— Хотелось поговорить с тобой, — тихо, вполголоса произнесла она. — Вот и потревожила.

— На станции встретимся и поговорим, — буркнул он. — А зря беспокоить нечего.

— А я и не беспокою, — торопливо прошептала она. — Завтра почти всех наших баб к вам на подмогу кинут. Сено убирать с вами будем.

— Знаю… — И он помягчел, улыбнулся. — Завидую тебе… — и нервно прищурил глаза, поджал губы, разом став каким-то жалким.

В темном дверном проеме появилась жена. И он, видно, ее испугался.

Мария не смогла сказать ему того, чего хотела.

— Ладно, я пошла, — и она поклонилась.

— Иди…

Вольно сняв с головы платок, она пошла в низину, туда, где уже крепчал ветерок. Не обращая внимания на упреки жены, Илья с тревогой смотрел ей вслед.

На станции работы невпроворот. За ночь скопившиеся вагоны нужно срочно разгружать.

Диспетчерская, в которой дежурит Мария, маленькая, но очень уютная. На стене карта железных дорог страны. У окна два телефона, они изредка звонят. На столе стопки грузовых квитанций и прочих сопроводиловок к вагонам. Мария торопит клиентов, нужно освобождать пути для вновь прибывших грузов.

Завтра на работу она не выйдет, вместе с кассирами и старшими диспетчерами поедет помогать убирать лесникам высушенное сено. Большую часть его в храм сложат, а остальное во двор совхозной фермы.

Утром следующего дня их со станции отвезли на грузовике в лесничество.

Илья, увидев Марию, смутился.

День был ясный, солнечный. Приехав к копнам сена, которые находились за лесом, принялись их грузить. Когда набросали сено вровень с бортом, женщины, и в том числе Мария, залезли в кузов и принялись утаптывать его и расправлять вилами. Илья не замечал Марию, хотя она так и зыркала за ним глазами. Когда наполнили сеном первую машину, то для того, чтобы его верхушка случайно не свалилась в дороге, решили укрепить двумя веревками. Натягивающий веревки Илья по кабине залез на сено и здесь неожиданно столкнулся с Марией.

— Вот ты какой! Незваный-негаданый, — улыбнулась она. Как никогда счастливым и радостным было ее лицо. Не зная, что и ответить, он неуверенно начал натягивать веревку. На земле кто-то из лесников заторопил:

— Ты что, один управиться не можешь?..

Мария, став рядышком, начала помогать ему. Он чувствовал напряжение ее тела, дыхание губ. Его руки касались ее рук. Прижатое веревкой сено опустилось.

— Порядок, — прокричали внизу лесники. — Лови вторую…

Илья на лету поймал вторую веревку. Мария внимательно смотрела на него, а он почему-то отводил глаза, пряча в работе взгляд. Женщины внизу, не замечая их, шутливо перекликались с водителями. Приехали еще две машины. И решили загрузить их все разом.

Небо по краям у леса было с прозеленью, а в центре — чисто-голубым. Вторую веревку Илья натянул быстро.

Вздохнув от усталости, откинул назад голову. Взгляд впился в Марию.

— А ты и вправду красивая… — тихо произнес он и усмехнулся.

— А как же… — в растерянности произнесла она и, тут же подперев руками бока, спросила: — Ты лучше скажи мне, нравится тебе мой новый платок?.. Я ради тебя его надела…

— Губа не дура. Знаешь, чего надевать… — улыбнулся он, став неожиданно ласковым.

Птицы стаей пролетели над головами, их тягучее строевое курлыканье было, как никогда, приятно.

— Ты что это не успокаиваешься?.. — небрежно спросил он, опять улыбнувшись. — Вечером придешь, взбаламутишь, потом все расхлебывай.

— Не ругайся… — торопливо перебила она его. Он властно ловил каждое ее движение, чувствуя свое превосходство.

А она, растроганно посмотрев на него, сказала:

— Скучно мне… — и скупо улыбнулась. С трудом сдерживая волнение, плотно сжала губы. Румянец сменился бледностью. И смущенная покорность охватила ее.

— Мария… — быстро шагнул он к ней.

Но с земли закричали:

— Эй вы, хватит вам там маяться. Переходите на другую машину. А то, не дай бог, еще свалитесь.

Он помог ей спуститься с кабины на землю. Ее рука была тепла и нежна, как и много лет назад.

