Оживление, вызванное приходом Жени, было каким-то судорожным, неестественным, — ребята растерялись от неожиданности. Анка и Трифон убежали организовывать угощение. Мы остались втроем. Петр курил сигарету за сигаретой. Молчаливая и добрая улыбка светилась в его черных глазах.
— Интересно мы живем, ребята, — проговорил он. — Удивительно и неспокойно. Успокоение умерщвляет порывы, без порывов нет юности, без юности нет великих начинаний, нет революций!.. Да, да! Молодость не терпит рутины, она должна быть свободна, как ветер. Тогда она совершит невиданное! — Он приблизился к Жене. — Не предполагал, что у этого хрупкого и с виду робкого человечка такое смелое сердце. Я искренне завидую тебе, Алеша...
Как к перенесшему кризис больному медленно возвращаются силы и на лице, сменяя бледность, проступают живые краски, так и ко мне возвратились отхлынувшие было чувства. Невозможно было поверить, что Женя приехала ко мне, навсегда! И не верить нельзя: вот она стоит передо мной близкая, живая — протяни руку, и ты ощутишь ее плечо, шею, волосы. Я не знал, как выразить ей свою преданность...
Прибежала Анка. На большой сковороде в расплывшемся белке маленькими яркими подсолнухами цвели желтки.
— Я так рада. Женя, что ты приехала, до невозможности! — Анка расставляла тарелки. — Теперь совместно будем с мужиками воевать, теперь нас голыми руками не возьмешь, не накричишь — нас двое! Постоять за себя сумеем!..
Трифон обошел все комнаты, сходил в соседний барак, к женатым, и в конце концов принес две бутылки.
— Ругайте как хотите, а придется пить ерша. Тут и водка, и портвейн, и коньяк, и перцовка, и тархун, и еще что-то, ликер какой-то, позабыл. У кого что было, все забрал и слил. Какой получился букет, разбирайтесь сами...
Женя приподняла бутылку, разглядывая ее на свет.
— Молодец, Трифон, не растерялся! Разные вина пила, но такого — никогда. Пусть и в нашей жизни будет много всего — и горького и сладкого!..
Следом за Трифоном громоздко вдвинулась в комнату тетя Даша.
— Женечка! — заговорила она протяжным голосом, готовым перейти в плач. — Жить к нам переехала, насовсем? Не забоялась, девочка?
— чего мне бояться, тетя Даша!
— Да, да... Ах ты, батюшки. А у нас и не прибрано, не готово... Но ты не робей. Это место счастливое. Сколько пар начинали здесь жизнь! И какие хорошие семьи получались!.. — Она смотрела на Женю по-матерински ласково и горестно. — И радость меня берет: любите, значит, друг дружку без оглядки, и сердце ноет от жалости — молоденькие-то вы какие, прямо дети! — Кончиком платка она смахнула с глаз набежавшие слезы, пальцами прижала задрожавшие губы. Потом обернулась к Анке: — Вот что, Анка, и ты, Трифон, сгребайте свои манатки и перебирайтесь ко мне. Негоже двум семьям в одном гнезде находиться.
Женя бросилась к комендантше.
— Зачем же вам стеснять себя, тетя Даша! Мы проживем и так. Скажи ей, Алеша...
— Теснотой меня не испугаешь. Женя. — Тетя Даша пошутила; — Кроме тесноты могилы, никакой другой тесноты не боюсь. Сколько у меня перебывало таких пар — не перечесть! Поживут, оперятся — и в большой полет. Счастливый путь! До весны проживем, недолго осталось, а там переселимся в новые дома. Очередь наша подошла, ребятишки!..
Петр кинул в угол рта сигарету — быть может, десятую. Вокруг лампы клубился дым. Тетя Даша рассердилась.
— Ты бросишь когда-нибудь дымить? Минуту не можешь чистым воздухом подышать!
Петр послушно загасил окурок и отодвинул от себя пачку с сигаретами.
Трифон привык к этому месту, и переселяться ему, видимо, не хотелось. Он вопросительно взглянул на Петра.
— Придется перейти, Трифон.
