— Гись, гись!
Посадский люд жался к обочине, ибо чуть зазеваешься — и хлесткая плеть прогуляется по спине.
Но после того, как Василий проехал Фроловские ворота Кремля, вольная езда закончилась, ибо впереди путников ожидал государев дворец. Народ, уверовавший в высокое признание царя, благоговейно чтил и все знаки его величия. Самый государев дворец охранялся особенным почетом, который по установившимся понятиям воздавали царскому местопребыванию. Нарушение этого почета, нарушение чести государева двора преследовалось законом: «чтоб на Государевом Дворе ни от кого никакого бесчинства и брани не было».
Василий Пожарский отменно ведал, что по стародавним обычаям нельзя было подъезжать близко не только к царскому крыльцу, но и вообще ко дворцу. Одни только бояре, окольничие, думные и ближние люди пользовались правом сходить с лошадей в нескольких саженей от дворца. К самому крыльцу, а тем более на царский двор, они не смели ездить. Стольники же, стряпчие, дворяне, жильцы, дьяки и подьячие, сходили с лошадей далеко царского дворца, обыкновенно на площади, между колокольней Ивана Великого, недавно воздвигнутой Борисом Годуновым, и Чудовым монастырем, и оттуда уже шли пешком, несмотря ни на какую погоду.
Иноземные послы и знатные иностранцы, как государевы гости, также выходили из экипажей подобно боярам, шагов за тридцать или за сорок, и весьма редко у обширного рундука, устроенного перед лестницей.
Василий хорошо помнит, что приключилось с одним из бояр Сицких в зимнюю, непроглядную вьюгу, когда он ненароком подъехал к самому крыльцу. Сицкого тотчас схватили стрельцы. Злополучного сановника лишили боярского чина и заключили в темницу.
Не забыть Василию и недавнего случая, когда он, еще, будучи стряпчим, стоял в карауле у Рождественской церкви, что на Сенях. Стоял с Федором Михалковым, таким же стряпчим, с коим недавно познакомился. Был Федор не по-юношески рассудлив, увлекался чтением книг, а главное — нрав имел незаносчивый и добрый, что особенно привлекало Василия. Он уже изведал от Федора, что дворянский род Михалковых велся от Гридицы Михалкова, кой был заметен при дворе Великого князя Ивана Третьего. Тимофей Михалков был главным дьяком Василия Третьего, канцлером Московской державы, а сын его, Андрей Тимофеевич стал при Иване Грозном наместником Тулы, а затем воеводой Смоленска, чем особенно гордился юный стряпчий, рассказывая Пожарскому о ратных подвигах своего деда, кой не раз выходил на сечу с литовцами.
В сумерках в предел к Никите Преподобному забрел неведомый человек.
— А вдруг злой умысел на государя, — предположил Михалков. — Давай-ка его схватим.
— Давай, Федя.
Незнакомец оказался подростком. Связали ему руки кушаком и передали стрелецкому голове на караул. В расспросе малой сказался Гришкой Федоровым, человеком дворянина Лариона Лопухина. Послал его Ларион отнести «часовник» в монастырь своей родной тетке, старице Фетинье. Гришка «часовник» старице передал, а из монастыря, назад идучи, забрел случайно ко дворцу, и услышал, что у Рождества поют вечерню, и он де к «петью пришел, слушати»..
Что дальше приключилось с незадачливым Гришкой, Василий и Федор так и не изведали, да в том и нужды не было…
В Посольском приказе подьячий молвил:
— Твоя поездка, стольник Василий Михайлыч, с посольством в Крым пока откладывается.
— Надолго?
— О том дьяк Афанасий Иванович ведает. Будь пока в хоромах и жди вестника.
Но в хоромы Василий не поехал, а решил вернуться к государеву дворцу, где его другой день поджидал в караульном помещении Жак Маржарет.
Их разговор начался без обиняков:
— Надеюсь, ты пришел, сударь, с добрыми вестями. Беседовал с матушкой?
— Ничего доброго я тебе не скажу, Маржарет. Никакого проку от матушкиных слов не будет. Царь не отменит свадьбы.
— Так и заявила.
— Слово в слово.
Но на лице мушкетера не промелькнуло и тени беспокойства.