— Эх и лихоманица у нас с тобой… — ласково и непривычно кротко сказал он ей. — Кому скажешь, не поверят. — И сильной рукой прижав ее к себе, отпустил.

В каком-то беспамятстве, непохожая сама на себя, кинулась она к бабам, в азарте заработав вилами.

А Илья, распутывая веревки, стоял недалеко и смотрел на нее. Высохшие острые былинки, то и дело взлетающие в воздух, щекотали его шею и грудь. Но он не замечал их. Мария, забравшись в кузов второй машины, лихо принимала сено и равномерно его укладывала.

Ему захотелось поговорить с Марией. Но рядом были шоферы. Да и сена в машине было мало, чтобы стягивать его веревками.

Словно почувствовав его желание, Мария крикнула:

— Илья, иди сюда, мне одной не справиться.

Но сосед-лесник, юркий малый, опередил его. Схватив вилы, он лихо запрыгнул в кузов и, пританцовывая вокруг Марии, стал укладывать сено. В растерянности она посмотрела на Илью. Он опустил голову.

Суглинистое, запущенное поле было диковатым. Наголо скошенное и забитое горками высохшей травы, оно парило. Роса в предосенние первые дни высыхала не сразу. И эта постепенно исчезающая влажность придавала особый запах сену. Благовонный, мягкий аромат его то и дело перебивался кислинкой, дурманящей душу. Стоило солнцу ближе к полудню припалить посильнее, как сено вдруг начинало пахнуть только что сорванными с дерева яблоками, и от волнения кружилась голова и перехватывало дыхание. Тишина и чистота простора, запахи сена, визг и веселость баб — все это радовало сердце. Мир вокруг казался необыкновенно живым и святым. Затрепещется, зашуршит листик, неизвестно откуда принесенный ветром, в ворохе приподнятого вилами сена, и уже кажется он живым существом, как и небо над ним и упавшие на землю мужские кепки. Летом все наполняется жизнью. Все сияет. Не стареет летом и бабья любовь. Как дикий, бездомный цветок, закаленный в невзгодах, расцветает она и манит. Ее аромат, как и аромат сена, кисло-сладок. Ошалелый взгляд чуть подкрашенных глаз весел. Жадна такая любовь, но и горька. Взбаламученным вихрем несется она. И нет в ней покоя, как и нет исхода.

Сено повезли тремя машинами. Две бабы сели в кабины первых двух машин. В третью сел Илья. Мария напросилась ехать сверху на сене, держась за натянутые веревки. Она каждый год так ездила. Возражать никто не стал. Правда, старый лесник вослед ей сказал:

— Ишь, бабу как любовь заплескала… — и, мутным взглядом проводив машину, улыбнулся.

Когда чуть отъехали от поля, Илья, выглянув из кабины, крикнул Марии:

— Давай поменяемся.

— Нет, здесь лучше, — ответила она и добавила: — Это ты не одиночничай, иди ко мне. А то, чего доброго, озябну я.

Илья собрался было перебраться к ней. Но затем передумал. Не дай Бог, придется проезжать мимо его дома, где жена его в это время всегда сидит у окна.

— В следующий раз, — чтобы не расстраивать ее, ответил он и махнул рукой.

— Пусть будет по-твоему, — засмеялась она. — Как-нибудь одна здесь побуду, ты только в зеркальце поглядывай.

Она ногами вытоптала ямку в сене, и вскоре оно затопило ее по самую грудь.

— Устроилась? — спросил ее выглянувший из кабины водитель.

— Устроилась, — прокричала она и сконфузилась. Илья, направив на нее боковое зеркальце, смотрел хотя и ласково, но с привычной властностью.

— Илюша, смотри, не важничай… — шутя прокричала она ему и, поправив на голове платок, любовно подставила ветерку лицо. Машина быстро набрала скорость и понеслась по пыльной дороге, рассекая воздух.

Какой-то жеребенок с километр бежал за ними, но затем, испугавшись пыли, остановился.

«Он должен вновь полюбить меня…» — не давала покоя Марии одна и та же мысль.

Синей скатертью небо висело над машиной. И пушистое сено вздрагивало и шелестело на ветру. Марии приятно сидеть на сене. Только почему-то затуманилось зеркальце. Илья не протирает его. Разве в такой пыли что увидишь? Да и не мальчик он, чтобы на ходу переглядываться с бабой.