Жан Кокто
338. БАРАБАННАЯ ДРОБЬ
Я тебя обожаю, солнце, дико,
Пред тобой ползу на брюхе, владыка!
Лакировщик винограда, яблок и груш,
На меня свой яркий лубок обрушь!
Дуби мне кожу, вытри мой пот,
Избавь меня от прочих забот.
Блеснул зубами негр. Смотри —
Он черен снаружи, розов внутри.
Я черен внутри, розов снаружи,—
От превращенья не стану хуже.
Повтори меня в существе другом,
Как ты Гиацинта сделал цветком.
Стрекоза ненормально вверх сиганула.
На меня из печки хлебом пахнуло.
Преврати сейчас же полдневный зной
В прохладу ночи, в сумрак лесной.
Преврати мой бред в то самое Древо,
Под которым Змей любезничал с Евой.
Помоги привыкнуть к миру обид,
К тому, что мой бедный друг убит.
Лотерею свою быстрей разгрузи,
Расставляй на полках дорогие призы.
Не нуждаемся мы в стеклянных бусах, —
Припаси их в Антилах для голопузых.
Выбирай нарядней нам барахло,
Чтобы в ноздри било и сердце жгло!
Чтоб арпеджио скрипок пело мажорно
В салоне зеркал, в палатке обжорной!
Укроти мой нрав, распали мой бред,
Шарлатан, хозяин золотых карет!
Пусть вьется по жилету цепь золотая.
… Я сам не знаю, о чем болтаю…
Моя тень внезапно ушла от меня.
Твой зверинец, солнце, полон огня.
Директор цирка, синьор Чинизелли,
Завари мне покрепче пьяное зелье!
Ты клоун-смехач, матадор-лихач,
Циркач, летящий по небу вскачь.
Ты негр, чемпион мирового бокса,
О твои лучи экватор обжегся.
Я всё терплю. Я лишь хорошею,
Когда ты дубасишь меня по шее.
Я славить ныне и присно рад,
О солнце, твой упоительный ад!
339. «Весь грузный хлам веков, всё золото музеев…»
Весь грузный хлам веков, всё золото музеев —
Как мне постыло всё!
Пускай же сокрушит дремоту ротозеев
Работа Пикассо!
Пускай всплывает вверх вся мебель наших комнат,
Все двери отперты,
Все руки ищут рук, все рты себя не помнят —
Ждут поцелуев рты.
Художник с музами сдружился в пляске вечной
И властною рукой
Из беспорядочности создал человечный
Порядок и покой.
Поль Элюар
340. СВОБОДА
На школьных своих тетрадках
И на древесной коре,
На зыбких холмах песчаных
Я имя твое пишу.
На всех страницах прочтенных,
На всех страницах пустых,
На крови, камне и пепле
Я имя твое пишу.
На золоченых картинах,
На королевских венцах,
На воинском вооруженье
Я имя твое пишу.
На пустырях и в дебрях,
На птичьих гнездах в кустах,
На всех отголосках детства
Я имя твое пишу.
На очарованьях ночи,
На белом хлебе дневном,
На первых днях обрученья
Я имя твое пишу.
На всех осколках лазури,
На глади лунных озер,
На солнечных водоемах
Я имя твое пишу.
На беспредельных равнинах,
На крыльях летящих птиц,
На мельничных сонных крыльях
Я имя твое пишу.
На каждом луче рассветном,
На море, на кораблях,
На горных безумных высях
Я имя твое пишу.
На облачных испареньях,
На струях косых дождей,
На ураганных ливнях
Я имя твое пишу.
На всех мерцающих формах,
На бубенцах цветов,
На явно видимой правде
Я имя твое пишу.
На торной прямой дороге,
На опустевшей тропе,
На площади многолюдной
Я имя твое пишу.
На лампе, в ночи зажженной,
На лампе, погасшей к утру,
На всех домах, где бы ни жил,
Я имя твое пишу.
На зеркале, отразившем
Пустое мое жилье,
На теплой пустой постели
Я имя твое пишу.
На шерстке доброй собаки,
На острых ее ушах,
На лапах ее неуклюжих
Я имя твое пишу.
На каждой близкой мне плоти,
На лбу любимых друзей,
На каждой раскрытой ладони
Я имя твое пишу.
На окнах, раскрытых настежь,
На полуоткрытых губах,
Внимательно молчаливых,
Я имя твое пишу.
На брошенных укрепленьях,
На сломанных фонарях,
На стенах тоски вседневной
Я имя твое пишу.
На гибели без возврата,
На голом сиротстве своем,
На шествиях погребальных
Я имя твое пишу.
На возвращенном здоровье,
На дерзости, что прошла,
На безрассудных надеждах
Я имя твое пишу.
Могуществом этого слова
Я возвращаюсь к жизни,
Рожденный дружить с тобою,
Рожденный тебя назвать —
Свобода!