Прошел в туалет тот мужчина, который вчера сидел перед теле­визором, Аркадий Семенович. «Вот кто хорошо устроился,— сказал ему в спину парень.— Ему о рубашках думать не надо». Юшков про­полоскал рубашку и ушел в номер. Сосед спал. Нужно было что-то делать. Преодолевая безразличие, Юшков пошел в душ. Постоял под горячей струей, под ледяной, снова под горячей и снова под ледяной. Растерся. Стало веселее. У него начал складываться план: изучить комбинат с самого начала, с того места, где получается брак, с мар­тенов. Сойтись поближе с людьми, стать здесь своим человеком. Вдруг что-нибудь да откроется? Уехать он всегда успеет, а других идей у него нет.

В восемь сосед проснулся, и они пошли ужинать. Нижнетагилец взял инициативу в свои руки: «Кто сегодня заказывает, я или ты?» — «Давай я».— «Ладно. В другой раз я».

Около эстрады сидели принаряженный Аркадий Семенович и женщина из Одессы, которая вчера вязала в холле перед телевизо­ром. Она была в шелковом платье с большой брошью на груди. Зна­комый усатый парень сел за их столик. Ухмыляясь, наклонился к женщине, зашептал на ухо. Она сначала придвинула к нему голову, потом отстранилась и покраснела. Наверно, он рассказывал анекдо­ты. Аркадий Семенович стал смотреть в сторону, заинтересовавшись вдруг лепкой вокруг плафонов. Парень поманил рукой официантку, что-то заказал. Прыгнул на эстраду, поставил на радиолу пластинку, отрегулировал звук погромче. Пока он возился, Аркадий Семенович и одесситка сердито перешептывались между собой. И тут нижне­тагилец сказал: «Хром есть». Юшков решил, что ослышался. «Где?!» — «Хром есть. Четыре вагона. Но мне он не годится. Я его не беру».— «Почему?» — «Он не по ГОСТу. Завышен марганец».

Стараясь оставаться спокойным, Юшков спросил: «На много за­вышен?» «На двенадцать соток».

Тыча вилкой в бруски жареного картофеля, важно сопел: он, мол, не берет что попало. Снабженец, наверно, он был хороший, но металловедению его никто не научил. Лишние двенадцать соток мар­ганца в этой стали, хоть и были отступлением от ГОСТа, ее не пор­тили. Юшков боялся выдать себя. «Что ж этот бригадир не пытался всучить никому?» — «Что он пытался и что не пытался, мы с тобой знать не можем».— «А ты сам,— спросил Юшков, не заметив, что перешел на «ты»,— так и будешь сидеть до конца месяца, пока хром не пойдет?» — «Против лома нет приема. У меня, кроме хро­ма, полно дел. Я тут еще только неделю, а уже две позиции сверх фондов выбил. У меня тут два десятка позиций».

Усатый парень около эстрады пригласил танцевать одесситку. Она отказалась. Он топтался перед ней, теряя апломб, а она мотала головой. Аркадий Семенович шлифовал пальцами свою рюмку. Те­перь, когда появилась надежда и Юшков знал, что ему нужно бу­дет делать завтра, все вокруг получило смысл. Он начинал действо­вать, а действие, как ток в проводнике, создавало вокруг себя поле с силами притяжения и отталкивания. И Юшкову азартно хотелось, чтобы женщина отказала нагловатому парню и чтобы парень по­чувствовал себя побежденным.

Утром он вышел из гостиницы, когда его сосед еще спал. Если они, эти четыре вагона, существовали в действительности, то никто теперь не должен был его опередить. В пустом коридоре заводоуп­равления уборщица таскала из двери в дверь швабру и ведра, по­звякивала связкой ключей. Юшков встал около двери производствен­ного отдела. Час спустя появилась полная женщина. Она распари­лась уже с утра, тяжело дышала, льняное желтое платье потемнело под мышками. Следом сунулся было в комнату узбек из Ташкента. Она, обмахиваясь за своим столом веером из бланков, сказала ему: «На двери же написано! С восьми часов! Читать не умеете?» Было без пяти восемь. Юшков боялся, что эти четыре вагона может отдать кому-нибудь полная женщина. Ровно в восемь появилась Ирина Сер­геевна. Она сразу почувствовала волнение Юшкова. Пропустила в комнату, подала стул, попросила: «Подождите, пожалуйста, я сей­час». Расположилась за своим столом, вытащила зеркальце, приче­салась. Делала это так, словно причесывается по просьбе Юшкова и для его удовольствия. Таращась исподлобья в зеркальце, спросила по-приятельски: «Что у вас новенького?» «Посмотрите, пожалуй­ста,— попросил он.— У вас должна быть плавка с марганцем не по ГОСТу». Удивленно взглянула. Спрятала зеркальце, продвинула к себе аппарат. Набрала номер. «Слушай, Володя! У тебя есть четыре вагона хрома? Есть или нет?.. Ты на меня не ори! — Лицо ее вдруг стало не­красивым и грубым.— Ишь ты! Я тебе так поору, что больше не захо­чется! Мы документы на эти четыре вагона не оформляли!»

