Зелёные травы

припали к нашим рукам...

Хотя не хватает

уже зубов и волос,

Пыл юности прежний

пока не покинул нас.

Поэзию встретить

и с чаркой вина побыть

Ещё, не скудея,

в душе настроенье есть.

ЛУНА НА ЧУЖБИНЕ

Гость недавно

пришёл из Цзяннани к нам.

В ночь прихода

месяц рождался вновь.

В странах дальних,

где путник долго бродил,

Трижды видел он

чистый и светлый круг.

Утром вслед

за ущербной луною шёл,

Ночью рядом

с новым месяцем спал.

Чьи это сказки,

что нет у луны души?

Тысячи ли

разделяла невзгоды с ним!

Утром встанет

на мост над рекою Вэй,

Ночью выйдет

на старый Чанъаньский путь.

Разве скажешь,

ещё у кого в гостях

Этой ночью

будет светить луна?

ЦВЕТЫ — НЕ ЦВЕТЫ[91]

Как будто цветы.

Не цветы.

Как будто туман.

Не туман.

В глубокую полночь

придёт.

Наутро с зарёю

уйдёт.

Приходит, подобно весеннему сну,

на несколько быстрых часов.

Уходит, как утренние облака,

и после нигде не сыскать.

ХОЛОДНАЯ НОЧЬ НА ЖЕНСКОЙ ПОЛОВИНЕ

Вот полночь уже.

Постель моя холодна.

Я сплю без него,

и нет даже сил привстать.

Душистый огонь

в курильнице отгорел,

И слезы в платке

застыли прозрачным льдом.

Боясь потерять

и тень, что всегда со мной,

Я всю эту ночь

не буду гасить фонарь.

НОЧЬЮ В ДОМЕ НАД РЕКОЙ ЧИТАЮ СТИХИ ЮАНЯ ДЕВЯТОГО

Прошедшею ночью

в том доме над самой рекою

Я пел до рассвета,

так было стихов твоих много.

Слова разлетались

под красной резною решёткой.

И падали рифмы

пред быстро бегущей рекою.

И чисты и чётки,

в гармонию звуки сливались.

Возвышенно-тонки,

вошли в совершенное мысли.

Ты взял в свои песни

сияние белого снега,

Для них захватил ты

лазурного облака прелесть.

В них каждый отрезок —

литая из золота строчка,

Узоры двойные —

нефритом скреплённые пары.

Ветров сразу восемь

возникло в холодной пустыне,

В пять радужных красок

зажжённый пожар полыхает.

Петлёй ледяною,

свиваясь, звук стынет за звуком,

Жемчужною низью

круглятся за знаками знаки.

В поэмах созвучья

сплетаются вышивки тоньше,

Их кости и мышцы

нежнее и мягче, чем хлопок.

Бурлят и клокочут,

вздымаясь кипящей волною,

Поют, разливаясь,

сильней, чем свирели и струны.

Медовый источник

забил, из земли вырываясь,

Напев величавый

нисходит с высокого неба.

И духи и бесы,

внимая, как будто рыдают,

И рыбы-драконы,

услыша, застыли в молитве.

В кругу своём звёзды

смятенно сбиваются в толпы,

Луна, опускаясь,

на время осталась послушать.

Растрогались гуси —

они тишины не нарушат,

Грустят обезьяны —

и те погрузились в молчанье.

И льются ручьями

у ссыльного странника слёзы,

Свой путь прерывает

торговца проезжего лодка...

О песнях украдкой

певицы тебя умоляют.

Мы внемлем неслышно

тоскующих жён перепевам.

Косыми рядами

стих пишут на стенах белёных,

Короткие строфы

на красной бумаге выводят.

Вкус мяса забудешь

в часы наслажденья стихами[92].

Болезни проходят,

как только за песни возьмёшься.

Чжан Цзи их узнает —

и падает ниц от восторга,

Ли Шэнь их услышит —

и всё забывает от счастья[93].

Путь-дао извилист,

но гений на нём лишь воспрянет,

В свободе от службы

поэзия станет призваньем.

Велением неба

твой голос величия полон,

По правилам жизни

влачишь свои дни в неудачах.

Я вижу, как слабы

стихи, что написаны мною,

Я знаю всю силу

души и талантов другого.

В старанье, в работе

хоть мы ж добились того же,

Но тонкость и грубость

всё с разных сторон повисают.

Мы, каждый, имеем

по тысяче созданных песен,

Заброшены оба

на берег далёкого моря.

И головы наши

от песен всё больше белеют,

И взглядом любовным

мы оба сквозь даль проникаем.

Нам письма к поэтам

мешают трапезовать утром,

И в поисках слова

мы глаз по ночам не смыкаем.

На старости платим

долгов поэтических бремя,

Навечно связали

мы судьбы свои с письменами.

Мы часто вздыхаем

о Чэне — мыслителе мудром,

Всегда мы тоскуем

о Ли — небожителе павшем[94].

Их громкая слава

лишила успехов житейских,

И горечь раздумий

небесный им век сократила.

Им не было счастья

в их пору найти пониманье.

Что им после смерти

любовь или жалость потомков!

Скорбим друг о друге

сегодня и мы точно так же:

В Пэньпу я в изгнанье,

ты в ссылке своей в Тунчуани.

ДАРЮ ЖЕНЕ

Белую голову

только склоню со вздохом,

Тёмные брови

тотчас же и ты печалишь.

На зиму платье

ты чинишь при свете лампы.

Девочка наша

играет с тобою рядом.

Дом обветшал —

все завесы и ширмы стары —

И неуютен —

в циновках осенний холод.

Бедность людская

ведь тоже бывает разной.

Лучше за мною

быть замужем, чем за Цянь-лоу[95].

РАННЯЯ ВЕСНА НА ЮЖНОМ ОЗЕРЕ[96]

Ветер ходит кругами, исчезли тучи,

только что прекратился дождь.

Отражается солнце в озёрных водах,

потеплело, и ярче свет.

Воздух в далях как будто усеян алым —

абрикосы цветут в горах.

Полосами простёрлась новая зелень —

окаймил берега камыш.

Низко крыльями машут белые гуси,

тяжело летят, как зимой.

Языки недвижимы у жёлтых иволг,