Она делает паузу, потому что вспоминает.

- Продолжайте, - торопит Пол.

- Мы не дружили, нет. Едва ли когда-либо обмолвились парой слов. Но иногда я ловила на себе его взгляд или он видел, что на него пялюсь я. Мы проходили мимо друг друга по коридорам, украдкой бросали взгляды и все такое. И вот однажды ночью это случилось. Моя мать не была пьяницей. Она считала алкоголь молоком Сатаны. А ещё я знала, что иногда под луной она отпивает глоток из зеленой бутылки, что прячет под кроватью. Я украла её, направилась к дому Бена и принялась делать то, что обычно делают подростки, чтобы выманить кого-то из дома - бросать всякое говно в окно, но я взялась за веточки, потому что с моим везением я чем-нибудь другим просто разбила бы стекло. А его дом был из разряда тех, старых, с искривленными окнами. Хрупкими.

Он вышел. Я показала ему бутылку. И мы отправились в лес. Сидели среди сверчков в темноте, рассказывали всякие разные истории, издевались над другими учениками, а потом... мы это сделали. Шуры-муры, зверь с двумя спинами. Прислонившись к дереву, словно пара неуклюжих, загнанных животных.

- Романтично, - говорит Пол.

- Вот вы детишки со своим сарказмом. Ты шутишь, но на какой-то странный манер, однако, это правда было романтично. Я хочу сказать, если ты о той фантазии, что романтика - это открыточки, десятки роз и все те бриллианты, которые друзья девушек, то сейчас не о том. Но это была... честная связь. Два заблудших идиота в лесу, смеющиеся, блуждающие, пьяные. - Мириам открывает пачку сигарет, но видит, что уже всё выкурила. Она комкает её и выбрасывает через плечо. - Конечно, я моментально всё испортила. Как у меня обычно и получается.

- Ого. Это как так?

- Мы направились обратно к его дому, я чувствовала себя такой парящей, легкомысленной, я улыбалась, будто кошка, только что поймавшая мышь. А его ждала мать. Нас ждала. А рядом с ней стоял один из копов, лысый хер по имени Крис Штумпф. Парень был похож на необрезанный член. Итак. Мать начинает читать Бену нотацию, а мне говорит, что если ещё раз меня увидит, я пожалею, она до меня доберется и бла-бла-бла.

Мириам прищелкивает пальцами.

- Вот тогда до меня дошло. То, что мы сделали в лесу. Эта такая прекрасная вещь превратилась в сущий позор. Меня затопил стыд. Мы как Адам и Ева, и это заставило меня ощутить свою наготу. Моей матери там не было, но мать Бена отлично её заменяла - идеальный дублер. Я почти слышала голос матери, ясно, как небо, он лишал меня моего достоинства, подталкивал к вратам Ада. Я почувствовала себя одновременно использованной и потребителем, бесполезная ленивая шлюха, отдавшая свою девственность засранцу с большой дороги. И это был конец моим с Беном, так и не начавшимся, отношениям - надо пропитать их мятным ликером, поднести огонь и бежать домой.

Пол неловко ерзает на месте.

- И вы никогда с ним больше не разговаривали?

- Разговаривала, но мимоходом. - Мириам лениво теребит бутылку, ей очень хочется курить. Она говора прерваться на минуту и сбегать за сигаретами, но не может. Всё должно идти определенным образом. Порядок и всё такое. - Он пытался со мной заговорить, но мне это не надо было. Я сказала ему, то, что мы сделали, было неправильно, но он никак не мог принять отказа. Этот идиот сказал, что любит меня, ты можешь в это поверить? Вот тогда и открылись шлюзы.

- Что случилось?

- Я позволила себе наговорить ему такого дерьма, какого ты себе и представить не можешь. Я вылила кислоту ему в глаза, помочилась в уши. Назвала его идиотом, дебилом, каким он на самом деле не был; он не был заторможенным, наоборот, умным, просто... пошел неправильным путем. Я сказала ему, что у него безвольный член, не смог меня трахнуть, и не сможет этого сделать ни с калекой, ни девкой, лежащей в коме. Я имею в виду, что вела себя, будто одержимая. Даже не уверена в том, что вообще когда-то раньше слышала такие слова, но они запросто слетали с моего языка - мне хотелось прикусить язык и перестать нести эту хрень, но не смогла. Желчь текла. Её было не остановить.

