Так заповедала Петровых себе, так старалась жить, так и жила. В 1934 году увлеченный ею Мандельштам написал стихотворение, героиней которого была совсем еще молодая Мария Петровых:
Восхищенный внешним обликом Марии Сергеевны, силой ее женских чар, в последней строфе Мандельштам вывел сжатую формулу ее человеческой сути: «Ты, Мария, — гибнущим подмога!» Вся последующая жизнь Петровых подтвердила эту афористическую характеристику.
Литературовед Эмма Герштейн вспоминает, что, когда в 1949 году в третий раз арестовали сына Ахматовой Льва Гумилева, Анна Андреевна просила ее запомнить, что деньги (200 р.) для ежемесячных передач в Лефортовскую тюрьму ей давала М. С. Петровых (см. в кн.: Ахматова А. Requiem. М., 1989. С. 23). Тогда Ахматова была беднее вечно бедствующей Петровых…
«Убитое сердце», «пепелище сердца моего», «сердце верное, как в преисподней, мается» — Петровых часто жаловалась в стихах на смертоносные житейские невзгоды, утраты в жизни и любви. Упорная работа души помогла вытерпеть невыносимость судьбы.
Голос ее ни разу не прозвучал в лицемерно-бравурном, фальшиво-счастливом хоре голосов, прославлявших враждебную человеку эпоху. Можно сказать, что Мария Петровых победила в неравной борьбе с веком; доказательство победы — ее стихи.
За свою полувековую творческую жизнь Петровых написала немногим более 150 стихотворений. Первое, что бросается в глаза при чтении, — их высокий художественный уровень.
Как часто, знакомясь с творчеством современного поэта, читатель действует, как старатель, — отыскивает в груде пустой породы кусочки драгоценного металла: среди проходных, а иногда и просто слабых стихов — стихи удачные, лучшие. Когда хорошие стихи стоят близко друг к другу — тогда мы имеем дело с мастером. Таков случай Петровых.
Испытав в 20-е годы, в пору учебы на Литературных курсах, увлечение современными ритмами, лексикой, формами, она к началу сороковых годов окончательно пришла к классическому русскому стиху, его словарю, размерам, темам. Нова, единственна, уникальна была интонация. Угол зрения.
Удивительно последовательно придерживалась Петровых «вечных» тем мировой лирики: любовь, творчество, природа, смерть.
Лирическая исповедальная поэзия нашла в Петровых в середине XX века одного из самых преданных своих приверженцев:
Об этом стихотворении, которое являет собой высокий образец гармонии между формой выражения и сутью, наверное, каждый сможет сказать: «Вот то, что я сам чувствовал, но для чего у меня не было слов». А ведь именно так, если верить английскому поэту Томасу Стернзу Элиоту, и должна восприниматься истинная поэзия.
Андрей Белый на вечере памяти Блока сказал: «Когда рассматриваешь творчество поэта в его целом, надо прежде всего нащупать то основное зерно, из которого выветвляются все творчество, все образы; тот поэт не выдерживает разбора, который не обнаруживает внутреннего зерна».
Каково же «основное зерно» Петровых? Кто-то, может быть, скажет, что самое прекрасное в ее творчестве — любовная лирика. Действительно, мало кто из современных поэтов сравнится с Петровых в умении выразить переживания влюбленного сердца. Радость встречи и отчаянье разлуки, прямодушное признание и горечь от сознания того, что любовь угасает, оплакивание умершего возлюбленного и еще много разных оттенков, фаз, коллизий любви запечатлено в стихах. Пожалуй, нет среди них стихов о возникновении, зарождении чувства. Петровых — поэт, так сказать, зрелой, «развитой» любви.
Героиню ее любовной лирики отличает редкая сила чувства, энергия чувств рождает энергию стиха, безупречного в своей завершенности и богатстве стилистических фигур, повторов, звуковых перекличек:
И все-таки, при всей той высоте, которая достигнута Петровых в стихах о любви, ее «основное зерно», полагаю, в другом. Раннее осознание своего дара и долгая, отчаянная борьба за его развитие и обогащение, против его оскудения — вот тот главный, стержневой сюжет, к которому снова и снова возвращалась она на протяжении своей творческой жизни. Им пронизаны ее стихи разных лет.
«Для стихов планета наша мало оборудована», — написал Маяковский. Он застрелился в 30-м году и не застал многие страшные события. Его иронические слова стали для следующих десятилетий провидческими. Как ни мало были «оборудованы» для поэзии 20-е годы, последующие стали уж и вовсе убийственны для нее.
У Петровых почти нет стихов, помеченных серединой и второй половиной 30-х годов. Видно, в те годы она могла только в оцепенелом молчании наблюдать за лавиной ужасных событий, которая обрушилась на народ. Творчество Петровых как бы поделено паузой 30-х годов на две части: это ранние стихи, с их ощущением радости бытия, версификаторской мастеровитостью, богатством слов и красок, и зрелая лирика — с начала 40-х годов и до смертного часа: мерная поступь классического слога, умудренность жизнью и выстраданная любовь к ней.
Излюбленной стала тема поэтического творчества, вернее, творческой неудовлетворенности, невоплощенности, немоты, которая для лирической героини хуже смерти. Творческим мукам посвящены трагический сонет «Сквозь сон рванешься ты помериться с судьбою…», короткое ироническое стихотворение «Постылых ни гугу…», ода творчеству «Прикосновение к бумаге…» и эпиграмматически-короткий императив:
Знала ли она слова Евгения Баратынского: «Дарование есть поручение, нужно исполнить его во что бы то ни стало»? Жила, и писала, и мучилась Петровых так, как будто каждый миг помнила эти слова.
До недавнего времени думалось, что, кроме нескольких превосходных стихов о войне, в лирике Петровых нет и намека на общественные мотивы, гражданский пафос. Эпоха словно стояла в стороне от переживаний ее героини. Подборка стихов, опубликованная в 1989 году («Знамя», № 1), пролила свет на отношение поэтессы к событиям современности. «Без оглядки не ступить ни шагу…», «Есть очень много страшного на свете…» — два эти стихотворения дают правдивую картину эпохи, осмысленную потрясенным свидетелем.