кто ещё слушать захочет?

ЧИТАЯ ЛАО-ЦЗЫ

«Кто говорит — ничего не знает,

знающий — тот молчит».

Эти слова, известные людям,

Лао принадлежат.

Но если так, и почтенный Лао

именно тот, кто знал,—

Как получилось, что он оставил

книгу в пять тысяч слов[51]?

В ЗИМНИЙ ДЕНЬ ВОЗВРАЩАЮСЬ ДОМОЙ ПО ПИНЦЮАНЬСКОЙ ДОРОГЕ

По горной тропинке взбираться мне трудно,

и клонится солнце легко.

Деревья под инеем в дымном селенье

готовы ворон приютить.

Я к ночи домой не успею вернуться,

но это, пожалуй, пустяк:

Три чары вина, только снятого с жару,—

вот будет и дом для меня.

НА ОЗЕРЕ

I

Буддийский отшельник

сидит за игральной доской.

На шахматном поле

бамбука отчётлива тень.

В бамбуковой роще

монаха не видит никто,

Лишь изредка слышен

фигур опускаемых стук.

II

Малютка тихонько

шестом подвигала челнок.

Украдкою вырвав

белеющий лотос, вернулась.

Но ей невдогадку,

что надо упрятать следы:

Плавучие травы

раскрылись прямою дорожкой.

НАВЕЩАЮ ВЕСНУ

За годами вослед я состарился сам,

ничего мне желать не осталось.

Но стремление радостно встретить весну

у меня сохранилось в избытке.

У кого-нибудь, издали вижу, весной

сад цветёт, и тотчас прихожу я.

Я на то не смотрю — дом богат или нищ,

в нём друзья или люди чужие.

Я ОГОРЧЁН ВЕСЕННИМ ВЕТРОМ.

ПОСЫЛАЮ ДВА ЧЕТВЕРОСТИШИЯ ЛИ ДВАДЦАТОМУ[52]

I

Снег у подножий деревьев сошёл,

время раскрыться цветам.

Тает и лёд по краям у пруда,

может подняться трава.

Только мороз у меня на висках

нынче по-прежнему бел:

Ветер весенний ко мне одному

добрых не ведает чувств.

II

В храме постились мы долгие дни,

кончили только теперь,

Смех и забавы друзей за вином

мною забыты давно.

Если сейчас не нальёшь ты вина,

выпить меня пригласив,

Значит, и ты равнодушен ко мне

так же, как ветер весны.

ПРОВОЖАЮ НАЧАЛЬНИКА ОТДЕЛЕНИЯ ЛУ, ОТПРАВЛЯЮЩЕГОСЯ В ХЭДУН,

В УПРАВЛЕНИЕ ГОСПОДИНА НАЧАЛЬНИКА ПЭЯ

В час разлуки с тобою был в сумерках дождик

на реке у Лоянского моста.

В день приезда в Хэдун будет ветер прохладный

там, где Фэнь расстилаются волны.

Сюнь-начальник[53], увидя тебя в управленье,

обо мне тебя спросит, наверно.

Ты ему передай, что осенние травы

в дом мой накрепко заперли входы.

БЛАГОДАРЮ ЗА ПРИСЛАННОЕ МНЕ ПЛАТЬЕ

Год за годом всё больше дряхлею и старюсь,

и друзей всё становится меньше.

Всюду, где бы я ни был, уныло и скучно,

получаю я письма всё реже.

И один лишь единственный Чао почтенный

не забыл о товарище старом.

Я ещё и весеннего чаю не выпил,

уж осеннее шлёт он мне платье.

ВОЗВРАЩАЮСЬ ВЕЧЕРОМ В ВОСТОЧНЫЙ ГОРОД

На взятой в дорогу бамбуковой палке

висит черепаховый жбан.

С ребячьей причёской сучжоуский мальчик

ведёт за уздечку коня.

Я под вечер в город восточный въезжаю,

меня не узнает никто:

Короткая обувь, и низкая шапка,

и белый холщовый халат.

ОДИН СТОЮ НА ЗАПАДНОЙ БАШНЕ

На тело наброшено белое платье,

и волосы снега белее.

И так, в опьяненье, стою я всё время

на маленькой западной башне.

Прохожие смотрят, ко мне повернувшись,

и мне удивляются, верно:

«Подряд уж одиннадцать лет неизменно

здесь видим мы этого старца».

В БОЛЕЗНИ

ПРЕДИСЛОВИЕ К СТИХАМ

Во время Кайчэн, в год Цзивэй[54], я был в возрасте, как говорится, прибрежной ивы — мне исполнилось шестьдесят восемь лет.

Зимою, в десятом месяце, в утро под знаками Цзяинь, я впервые тяжело заболел — ломило тело, рябило в глазах, левая нога отнялась.

Так пришло время, когда меня одолели старость и болезнь. Я давно уже нашёл приют своему сердцу в учении Будды, я давно бродил и по книгам Лао и Чжуана. И вот, пользуясь досугом в болезни, я стал размышлять над своей жизнью и много приобрёл.

И в самом деле, я пренебрёг плотью и всё внимание своё устремил на то, чтобы забыть о горе и страданиях. Я на первое место поставил проникновение в сущность вещей и только потом лечился.

Проходили дни и месяцы, и болезнь понемногу отпускала меня. Я запирал дверь и предавался покою. Не тревожа себя ничем, я наслаждался праздностью. И когда приходило поэтическое вдохновение, я не мог препятствовать ему. Вот почему я создал пятнадцать стихотворений. Они названы мною «В болезни», я посылал их друзьям и писал их для того, чтобы рассказать о себе.

Когда-то Лю Гун-гань[55], болея в Чжанпу[56], и Се Кан-лэ[57], лёжа в болезни в Линьчуане[58], писали стихи, в песнях изливали свои мысли и стремления.

Ныне я пишу обо всём этом в предисловии: меня беспокоит, что среди людей, не знающих меня, найдутся такие, которые усмешками встретят мои стихи.

I

За рождением старость на свете, а вслед

и болезни — идут чередой[59].

Я, конечно, в душе о порядке таком

знал и сам с незапамятных пор.

День рожденья сегодня, и прожитых мной

отметаю я семьдесят лет.

Я как будто бы должен стыдиться того,

что болезнь с опозданьем пришла.

II

Ныне сердце моё обратилось в золу,

белый шёлк у меня на висках.