Душа рвалась к излюбленной работе, но Смута надолго прервала Первушкину мечту.

Неподалеку рубила бревна для острога и монастырская братия. Толковала:

— Ворог-то, чу, близок. Поспешать надо.

— Поспешать. Экая силища надвигается!

— Воистину, силища. Острог-то трухлявый. Каюк Ярославлю будет…

«Каюк!» — Первушке вдруг вспомнился знакомый голос, который он никак не мог припомнить. Именно это слово он услышал в тот злополучный вечер, когда его чуть не убили. Он глянул в сторону долговязого, щербатого мужика с рыжей торчкастой бородой и его осенило: монастырский служка Гришка! Гришка Каловский. Собака!

Ринулся с топором к служке.

— Так это ты, вражина!

Гришка оторопел: никак не чаял встретить перед собой печника из Коровницкой слободы.

— Ты чего?.. Чего наскочил?

Прищурые въедливые глаза испуганно забегали.

— А ты не ведаешь, вражина? Кто тебя подослал? Сказывай, пес!

— А ну прекратить! — послышался за спиной суровый возглас Вышеславцева. — Из-за чего брань?

— Прости, воевода. Я после с этим негодяем разберусь, — Первушка, кинув на Каловского испепеляющий взгляд, отошел к Евстафию. Тот понимающе кивнул.

— Никак, припомнил своего обидчика?

— Припомнил, отче. Это он дубиной махнул. Но по чьему умыслу?

На другой день Первушка помышлял сходить в монастырь, но помешал приход поляков.

Ляхи приступили к осаде, но все ожесточенные наскоки на укрепления города были мужественно отбиты. Однако через два дня Будзило и Наумов пошли на новый приступ Земляного города. Главный удар ляхи направили на Власьевские ворота. «В пятом часу ночи воры пришли к большому острогу всеми людьми, приступом великим по многим местам. В последнем часу ночи промеж Власьевских ворот воры острог зажгли и государевых людей с острогу збили. А в те поры своровал изменил Спасского монастыря служка Гришка Каловский: Семеновские ворота отворил и воров в острог пустил. И воры, вошедши в острог, посад зажгли, и посад в большом остроге выгорел».

Начались нещадные бои, и все же защитников острога оказалось гораздо меньше, им пришлось отступить в Рубленый город и Спасский монастырь. Острог же ляхи предали разорению и огню. Были сожжены мужской Николо-Сковородский монастырь на Глинищах, женские Вознесенский в Толчковой слободе и Рождественский (рядом со Спасо-Преображенской обителью). Предали огню и Власьевскую церковь. Разграблен и сожжен был и Толгский монастырь, что неподалеку от Ярославля.

Будзило поспешил уведомить о захвате Ярославля в Тушинский лагерь, но осажденные Рубленого города и не думали сдаваться. Надеясь на богатую добычу, войска Будзилы и Наумова сражались с остервенением, приступ следовал за приступом. Вскоре начались еще более ожесточенные схватки.

4 мая «в шестом часу ночи воры пришли к острогу со всеми людьми великими, с щиты и огнем, смолеными бочками, с таранами и огненными стрелами». Но и этот жесточайший наскок был отбит ярославцами.

Воевода Вышеславцев не довольствовался одной обороной. Он вновь собрал ярославцев у собора и произнес жгучую речь:

— Иноверцы обложили весь Рубленый город. Совсем недавно град Ярославль уже был в руках латинян, и вы отменно помните их изуверства. Так неужели, братья, мы вновь позволим ляхам грабить наши дома, осквернять православные храмы и предавать сраму девушек и женщин?!

— Не позволим! — горячо отозвались ярославцы.

— А коли так, братья, выйдем за стены и с именем Господа побьем иноземцев!

В вылазке приняли участие и Анисим с Первушкой. Впервые им, обуреваемым неодолимой местью к злодеям, довелось в открытую сразиться с ляхами. Ярость ярославцев и ополченцев Вышеславцева была настолько отчаянной, что ляхи не могли сдержать ожесточенный натиск и потерпели сокрушительное поражение. Победителям удалось захватить много оружия и уйму пленных.

Будзило, Микулинский и Наумов, понеся огромные потери и увидев всю тщетность своих попыток захватить Ярославль, отступили от города и направились к Угличу.

