Похоже было, мужчина не столько Юшкову, сколько женщине хотел объяснить, что подвиги нижнетагильца преувеличены. Женщи­на возразила: «И с электродвигателями не у всякого получится». Она хотела защитить нижнетагильца, а получился как бы упрек Аркадию Семеновичу. Она поправилась: «Что говорить, если у нас их все равно нет.— И, недовольная собой, сказала, на мгновение став похожей на Лялю: — Все. Тихо. Сейчас не мешайте мне. Мне надо сосчитать пет­ли». Юшков попытался понять, в чем тут было сходство с Лялей, но не смог. Женщина считала петли на связанном, а Аркадий Семе­нович стал произносить другие цифры в том же ритме: «Двенадцать, тринадцать, четырнадцать...» — сбил ее со счета, и они рассмеялись. Она сказала: «Аркадий, перестань», и он повеселел.

Спустился по лестнице нижнетагилец. Спросил, кто играет, и важно сказал, усаживаясь в кресло: «Посмотрим, чем они нас сего­дня порадуют».— «Как сосед? — спросила женщина.— Уехал?» — «Уехал!» — захохотал нижнетагилец. Теперь, когда Юшков знал, что сила того в электродвигателях, нижнетагилец перестал его интересо­вать. Они все здесь были соперниками, и в самом худшем положении был он, Юшков.

У барьера с табличкой «Администратор гостиницы» стояла строй­ная женщина в золотистом парике и в строгом синем костюме. Она разговаривала с администраторшей и отстранилась, давая Юшкову возможность подойти к барьеру. «Тут у вас товарищ из Херсона освободил койку в двухместном номере,— сказал Юшков.— Я хочу на его место». «А больше вы ничего не хотите?» — спросила админи­страторша. Юшков оскорбился: «Это вы у меня спрашиваете?» — «Я уже выписала вам место. Что же, вам дважды в день постель будут менять?» — «Поля,— вмешалась женщина в парике,— удовлетвори просьбу товарища».— «Я еще не трогал вашей постели»,— по инерции спорил Юшков, хоть видел, что администраторша переписывает его бланк. Женщина в парике прошла к кабинету около лестницы. Ее синий костюм был похож на форму стюардессы. У нее был вид школьной учительницы, которая идет между парт, поглядывая на ша­лунов. Аркадий Семенович, снова сползший в кресле так, что брюки задрались и оголились молочно-белые икры, мгновенно подобрался. И впрямь как ученик перед учительницей. На двери кабинета висела табличка «Директор».

«Что не смотришь футбол? — крикнул нижнетагилец Юшкову.— Садись сюда».— «Вы как? — спросил Юшков.— Не боитесь спать один в комнате?» — «Да знаешь, последние пять десятков лет как-то... А что?» — «Да решил вот составить вам компанию». Нижнетагилец хмыкнул и сказал: «Молодец. Остроумно пошутил. Молодец».

Дверь в кабинет директрисы оставалась открытой. Она сидела за столом и позвала Юшкова: «Ну как, Юрий Михайлович, все в поряд­ке? Заходите, пожалуйста, садитесь». Он сел в кресло. Свет в каби­нете был ярче, чем в холле, проявилась сетка морщинок вокруг глаз и стало видно, что директрисе не меньше пятидесяти. Вздернутый носик и полные губы сохранили какую-то долю то ли детской каприз­ности, то ли детской беспомощности. «Вы меня, конечно, извините, Юрий Михайлович, но в вашем городе живут не очень хорошие люди».

Этнографическое это наблюдение претендовало всего лишь на то, чтобы быть немедленно опровергнутым, и явно исключало самого Юшкова из числа не очень хороших людей. Поэтому он развел рука­ми и улыбнулся. «Нет, я серьезно, Юрий Михайлович.— Она по-детски надула губы.— Месяц назад тут был ваш земляк, я просила его прислать мне пятнадцать баночек женьшеневого крема. Говорит, у вас в городе он свободно на прилавках лежит. Вроде интеллигентный мужчина был, клялся, что вышлет, как только домой вернется, и вот по сей день мне этот крем шлет». «Может быть, он умер?» — предполо­жил Юшков. Она сказала: «Вы не похожи на толкача».— «Это моя пер­вая командировка,— сказал Юшков.— Не знаю даже, с чего надо начи­нать».— «Да, люди тут по месяцу сидят. Скажите, ну разве это не безобразие?» — «Что же делать?» — в тон ей глубокомысленно сказал Юшков, Она вздохнула: «Да, от нас с вами это не зависит».

