Наконец Габриэль медленно поднялся из кресла и прошелся по залу.

— Откуда твой государь знает такие подробности?

— От наших послов, кои часто бывают в Англии. Царь Борис Федорович был весьма взволнован повествованием о королеве Марии.

— Жена царя также называется Марией, — вмешался в разговор сообразительный Маржарет. — Она страшно переживает за своего супруга. Не дай Бог, если болезнь приведет к кончине государя. Тогда Мария и ее очаровательная дочь Ксения поменяют дворцовые палаты на монастырские кельи. У них будет много врагов и едва ли им помогут остаться в живых монастырские стены.

— Даже так?

— Вы, сударь, не хуже меня знаете об интригах сановников. Англия, Испания, Франция, Дания… Сколько крови пролили вельможи, чтобы утвердить на троне ту или иную династию.

Маржарет взглянул на Василия и решился прибегнуть к хитроумному ходу.

— Я вынужден открыть вам, сударь, тайну. Царь Борис очень любит свою красавицу-дочь Ксению, но еще больше ее любит вот этот человек, — Жак протянул руку в сторону Василия, — князь Пожарский, который, ради отца Ксении, напросился в нелегкое путешествие. Спасая отца, он спасает свою принцессу.

Василий и густо покраснел, и глубоко возмутился. Ну, зачем этот гасконец вверяет Габриэлю его глубоко сокрытое чувство? Кто его просил?!

Василий даже из кресла выскочил.

— Я бы попросил тебя, сударь, замолчать. Как ты посмел?!

И один Бог ведает, чтобы произошло дальше, но тут к Василию ступил Габриэль и положил свою тяжелую руку на его плечо.

— Вы действительно приехали ко мне ради своей принцессы?

— Да, — сорвалось с языка Пожарского.

— Браво! Я еду с вами, господа.

Глава 29

ПОРАЖЕНИЕ БЕЛЬСКОГО

Царь Борис Федорович щедро наградил Жака Маржарета и Василия Пожарского, а Габриэля назначил придворным лейб-медиком. Государя по-прежнему одолевали недуги, но с появлением шотландского лекаря его хвори потихоньку стали отступать.

Начальник Аптекарского приказа, окольничий Бельский, племянник Малюты Скуратова, весьма холодно отнесся к появлению во дворце Габриэля: ему вовсе не нужен был искусный лекарь, ибо на протяжении всей болезни Годунова, Богдан Яковлевич поджидал, что Борис сойдет в могилу и тогда он, подобно Романовым, возобновит борьбу за власть.

Окольничий, по словам иностранцев, был человек умный, «досужливый по всяким делам», но честолюбивый и склонный к крамоле. Бельский был на Москве влиятельным человеком, ибо еще при Иване Грозном получил старинный дворцовый чин оружничегго, кой ведал «казенной оружничей палатой», содержавшей царскую оружейную казну.

Царь Борис учредил особый Оружейный приказ, что еще больше возвысило Бельского в глазах московского боярства, так как в его руках стало сразу два значительных приказа.

До поры-времени Борис Федорович доверял сроднику супруги, но когда тот поддержал бояр Романовых, царь резко охладел к Бельскому. Опасаясь козней племянника Малюты, он отправил его на Северский Донец, указав ему возвести новую степную крепость Царев-Борисов.

Богдан Бельский снарядил в поход не только личное войско — «двор», но доставил из собственных вотчин огромное число подвод с продовольственными запасами. «Ратных же людей поил и кормил по вся дни множество и бедным давал деньги, и платье, и запасы».

Не от доброго сердца ублажал служилый люд Богдан Яковлевич, а ради корысти своей, дабы слава о нем испустилась по всей южной украйне и докатилась до столицы, и он добился своего: «Прииде же на Москву, про его ратных людей была хвала велия».

Крепость была возведена за короткие сроки. Щедро угощая служилых людей, Бельский заносчиво высказывал, что ныне он царь в Цареве-Борисове, как Борис Федорович царь в Москве.