Документы не составляли — значит, металл еще никто не взял. «У меня с собой фирменные бланки,— сказал Юшков.— Я пишу рас­писку, что претензий по марганцу к вам не будет. Дайте нам в счет заказа».

«Выдай все на тридцать шестой заказ!» — крикнула Ирина Сер­геевна в трубку. Это был заказ Юшкова. Положила трубку. Посмот­рела с уважением: «Как вы узнали про эти вагоны?» — «Каждая фирма,— повторил Юшков мудрость нижнетагильца,— имеет свои секреты».— «Вам повезло»,— улыбнулась поощрительно она. Юшков спросил: «Куда мне теперь?» «Вы в гостинице? — спросила она.— Родственниками еще не обзавелись? Позвоните мне из гостиницы утром, скажу вам номера вагонов».

Юшков помнил урок соседа. Из производственного отдела он побежал на отгрузку. Володя заполнял ведомость в своей будке. Он заметил Юшкова издали, когда тот пробирался к нему, балансируя на штабелях стали, но опустил голову к бумагам, словно бы не ви­дел его. «Как тридцать шестой заказ?» — спросил Юшков. Пришлось повторить это трижды. Володя поднял голову: «Что тебе надо здесь? Видишь, я работаю?» «Вижу, как ты работаешь. Запомни, Воло­дя,— сказал он,— эти четыре вагона — мои. С ними мудрить не пы­тайся. Так, как с Нижним Тагилом, второй раз не получится. За­помни: тридцать шестой заказ для тебя табу. Знаешь, что такое та­бу? Приходи завтра в триста двадцатый номер гостиницы, попро­буем друг друга понять». Володя молчал, отводил глаза, будто не слышал. Может быть, испугался, а может быть, посмеивался, как это Юшков, начав с угроз, кончил приглашением.

Нижнетагилец лежал на кровати в тренировочном эластичном костюме. Животик его в этом костюме обрисовался так, словно под тканью был спрятан футбольный мяч. «Заболел, что ли?» — спросил Юшков.

«Так и разэдак, этого я боялся»,— сказал нижнетагилец. Медлен­но попробовал сесть, прислушиваясь к ощущениям, чтобы поймать боль раньше, чем она начнется. Это ему, естественно, не удалось, и, снова ругнувшись, он повалился на кровать. «Радикулит?» — «Мио­зит,— ответил нижнетагилец.— Хрен редьки не слаще».— «Знаешь,— сказал Юшков,— я все-таки взял тот хром».— «Но там же марганец завышен».— «Рискнул. На поворотный кулак автомобиля сгодит­ся».— «Ну раз подошло, так хорошо,— сказал нижнетагилец.— Мне не подошло». По чувству облегчения, которое Юшков испытал, он понял, что это его все-таки мучило. Все-таки эти четыре вагона он словно из кармана у соседа вытянул.

«Вот когда лежу — ничего,— удивился нижнетагилец коварству болезни.— Вроде и здоров. А с тебя, конечно, причитается. Я один про эти вагоны знал».— «В другой раз отметим,— пообещал Юш­ков.— Я не забуду».— «Зачем откладывать? Жрать-то мне сегодня надо. Вот и сбегал бы в магазин. Что нам ресторан? Музыки мы их­ней не слыхали?» Нижнетагилец взволновал себя этими рассужде­ниями.

Пока Юшкова не было, он, однако же, остыл и успел осознать, что четыре вагона хрома упустил зря. Лежал мрачный, не глядел на Юшкова. «А ты, брат, на ходу подметки рвешь. Не мог мне под­сказать, что двенадцать соток марганца сталь не портят?» — «Я ду­мал, тебе не годится. Я же не знаю, для чего тебе».— «На такую от­ветственную деталь, как автомобильный поворотный кулак, годится, а мне не годится?» — «А бог тебя знает, может, вы там, в Нижнем Тагиле, спутники делаете».— «Спутники,— буркнул нижнетагилец.— Сидел бы я тут с тобой». После ужина он подобрел и сказал почти умиротворенно: «А теперь это дело надо переспать». Ночью он по­станывал и ругался, не давая Юшкову заснуть, а утром ушел на комбинат. Юшков спустился в холл и позвонил Ирине Сергеевне. Она продиктовала номера четырех вагонов. Пошутила: «Не знаю, как вы будете со мной рассчитываться». «Что-нибудь придумаем»,— сказал он. Она тихонько рассмеялась, отчего его слова стали казать­ся двусмысленными ему самому. Эти четыре вагона явно прибавили ему весу в ее глазах. Он тут же заказал по междугородному автоза­вод, Лебедева.