— Не надо отчаиваться, сударь. Этой ночью я задумал весьма удачное предприятие. Надо сделать так, чтобы Густав встретился со своей возлюбленной, и не просто встретился, а провел с ней бурную ночь. По всей Москве пойдут дурные слухи. Царь будет оскорблен недостойным поведением жениха и вышвырнет его из Москвы. Каково, черт побери?
— Не поминай черта, Маржарет, сглазишь, — хмуро произнес Василий и осенил себя крестным знамением.
— Вы, русские, чересчур суеверные люди. Что скажешь о моем новом предприятии?
— Кажись, толково измыслил. Но как все это сотворить? Ума не приложу.
— Я все возьму на себя. Тебе, сударь, нельзя показываться у дома Густава, что живет в Китай-городе. Но чуть позднее помощь твоя потребуется. Как только услышишь недобрые вести о Густаве, приходи ко мне в Немецкую слободу. Сюда можешь прибывать спокойно. Немецких купцов даже бояре посещают по торговым делам. Мой дом под красной черепицей рядом с киркой. Сможешь прийти?
— Смогу, если не отбуду по посольским делам.
— Не приведи того, дева Мария.
— Да ты и сам можешь оказаться в отъезде. Государь давно Святую Троицу не посещал.
— Государь очень редко стал выезжать на молебны. Увы, но он чаше всего проводит время с лекарями и звездочетами. Я буду дома, сударь.
— Ну что ж? Помогай тебе Бог.
Глава 22
ХИТРЫЙ ПЛАН ЭЛЬЗЫ
Жак Маржарет был не только находчив, но и предприимчив. Вначале он побывал в доме Эльзы, привезя с собой дорогие вина.
— За эти вина я заплатил кучу денег. Пока спусти их в погреб и жди гостя.
— Кого мне поджидать?
— Конечно же, Густава.
Эльза даже взвизгнула от радости.
— Неужели получилось, мин херц? Мой возлюбленный покинет царскую дочь и попадет в мои объятья. О, как я тебе благодарна, Жак!
Эльза поцеловала мушкетера в щеку.
— Я устрою Густаву торжественную встречу. Он будет на верху блаженства. Он больше никогда не забудет свою маленькую Эльзу. Когда я его увижу?
— Совсем скоро, фройляйн Эльза. Я дам тебе знак… А вот это, — Маржарет вытянул из кармана кожаных штанов маленький темно-вишневый пузырек. — Это лекарство ты используешь, когда будешь угощать Густава мальвазией. Вино привезено с острова Липари, что в окрестностях Палермо, и хорошо сочетается с этим лекарством.
— Лекарством? — перепугалась Эльза. — Ты хочешь, что бы с моим Густавом приключилась какая-то тяжелая болезнь?
— Но ты же сама желала распустить слух о плохом здоровье принца.
— Всего лишь слух, мин херц! А ты хочешь погубить моего возлюбленного! — в голубых глазах немки засверкали злые огоньки.
— Черт побери, как ты хороша в своем гневе, — рассмеялся Маржарет. — Это лекарство называют любовным эликсиром. Его изготовляют в Китае из одного чудотворного корня. Десять капель на бокал вина — и твой возлюбленный превратить твою ночь в сплошное наслаждение. Советую, и тебе приготовить сей волшебный напиток. Мужчины выбирают тех женщин, которые своей страстью сводят их с ума. Густав навсегда забудет царскую дочь.
— Какой же ты вульгарный, Жак, — кокетливо передернула плечами Эльза. — Тьфу, негодник. Я и без твоего снадобья сведу с ума Густава.
— Не сомневаюсь, фройляйн, в твоих любовных возможностях, а вот принцу ты все же снадобье подлей.
— Негодник!
Но глаза Эльзы улыбались.
На другой день Маржарет отправился к дому Густава. Он подъехал к воротам на одноколке, под видом немецкого купца: в черной шляпе, пышном напудренном парике, камзоле, белых чулках и в башмаках с серебряной пряжкой. В правой руке его находился деревянный сундучок, облаченный в красный бархат.
У ворот стояли стрельцы в клюквенных кафтанах.
— По какому делу, мил человек? — усмешливо поглядывая на иноземца в диковинном для русского человека облачении, вопросил старшой, ухватившись мосластой рукой за бердыш.
— Немецкий купец Отто Браун, — вежливо представился Маржарет. — Хочу предложить его высочеству колье и монисто для будущей супруги. Его высочество будет доволен.