Надменные речи Бельского дошли до государя, и он отозвал его в столицу. Но его измена была выявлена не сразу. Оставаясь начальником Аптекарского приказа, Богдан Яковлевич принимал участие в изготовлении лекарств, один имел право подносить снадобье царю. Готовили же лекарства лейб-медик Габриэль и Кристофер Рихтингер, дополнительно выписанный Годуновым из Англии. Оба искусных лекаря довольно быстро разобрались в недугах царя и принимали все меры для его выздоровления. Однажды они составили сразу два снадобья, которые Борис Федорович должен был выпить одно за другим. Но вопреки их предписанию, Бельский «того зелья государю не подносил, а подносил то зелье, что составлено канун того дни».

Возмущенный Габриэль явился в царские покои и рассказал об этом случае государю.

Богдан Бельский был взбешен и приказал взять Габриэля под стражу, царю же заявил, что снадобье Габриэля и Кристофера надо со всем тщанием проверить на других недужных людях.

Слух о том, что Габриэля кинули в темницу, быстро испустился по дворцу. Василий Пожарский бросился к Маржарету.

— Жак, наш капитан в беде. Бельский зело коварный человек, от него можно ждать всякой пакости.

— Я уже знаю, что Габриэль сидит в тюрьме под усиленным караулом.

— В том-то и беда. Он может во дворец и не вернуться. Бельский уличит его в злом намерении, и наш капитан может оказаться на плахе. Надо что-то измыслить.

— Что ты предлагаешь, сударь?

— Надо проникнуть в темницу Габриэля, с тем, чтобы он написал письмо государю. Но мне это не по силам. Стрельцы меня не пропустят.

— Зато пропустят капитана личной гвардии царя. Я приду под предлогом осмотра караула.

— Только бы на самого Бельского не натолкнуться.

— Я буду осторожен, сударь.

Маржарету удалось-таки проникнуть к Габриэлю. Вышел он от него с письмом лейб-медика, в котором тот, опасаясь за жизнь царя, написал, что «ведает государево дело на Богдана Бельского», что тот «аптекарское дело знает гораздо и ведает, чем человека испортить и чем его опять излечить… и для того Богдану у государя близко быть нельзя».

Письмо Габриэля не осталось без внимания: Бельский был отстранен от Аптекарского приказа, кой перешел в прямое ведение главы Сыскного ведомства Семена Годунова. Новый «аптекарский боярин» с особым тщанием провел суд над Бельским, кой, как и Романовы, был уличен в том, что он жаждал себе царства.

Оружничего решили подвергнуть позорной казни. Его вывели на Ивановскую площадь. Палачом царь приказал быть Габриэлю, очутившемуся в тюрьме по милости Бельского. «Габриэль вырвал у опального клок за клоком всю его длинную, окладистую бороду, тем самым полностью обесчестив его».

После суда Богдан Бельский был сослан «на Низ в тюрьму».

Спустя шесть месяцев, когда Борис Годунов одолел свои недуги, Габриэль вновь уехал в свою Шотландию. Он так и не мог привыкнуть к боярской Москве с ее постоянными интригами.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Глава 1

ЛЮТЫЙ ГЛАД И МОР

На трех полях Серебрянки поднимались хлеба. Демша, глядя на густую сочную зелень, довольно говорил Надейке:

— Добрые всходы. С хлебушком будем.

— Вот и слава Богу, Демушка.

Радовались. Ныне и дождей в меру перепало, и солнышко изрядно землю обогрело. Коль лето не подведет, сусеки добрым житом заполнятся.

Однако за неделю до Петрова дня резко похолодало, потянул сиверко, а на святого Петра хлынул проливной дождь; лил день, другой, третий…

Демша и Надейка забились в избу.

— Эк небо прохудилось. Беда, коль надолго.

Самая пора в луга. Демша уходил под поветь, где отбивал горбуши и литовки, но дождь все лил и лил. Страдник забеспокоился:

— Как бы без сенца не остаться. Скорей бы непогодь миновала.

Но непогодь и не чаяла уняться: дождь шел уже третью неделю. Демша вконец затужил:

— Хлеб мокнет. Самое время колосу быть, а нива все еще в зеленях. За что Господь карает?

Усердно с Надейкой молились, били земные поклоны Христу, пресвятой Богородице и святым угодникам, обходили с иконой вокруг нивы, но Бог так и не смилостивился. Дождь, не переставая, лил десять недель кряду. Хлеб не вызрел, стоял «зелен, аки трава». В серпень же, на Ивана Постного, нивы побил «мраз велий».