Мириам бросает последний взгляд на стоящую перед ней бутылку. Наполовину уже пустую. Девушка свистит протяжно и низко и тянется за бутылкой, и пьет. Пьет. Пьет. В горле набухает с каждым глотком. В голове у Мириам шумит. Речь и так уже заплетается. Девушка думает, что пора идти ва-банк.

У неё во рту всё горит.

Но потом быстро цепенеет.

Мириам ловит ртом воздух и кидает бутылку через голову Пола. Тот морщится, нагибается и снова морщится, когда стекло разбивается о бетон.

- Той ночью, - продолжает девушка, отрыгнув, - Бен идет в ванную, его голова забита всей той херней, что я ему наговорила, садится в душевую кабину и стягивает носок с левой ноги. Потом вставляет ствол сраного дробовика меж зубов - двойной ствол похож на восьмерку, бесконечность, какая ирония, - а большой палец ноги кладет на двойной спусковой крючок. Нажим пальца. Бум. Он был весьма любезен, чтобы сделать это в душе, - матери было легче всё убирать. Был хороший мальчик, пока не пустил себе пулю в голову.

Мириам даже не пытается побороть очередную отрыжку. Она выпускает алкогольные пары. На глазах девушки выступают слезы. Она убеждает себя, что все это из-за виски. Мириам почти удается себя в этом убедить.

- Настоящая соль в том, что он оставил записку. Ну, не совсем записку, а, не знаю, открытку что ли. На клочке бумаги черным маркером написал: «Скажите Мириам, я сожалею о том, что сделал».

Она смотрит в пустоту, девушка непривычно молчалива.

Глава двадцать первая

Чемодан

Мириам открывает дверь номера в мотеле (мотель, мотель, мотель один за другим, следующая автострада, другая остановка на её пути от побережья к побережью в никуда) и видит Эшли, совершенного голого. Он на кровати с членом в руке. Девушка не видит, что идет по телевизору, но слышит порнографические стоны, которые женщины в обычной жизни не издают.

Эшли в негодовании пытается схватить брюки, лежащие на озере из покрывала рядом с кроватью. У него это не получается, и он скатывается на пол, падая на одежные плечики.

- Дерьмо! Тебя не учили стучаться?

Штаны он не надевает, просто прячется за кроватью, чтобы скрыть свою наготу.

Мириам влетает в комнату и опускает жалюзи.

- Я заплатила за комнату, - говорит она, оглядываясь. Две светловолосые девушки с сиськами как у коровы лежат в позе шестьдесят девять. Они наскакивают друг на друга, словно кошки. - И, похоже, я заплатила ещё и за лейсбийское порно.

- Я думал, ты на свидании.

- Натяни штаны. Пора валить.

- Валить? Чего? Что ты наделала?

Мириам достигает точки кипения. Она чувствует себя загнанным в ловушку кроликом, готовым лягаться и брыкаться.

- Что я наделала? - интересуется она. - Я? Как это по-взрослому. Вопрос в том, что наделал ты? Какого рожна тобой интересуется ФБР?

Его реакция удивляет: Эшли смеётся.

- ФБР? Я тебя умоляю. Неужели у них нет дел поважнее, например, педофилы или террористы? Или педофилы-террористы?

Мириам вырывает из рук Эшли джинсы и бросает их ему в лицо.

- Ничего, твою мать, смешного. И перестань ухмыляться. Это серьезно. Я была в мотеле или в придорожном домике, или как там их называют, там ко мне подошли два агента ФБР. Эшли, у них была твоя фотография.

Ухмылка Эшли тает. Впервые Мириам видит, насколько он ошеломлен.

- Что? Моё фото? Ты серьезно?

- Да! Идиот!

Он прикусывает щеку.

- Как они выглядели?

- Высокий, смуглый мудак был... ну, высоким. Итальянец, наверное. Темный костюм. Второй была невысокая женщина, эдакий Наполеон в водолазке. Адамс и... Галло, мне кажется. Как дешевое вино.

Эшли бледнеет.

- Дерьмо, - говорит он. Его глаза рыщут по комнате. - Дерьмо!

Он хватает с кровати пульт и бросает его в телевизор. Приборчик разлетается на кусочки. Телевизор мерцает - порно вспыхивает и гаснет.