На расстоянии версты от селения он стал лагерем и снова послал Шамиля с Кебед-Магомой, Амир-ханом, Ахвердиль-Магомой на переговоры с ансальцами. Те перегородили дорогу у входа в село. Когда посланцы имама приблизились, один из стариков, стоя на крыше крайней сакли, сказал:
— Ну что ж, дорогие гости, коли пришли — заходите, погостите у нас, потолкуем.
Шамиль хотел было сделать шаг с вершины вала, но чей-то тихий голос с той стороны предупредил:
— Не ходи, здесь приготовлена ловушка.
Тогда Шамиль, отойдя назад, крикнул «гостеприимному» старику:
— Послушай, отец, мы не сомневаемся в радушном приеме ансальцев, но, к великому сожалению, наш мюршид велел нам входить в селение только в том случае, если вы отправите к нему четырех заложников и пятьдесят туманов[40].
— У наших сельчан не найдется столько денег, — ответил старик.
— Тогда мы пойдем обратно, доложим имаму то, что вы сказали, и вернемся сюда с большой силой, чтобы начать с вами бой.
Когда Шамиль с товарищами удалился, старейший из жителей Ансаля стал советоваться с соплеменниками.
— Навряд ли нам удастся одолеть этих дивов[41], — сказал старик. — Мне кажется, благоразумнее заключить мир с ними.
— Конечно, зачем нам начинать кровную вражду с единоверцами. Лучше отдадим то, что они требуют, и на этом закончим, — сказал ансальский мулла.
С ним все согласились. Тут же выделили представителей во главе с муллой и послали на переговоры с имамом Гамзатом.
Гамзат договорился с ансальцами о количестве мобилизуемых, продовольствия, дал им срок и повернул к Гоцатлю.
Шамиль поехал дальше. Он побывал в Гидатле, собрав там отряд, отправился в Гимры.
В первый же день прибытия в родное село к нему прискакал посыльный с приказом от имама. В нем говорилось: «Немедленно собери людей и не задерживаясь иди на Мишули. Мишулинцы, так же как ансальцы, отказываются выделять воинов, не подчинились Саиду ихалинскому, которого я назначил наибом над ними».
Шамиль с гидатлинцами и гимринцами поспешил на помощь Саиду. Мишулинцы, видя, что дело принимает плохой оборот, покорились наибу из Ихали.
Молодой хунзахский хан Абу-Нуцал, узнав о том, что враг их дома чанка Гамзат избран имамом и собирает силы для новых выступлений, через горы поехал в Тифлис. Он взял с собой молочных братьев — Османа и Хаджи-Мурада.
Царский наместник, выслушав молодого хана, сказал через переводчика:
— Сейчас мы можем помочь тебе только деньгами. Два года назад хунзахцы прекрасно справились с полчищами Кази-муллы. Ты возглавил соплеменников, за что и был удостоен высокой царской награды. Возвращайся, вооружи народ и сделай со вторым имамом то же, что сделал с первым.
Офицеры штаба устроили пирушку, на которую пригласили молодого хана, напоили его, окружили девицами легкого поведения, от поцелуев и объятий которых с трудом отбился Абу-Нуцал.
Осман и Хаджи-Мурад, следившие за происходящим в щель оконной рамы, с отвращением плевались и, когда им удалось вырвать собрата из рук разгулявшихся офицеров и девок, несмотря на полночь, обмыли Абу-Нуцала студеной водой с головы до ног.
Вернувшись домой ни с чем, молодой хан, следуя совету, стал в свою очередь объезжать селения, чтобы собрать силы.
Шамиль, возвращаясь из Мишули, встретил жителей Урита, которые сообщили ему, что хунзахцы во главе с ханом Абу-Нуцалом наступают на Харадарих и прошли уже полпути.
Присоединив к своим силам вооруженный отряд уритинских юношей, Шамиль пошел навстречу Абу-Нуцал-хану.
Хунзахский правитель, увидев приближающийся отряд, затаился в скалах и встретил мюридов градом камней. Однако Шамиль успел предупредить воинов о возможной опасности. Мюриды, сделав вид, что они на всем скаку направляются к узкому проходу, над которым нависали громады скал, не доскакали до него и круто повернули коней в гору. Неожиданным ударом с фланга они выбили ополченцев Абу-Нуцала с высот, обратив их в бегство.
Преследуя хунзахцев верхней дорогой, Шамиль заметил большой отряд, идущий со стороны Гоцатля. Это Гамзат-бек вел своих воинов.