«От вас кое-что зависит,— осторожно сказал он.— Вы директор единственной в городе гостиницы. Наверняка руководство комбината идет к вам на поклон, когда хочет устроить получше какого-нибудь заслуженного гостя. Разве не так? Значит, и они вам не откажут в случае чего». «Вы преувеличиваете мои возможности, Юрий Михай­лович. Многие так считают. Норовят подарок какой-нибудь сунуть... Я, конечно, человек грешный, но в этом чиста: не беру».

Лет десять назад она, наверно, еще пользовалась успехом. Подня­лась, взяла сумочку, погасила в кабинете свет. Юшков проводил ее до выхода. Напротив было почтовое отделение. Он заказал там разго­вор с домом и попросил мать завтра же купить и выслать ему пят­надцать баночек женьшеневого крема.

Рядом с почтой был магазин. Водку в нем по вечерам не продава­ли, и Юшков купил бутылку вина. Эта покупка пришлась нижнетагильцу под настроение. «Херсонец много о себе мнил, Юра. Если бы он не был, между нами говоря, таким-эдаким,— нижнетагилец, сидя на своей кровати со стаканом в руке, сказал, каким именно был херсонец,— если бы он не был таким-эдаким, я бы ему, как нечего делать, помог. Я сюда как-никак кое-что привез. И пили бы мы сей­час с ним коньяк. Но он хотел права качать. Он по инстанциям ходил. Ну и выходил».Он оказался разговорчивым, продолжал рассуждать уже лежа в темноте. Юшков спросил: «Директор гостиницы может что-нибудь сделать?» «Все может,— убежденно сказал нижнетагилец и тут же честно поправил себя: — Хотя... Вообще-то... ничего она не может. В хороший номер с телефоном тебя устроить в следующий раз — это да, а в смысле заказа... Она имеет дело с крупным начальством, а нашему брату лучше иметь дело с человеком поменьше. Начальство что-нибудь решит, а какой-нибудь бригадир на отгрузке Володя возь­мет да перерешит...»

Он не подозревал, что предсказывает свою завтрашнюю судьбу.

«С Володей я тебя завтра познакомлю. Но договориться с ним не пытайся. Будет клясться, что лучший твой друг, а завтра появится кто-нибудь еще — и он продаст тебя со всеми твоими инсинуация­ми».— «С чем?!» — «Со всеми потрохами продаст. Спи».

Утром они отправились на комбинат. Прошли квартал по трех­этажной улице Ленина, вышли к железнодорожному вокзалу и по­завтракали в маленькой темной столовой, набитой галдящими маль­чишками в форме ГПТУ. За привокзальной площадью поднялись на железный мост, прошли по нему над путями и увидели комбинат. До горизонта стояли цехи маленькие и большие, длинные и квадрат­ные, соединенные трубопроводами и асфальтовыми дорогами. Вокруг них шли цепочки деревьев, бетонные эстакады и изгороди из низкого кустарника. К каждому цеху, подходили железнодорожные ветки, именно они да торчащие в разных местах то гроздьями, то поодиночке трубы и создавали основной рисунок открывшейся с моста картины. Спустившись вниз, Юшков и его сосед оказались на территории ком­бината.

Нижнетагилец с утра был вялым и неразговорчивым. Он подошел к длинному белому цеху, в торец которого упирались два железно­дорожных пути. Толкнул калитку с надписью «Посторонним вход воспрещен». Здесь был конец производственной цепочки. Мостовые краны грузили в вагоны стальные листы, рельсы и штанги. Все это катилось сюда с другого конца цеха по дорожкам из стальных тру­бок. Солнечные лучи, падая сверху, казались балками стальной кон­струкции. В глубине сыпали искрами газовые резаки.

Бригадир Володя, черный и худой, в брезентовой куртке, надетой на майку, руководил погрузкой. Заметив нижнетагильца, он занервни­чал и попытался улизнуть, а когда увидел, что скрыться не удастся, набросился с руганью на крановщицу. В кабине крана под самой крышей она едва ли могла его слышать, а он стоял у штабеля штанг, задрав голову, и потрясал кулаком.

Нижнетагилец, оживившись, поймал его руку, заглядывая в гла­за: «Что новенького?» Бригадир бдительно зыркнул по белой рубаш­ке, галстуку и отутюженному костюму Юшкова: не проверяющий ли какой? Юшков предложил сигарету. Купленная в Быкове пачка «Сто­личных» усилила подозрения бригадира: «Из Москвы будем?» «За хромом приехал, как и я»,— отрекомендовал нижнетагилец. «Хро­ма нет и не будет»,— сказал бригадир, теряя интерес к Юшкову.