогда не любил. В его жизни был только один геройский поступок: когда он решил перелезть через стену и сбежать. А потом охрана его подстрелила.

Любовь сглотнул.

— И ты узнала это все по одному прикосновению? Как тебе удается всех их помнить?

— А как ты помнишь собственные руки? — усмехнулась Смерть.

Любовь достал из кармана плитку шоколада. Отломил квадратик и протянул ей. Смерть положила его в рот, где он начал таять.

— Горькая сладость, — вздохнула она.

— Так и задумано. В шоколаде содержатся те же вещества, которые вырабатывает мозг влюбленного человека. Удивлен, что ты почувствовала его вкус.

Смерть пристально на него посмотрела.

— Снисходительность тебе не к лицу.

Они доели шоколад, когда в бесконечной клетке неба начали загораться первые звезды, по несколько за раз — прекрасные немигающие чудовища.

— Мне жаль, что так получилось, — прошептал Любовь.

Смерть стиснула его ладонь.

— Играй, как пристало тебе, а не мне. Поверь, так проще.

Любовь кивнул. Если бы в ту минуту их увидел человек, он подумал бы, что наблюдает за влюбленной парой под небом, пойманным на крючок растущей луны.

Генри заключил сделку с совестью: если он прочтет пятьдесят страниц учебника по истории, то пойдет в «Домино». Плевать, что он снова вернется поздно и будет слишком усталым, чтобы закончить домашнее задание по математике. Сейчас имели значение другие расчеты, например, как убедить Флору передумать насчет «может, однажды».

Прижимая к груди букет пышных розовых пионов из сада миссис Торн, Генри ускорил шаг. Он стеснялся, волновался и хотел сказать Флоре миллион слов. Но больше всего он хотел сидеть за своим столиком и смотреть, как она поет. Он не станет требовать большего, но должен быть рядом.

На улице было странно тихо. Обычно из клуба доносились звуки музыки, а стремящиеся внутрь пары болтали друг с другом и приветствовали знакомых. Может быть, сегодня просто день такой. Или же — Генри притормозил — полиция устроила облаву и закрыла клуб. Вывеска над входом не горела. Вышибала не стоял в дверях. Что-то было не так.

Генри колотил в дверь, пока не заболели костяшки пальцев. Наконец, когда он уже устал стучать, она открылась и из тени вышел дядя Флоры.

— Клуб закрыт, — уведомил он.

— Закрыт? — переспросил Генри и тут же мысленно себя упрекнул.

— Я знаю, что у тебя нет проблем со слухом, сынок. Иначе ты бы не таскался сюда так часто. Поэтому не вынуждай меня повторять.

Руки и ноги Генри будто одеревенели.

— Закрыт… навсегда? Что произошло?

— На несколько дней, парень. Контрабасиста застрелили, хотя тебя это не касается.

Генри затошнило, как будто именно его неприязнь к музыканту стала причиной смерти бедняги.

— А Флора, она в порядке?

Мужчина не ответил.