Когда Сигизмунд Третий короновался в Кракове, Густав в одежде нищего присутствовал на торжестве. Здесь он открылся своей сестре Сигриде, бывшей в свите Сигизмунда, получил от нее помощь деньгами и уехал в Германию, обосновавшись в Торне. Сей принц вполне здоров, и разумом не обижен, но водятся за ним и грешки, великий государь.

— Говори, Афанасий.

— Любит покутить, замечен в любовных связях.

Но Борис Федорович не придал сему обстоятельству особого значения.

— В западных странах на любовные шашни смотрят сквозь пальцы. Главное, чтоб голова была на плечах.

— Разумом не обижен, — повторил Афанасий Иванович. — Корона короля Ливонии ему теперь, никак, во сне грезится, хотя бы и под рукой государя Московского.

— Еще бы, — усмехнулся Борис Федорович. — Владетель богатого королевства. Власть — себе в сласть.

Посольский дьяк (умнейший, прозорливый человек!) пытливо глянул на государя и тотчас отвел глаза, понимая, что своей последней фразой Борис Годунов с головой выдал себя. Кто, как ни он несказанно упивался властью, добившись ее лукавством и хитроумными кознями.

— Не любой ценой, великий государь.

— Что?! — размышляя о чем-то своем, воскликнул Годунов, и лицо его побагровело.

— Я толкую о принце Густаве, великий государь. Он охотно согласится стать королем Ливонии, но едва ли предаст свою веру.

— Предаст, коль захочет стать королем! — увесисто бросил Борис Федорович.

На рубежах, в Новгороде и в Твери встретили Густава с немалым почетом и дарами, «одели в золото и в бархат, ввезли в Москву на богатой колеснице, представили государю в самом пышном собрании двора». Поцеловав руку у Бориса и наследника Федора, Густав, отменно ведая руский язык, произнес речь, выразив благодарность великому государю Московскому за приглашение. После изобильного обеда, принцу отвели огромный дом с большим числом слуг и множеством драгоценных сосудов и чаш из царских кладовых.

Обольстив Густава надеждой быть властителем Ливонии с помощью России, Годунов хитро приступил к делу, дабы обольстить и саму Ливонию. В Москве находилось немало дерптских и нарвских сановников с женами и детьми в «неволе сносной, однако ж горестной для них, лишенных отечества и состояния». Борис дал им свободу с условием, чтобы они принесли ему присягу и ездили куда пожелают: в Ригу, Литву, Германию для торговли, но чтобы везде были его усердными слугами, наблюдали, выведывали важное для Московского царства и тайно о том доносили печатнику, дьяку Шелкалову. Но сии люди, некогда богатые купцы, денег уже не имели. Годунов велел им раздать до двадцати пяти тысяч серебряных рублей, чтобы они тем ревностнее служили России и преклоняли к ней своих единоземцев. Ведая о недовольстве рижских жителей и других ливонцев, утесняемых правительством и «в гражданской жизни и в богослужении», царь велел тайно сказать им, что если они хотят спасти вольность свою и веру отцов, если ужасаются мысли рабствовать всегда под тяжким игом Литвы и сделаться папистами или иезуитами, то щит России над ними, а меч ее над их утеснителями; что сильнейший из венценосцев, равно славный мудростью и человеколюбием, желает быть отцом более, нежели государем Ливонии, и ждет депутатов из Риги, Дерпта и Нарвы для заключения условий, кои будут утверждены присягой бояр в том, что свобода, законы и вера останутся там неприкосновенными под его верховной властью. В то же время, псковские воеводы должны были искусно разгласить в Ливонии, что Густав, столь милостиво принятый царем, немедленно вступит в ее пределы с нашим войском, дабы изгнать поляков и шведов и господствовать в ней с правом наследственного державца, но с обязанностью российского присяжника.

Борис настоял, дабы Густав написал письмо своему дяде, герцогу Карлу, и принц сел за перо: «… Европе известна бедственная судьба моего родителя. Ныне я в тихом и безбоязненном пристанище, у великого монарха, милостивого к несчастным державного племени. Здесь могу быть полезен вашему любезному отечеству, если ты уступишь мне Эстонию, угрожаемую Сигизмундовым властолюбием: с помощью Божиею и царскою буду не только стоять за города ее, но возьму и всю Ливонию, мою законную отчину…».

