180. СВИРЕПЫЙ РАЙ
О, как ты радуешься, Жизнь,
Ненасытимому цветенью!
О, как мелькаешь легкой тенью
Мгновенных свадеб, беглых тризн!
О, как зовешь в свирепый рай
Всех первых встречных-поперечных,
Всех подопечных, всех увечных
Поишь надеждой через край!
В твоей упряжке четверной
Земля, Огонь, Вода и Воздух
Несутся в молниях и звездах,
Дорогу вытянув струной.
И колокольчик их звенит,
От тяготенья независим.
И вот по непроезжим высям
Четверка ринулась в зенит.
И вот летит вниз головой
В седом космическом просторе
И куполам обсерваторий
Сигнал отбрасывает свой.
И снова рушится с крутизн…
А ты зовешь, не отзываясь,
Ты отдаешься, не сдаваясь,—
Ты, Ненаглядная, ты, Жизнь!
Как это ни печально
Поздравьте меня, сеньоры: я уже не Дон-Кихот из Ламанчи, но Алонзо Кихано, прозваный Добрым.
181. КАК ЭТО НИ ПЕЧАЛЬНО
Как это ни печально, я не знаю
Ни прадеда, ни деда своего.
Меж нами связь нарушена сквозная,
Само собой оборвалось родство.
Зато и внук, и правнук, и праправнук
Растут во мне, пока я сам расту,
И юностью своей по праву равных
Со старшим делятся начистоту.
Внутри меня шумят листвой весенней,
И этот смутный, слитный шум лесной
Сулит мне гибель и сулит спасенье
И воскресенье каждою весной.
Растут и пьют корнями соль и влагу.
А зимние настанут вечера —
Приду я к ним и псом косматым лягу,
Чтобы дремать и греться у костра.
Потом на расстоянье необъятном,
Какой бы вихорь дальше их ни гнал,
В четвертом измеренье или в пятом
Они заметят с башен мой сигнал,
Услышат позывные моих бедствий,
Найдут моих погасших звезд лучи, —
Как песни, позабывшиеся в детстве,
В коротких снах звучащие в ночи.
182. Я УБЕЖДАЮСЬ НЕПРЕСТАННО
Я убеждаюсь непрестанно,
Что мир еще загадок полн:
Изгибом девичьего стана,
Сверканьем молний, пляской волн.
Но безрассудно и бесплодно
Сжигаю честный черновик
За то, что к трезвости холодной
Он недостаточно привык.
Что ж! Значит, дальше не поедем.
Разорван беглый наш союз.
С тетрадью, как цыган с медведем,
Я на распутье остаюсь.
Искусство делают из глины,
Гаданья, гибели, огня.
Я данник этой дисциплины,
Не осуждайте же меня!
183. СТАРЫЙ СКУЛЬПТОР
(1843–1963)
Пришли не мрамором, не бронзой,—
Живые ринулись на смотр —
В монашеском обличье Грозный,
В отваге юношеской Петр.
Два зеркала, два разных лика,
Два крайних возраста твоих.
А за окном парижский вихрь
Не спит всю ночь и пляшет лихо.
Фиалки дышат как весна,
Грохочут фуры и фиакры.
Нет, не добьешься больше сна,
Не отобьешься от подагры.
Иль, может, вправду на покой,
В последний путь на катафалке?
Там, что ни май, цветут фиалки,
А глина вечно под рукой…
Но, полон злобы дня насущной,
Тот — не замеченный в углу,
Насмешливый и непослушный —
Сел на скалу, глядит во мглу,
Упер в коленки подбородок,
Не откликается на зов.
Он тоже вышел из низов
И горд, как всякий самородок.
Он не по климату одет
И выглядит пронырой тертым.
Прости, что вмешиваюсь, дед,
Свожу тебя с твоим же чертом!
Ты с этим малым подружись,
Стяни ремень возможно туже
И начинай сначала ту же,
Хоть и нелегкую, а жизнь!
Гол как сокол, небрит, неистов,
Ты повстречаешь молодежь,
Рассмотришь абстракционистов
И Стасова к ним приведешь…
Смеешься? Неудобно, дескать,
Оставить свой привычный круг,
Быть академиком — и вдруг…
Что за нужда! Какая детскость!
Ты прав, старик, семижды прав.
Прости, что, не считаясь с датой,
Простую вежливость поправ,
Я вздумал звать тебя куда-то.
Прости! Я позже родился,
И в давке этих людных улиц
Мы на полвека разминулись,
А встретились на полчаса.
Твой возраст стодвадцатилетний
Не станет старше всё равно.
До скорой встречи, до последней…
Я занял очередь давно.