— Сам аллах поторопил тебя в нашу сторону, а я с утра послал гонца за тобой, — сказал имам.
Шамиль рассказал ему о встрече с Абу-Нуцал-ханом.
— Вот и хорошо, наши пути совпали, мы идем на Хунзах, — сообщил Гамзат-бек.
Успев проскочить мимо Гамзата, Абу-Нуцал вернулся домой и начал спешно укреплять подступы к Хунзаху.
Имам со своими войсками, подойдя к аулу, расположился на равнине, возле речки Тобот. Он стал истреблять спелые хлеба и палить скошенные травы. Видя, что хунзахцы не реагируют на его действия, Гамзат направил к ним представителей во главе с Кебед-Магомой телетлинским.
Посланцев впустили в селение. К ним вышла ханша Паху-бике:
— Что угодно от нас вашему Гамзату? — спросила она.
Кебед-Магома, выступив вперед, ответил:
— Имам Гамзат-бек, да возвеличит его аллах, требует от хунзахцев признания шариата и отречения от присяги, данной русскому царю.
— Возвращайтесь к тому, кто вас прислал, и скажите, что мы подумаем, решим и пришлем своих представителей, — ответила ханша.
На другой день ее представители, опять, как и прежде, во главе с муллой Нуром, явились к Гамзату…
Гамзат-бек вышел из шатра, стал перед посланцами ханши в окружении свиты. Степенный мулла Нур, пригладив длинную бороду, начал спокойно излагать доводы ханши:
— Наша госпожа Паху-бике как истинная мусульманка не против установления шариата в подвластных ей селениях. Начинать можете с Хунзаха. Пришлите своего ученого, и мы охотно исполним все его требования. Что же касается подчинения тебе, оно может быть полным, ибо испокон веку ханы Хунзаха привыкли повелевать. Нарушить присягу, данную русскому царю, молодой хан Абу-Нуцал не может, ибо люди совести клянутся один раз, но Абу-Нуцал дает обещание не содействовать армии царя, если она будет воевать с воинами Гамзата.
— Хорошо, — сказал Гамзат-бек, выслушав муллу Нура. — Мы отправим в Хунзах ученого для установления шариата, но с условием, что Паху-бике отдаст нам своего младшего сына Булач-хана.
Когда вернулся мулла Нур и сообщил об условиях Гамзата, ханша заметалась, как волчица, загнанная в кошару. Ее младшему сыну исполнилось только восемь лет. Эта сильная, властная женщина теряла самообладание. Ломая руки, посылала проклятия наглому чанка.
— Чует мое сердце беду, — говорила она.
— Госпожа, успокойся, аллах милостив, они ведь тоже мусульмане, неужели осмелятся причинить вред ребенку, — говорил мулла Нур, утешая ханшу.
— Отнять дорогое дитя! У кого? За что? И когда будет конец моим черным дням? Нет, пусть лучше вырвут сердце мое, но сына не отдам! — закричала она, прижимая к груди мальчика.
Тогда к Паху-бике подошел двоюродный брат покойного хана, полковник царской службы Сурхай-бек.
— Сестра моя, — сказал он, — мальчик не должен быть свидетелем проявлений твоей слабости, отпусти его, пусть он уйдет, а мы поговорим, как лучше сделать.
Старший Абу-Нуцал взял младшего брата за руку и, выводя его из комнаты, шепнул:
— Будь мужчиной, никого не бойся, пока я жив.
В доме собрались все ученые и почетные жители Хунзаха. Паху-бике вышла к ним вся в черном. Ее бледное лицо резко выделялось на темном фоне платка.
В величественной позе долго стояла она молчаливо. Молчали и хунзахцы.
— Люди, что будем делать? — наконец спросила она.
— Мы послушно исполним все, что ты скажешь, госпожа, — ответил один из узденей.
— Хорошо, ради вас — покорных и преданных, во имя мира я оторву от сердца своего младшего сына. Пусть будет пленником во имя сохранения многих жизней, — решительно сказала Паху-бике.
Люди ушли, а ханша, удалившись в свои покои, долго плакала в одиночестве. Никто не утешил ее словами надежды. Поздно ночью вышла она с маленькой лампой в руках. Неслышно ступая, прошла в комнату, где спал младший сын. Села у изголовья, склонилась над ним, безмятежно спящим. Так просидела она до рассвета.