Глава 19

ЭЛЬЗА

Все, казалось бы, складывалось благополучно для свейского принца. Вот-вот корона Ливонии окажется в его руках. Он станет не только влиятельным королем, но и зятем могущественного монарха. Его женой станет прекраснейшая женщина, во всем превосходящая его любовницу Эльзу, которую он привез с собой из Торна. Царевна Ксения — подарок судьбы.

Эльзе, белокурой и голубоглазой двадцатилетней женщине, был отведен маленький дом в Немецкой слободе, коя находилась на реке Яузе. Таково было условие Густава, приехавшего с любовницей из Германии. Эльза, единственная дочь богатого немецкого бюргера, не была красавицей, зато была чрезмерно любострастной, чем и привлекла пылкого свейского принца. Она сбежала в Торн из родительского дома, прихватив с собой целое состояние — большую шкатулку, заполненную золотыми украшениями и драгоценными камнями. Отец, узнав к кому сбежала любимая дочь, не стал ее преследовать, ибо ему стало известно, кем может стать ее любовник.

С тех пор, как Эльза стала жить в Москве, ее самолюбие было уязвлено: Густав перестал появляться в ее доме. Она негодовала. Предатель! Как он мог поменять ее на какую-то Ксению, которая, как рассказывают купцы, живет во дворце, как монахиня, и не знает, что такое истинная любовь. Пресвятая дева Мария! Неужели все кончено?!

Нет, честолюбивая Эльза не могла этого допустить. Густав должен отказаться от Ксении и вернуться с ней в Германию.

Долгими днями и ночами она придумывала план действий, и, наконец, она позвала служанку и приказала:

— В слободе живет Жак Маржарет. Я покажу тебе его дом. Пусть он придет ко мне.

— А если он откажется, моя госпожа?

— Пообещай, Гертруда, что он будет хорошо вознагражден.

Маржарет появился лишь на другой день.

— Что вам угодно, сударыня?

Угостив мушкетера отменным мускатным вином, Эльза спросила:

— Вы можете выполнить сложное поручение дамы?

— Сложное? Насколько сложное, сударыня?

— Весьма сложное, сударь. Потребуется не только ум, но и чрезмерная отвага.

— Тысяча чертей! — оживился мушкетер. — Мне уже надоела скучная дворцовая служба. Горю желанием исполнить вашу просьбу, сударыня!

— Прекрасно, сударь. А теперь выслушай меня… В Москву приехал шведский принц Густав. Царь московитов хочет женить его на своей дочери Ксении. Ты, Жак Маржарет, должен разрушить свадьбу.

— О, сударыня. Я всего ожидал, но такого… Мне легче уложить три десятка противников, или переплыть Ламанш, чем разрушить свадьбу Густава.

— Разочаровал ты меня, сударь. А я ведь могла озолотить тебя. Сколько ты вкладываешь в свой кошелек за год службы царю?

— Довольно много. Русский царь не скуп, как иноземные короли. Триста рублей серебром.

— Ты получишь в пять раз больше, сударь. Золотом!

— Тысячу чертей! Надо подумать, сударыня. Но это может стоить мне головы.

— Жак, ты ничем не рискуешь, если последуешь моему плану.

— Я подумаю, сударыня. Через два дня мы продолжим наш разговор.

Жак Маржарет был одаренным человеком: он не только прекрасно владел любым оружием и был отличным наездником, но и способным литератором, оставив после себя довольно интересные мемуары о Московии. Опричь того, этот авантюрист и любитель приключений, был отчаянным храбрецом, для которого любое рискованное предприятие являлось всего лишь веселым развлечением, тешившим его кипучую натуру.

Через два дня Жак вновь появился у любовницы Густава, которая принялась излагать свой план:

— Надо распустить слух, что принц безнадежно болен и довести его до царя Бориса.

— Не каждый слух, сударыня, доходит до государя Московии. Их просеивает через свое сито начальник Сыскного приказа Семен Годунов и канцлер Власьев.