…………………………………………………

Отступая от Ярославля, Будзило встретил Лисовского с главными польскими силами. 8 мая поляки вновь подступили к городу. Осада Ярославля возобновилась и длилась две недели. Вновь завязались ожесточенные бои, приступы проистекали по нескольку раз в день. Поляки норовили любой ценой взять важный для всей Руси город.

С каждым днем положение осажденных становилось всё тяжелей. Сотни ополченцев, оборонявших город, были убиты и ранены, порох был на исходе, плохо обстояло дело и со съестными припасами. Но ополченцы продолжали героически отстаивать Ярославль.

За борьбой, проистекавшей под Ярославлем, следила вся Русь. Во многих городах собирали оружие и ратных людей для помощи осажденным. К Ярославлю двинулись отряды ополченцев. Все потуги Лисовского завладеть отважным городом не увенчались успехом: ярославцы сражались с исключительным мужеством.

22 мая 1609 года Лисовскому пришлось снять осаду. Попытка взять Ярославль закончилась полным крахом.

В Ярославль же приходили все новые и новые пополнения. Град на Волге становился одним из центров борьбы с иноземцами.

Глава 3

ВАСЁНКА

Несколько дней Ярославль оплакивал убитых; их немало полегло в сечах с ляхами. Анисим и Евстафий увезли на погост Нелидку. Его сразил дротик, пущенный конным шляхтичем. Тяжелую рану получил Первушка. Две недели он яростно отбивал врагов на стенах Рубленого города, и уже в последний день штурма его грудь пронзила татарская стрела. (В войске Лисовского находился отряд татарского мурзы). Анисим отделался легким ранением, которое быстро исцелил Евстафий. А вот с Первушкой дело обстояло худо. Стрела прошла насквозь левее сердца, пробив лопатку.

— Могуч же был поганый, — сумрачно высказывал Евстафий. — Добро, не в сердце, а то бы… Ныне же подамся за кореньями и травами, но тяжко будет исцелить.

Всю неделю Первушка находился между жизнью и смертью. Пелагея глянет на его исхудавшее, обескровленное лицо и со слезами молвит:

— Пресвятая Богородица смилуйся над рабом Божьим. Не дай помереть соколу нашему…

— Не помрет, коль седмицу продержался, — уверял Евстафий, хотя впервые не смог ручаться за благополучный исход своего врачевания. Трогал ладонью горячий и влажный лоб, качал головой.

— Лихоманка скрутила… Васёнкой бредит.

— Запала же ему в душу эта девица. А проку?

Анисим до сих пор мнил, что Первушку едва не загубили по наущению сотника Лагуна. Правда тот, появившись с ополченцами воеводы Вышеславцева, лихо сражался с ляхами, но это еще ни о чем не говорит. Домашний побыт ведется по издревле заведенному порядку, и никакой человек не смеет его преступать. А Первушку преступил, вот и получил отлуп. И кто ж его подстерег? Подлый изменник Гришка Каловский, кой открыл ворота врагу. Несуразица получается. Но мог ли ведать Лагун, что Гришка окажется переметчиком? Ну, да ныне не о нем речь. Племяш, можно сказать, помирает, а все о дочке сотника бредит. Без царя в голове. Да Васёнка о нем и думать забыла.

………………………………………………

И вновь Васёнка в цветущем саду. Господи, какая благодать! Она дома, дома! Ходит по любимому вишняку и дышит благоуханным, упоительным воздухом. Казалось, ничего не изменилось. Все тот же чистый, покойный пруд, все те же цветущие травы, ласкающие глаз, все то же неохватное лучезарное небо. Душа радуется…

Но вскоре безмятежное чувство подернулось глубокой необоримой грустью. В этом чудесном саду она обрела хоть и недолгое, но светозарное счастье, повстречав сероглазого Первушку с шапкой русых кудреватых волос. Сильного, не слишком многословного, но ласкового Первушку. Никогда не забыть его нежных слов и жарких поцелуев, от коих сладко кружилась голова и пела душа… Первушка, любый Первушка! Как же давно она его не видела. Сколь напастей выпало на Ярославль! Тятеньке пришлось уехать от злых недругов в Вологду. Славный у него друг оказался, с коим когда-то в ратные походы ходил. Никита Васильевич поселил беженцев в своих хоромах, ни в чем нужды у него не ведали… А тут, в Ярославле, жуть что творилось. Едва ли не половина жителей сгибла.