Должно быть, Петр и тетя Даша заранее договорились. Трифон пожал плечами.
— А я разве возражаю?
— Яичница давно остыла! — Анка подвинула сковородку к середине стола. — Садитесь, Женя и Алеша,- вот здесь. Тетя Даша и Петр — заходите сюда. А мы тут пристроимся...
Мы с Женей сидели рядышком, плечом к плечу. Я все время молчал. Быстрота случившегося ошеломила меня. И поездка моя на дачу просить руки, и отказ, и огненные ручьи заходящего солнца и друзья за столом, собравшиеся для того, чтобы отметить наше соединение с Женей, все это, весь этот день с его событиями и волнениями выбил меня из обычной реальной жизни и положил начало какому-то сказочному будущему.
Трифон наполнил рюмки и стаканчики. Тетя Даша и Анка посмотрели на Петра.
— Говори, Петр, — попросила Анка. — Хорошо-хорошо говори...
— Что вам сказать, ребята? — Петр оглядел нас своими черными, горячими глазами. — Вот вы наконец вместе. Если вы вместе, вам ничего не страшно. Любовь подобна утесу, об нее ко всем чертям разобьются все жизненные невзгоды. В брызги, в осколки! Вот за это и выпьем. За единение сердец! — Опрокинув рюмку, он затряс головой. — Ух!.. Спасайте! Раскаленного ежа проглотил!
Трифон захохотал.
— Мое изобретение. Патент хочу получить.
Я тоже выпил.
— Да, не прошла, а с трудом проползла, царапаясь когтями...
Мы не разошлись, пока не выпили обе бутылки страшной трифоновской смеси. Говор не смолкал — задушевный, семейный.
Женя прошептала мне на ухо:
— Когда были у Анки на свадьбе, помнишь? Я и не подозревала, что сама скоро сяду за стол невестой...
— Ты не жалеешь, что у нас нет обычного свадебного шума, пышного стола, нарядных гостей, музыки, поцелуев, родительских наставлений?..
— Нет. Пускай тебя это не тревожит... Я знаю, на что иду. Я решилась всерьез. И, если хочешь знать, эта пирушка мне дороже любого пышного торжества. Ты рядом, со мной. Мне больше ничего не надо. Жалею только о том, что нет белого платья. Мне хотелось быть очень красивой сегодня.
— Красивей, чем ты сейчас, быть уже невозможно, — шепнул я.
Женя наклонилась ко мне, сказала в ухо;
— Ты меня любишь?
Да...
— Я хочу, чтобы ты меня очень-очень любил! Всегда... Знаешь, мне ужасно нравятся эти люди, твои друзья. И Трифон с Анной. Они так друг к другу подходят. И Петр. Ему нравится Елена Белая?
— По-моему, да. Только он скрытный.
— Тетя Даша — чудесная женщина. Просто прелесть!..
Петр Гордиенко обратился к комендантше:
— Придет время, тетя Даша, когда таких вот влюбленных новобрачных прямо из-под родительской кровли будут провожать под своды нового приюта, где будет приготовлено все необходимое для совместной жизни.
Тетя Даша засмеялась:
— Этак, с твоей щедростью. Петр, квартир, пожалуй, не напасешься. Все захотят жениться, кому надо и кому не надо. Поженятся, жилплощадь получат и разведутся — судись тогда с ними, выселяй...
— А честность — воскликнул Гордиенко. — Вы забыли о честности. Честность будет возведена в культ. Эх, товарищи!.. Большое счастье — жить на земле честным человеком! Не по священным заповедям — «не укради, не убий», но честным по великой человеческой гордости... — Сокрушенно усмехаясь, он замотал головой. — Один мой знакомый купил себе автомобиль. И прежде, чем сесть в машину, оснастил ее замочными устройствами: на руле замок величиной вот с эту сковороду, на дверцах замки, под багажником болтается замок, колеса привинчены гайками особой конструкции. олень на радиаторе укреплен стержнями. Большой урон несет общество от отсутствия честности. Коммунизм, тетя Даша, — это прежде всего человеческая честность!..
— Хорошо ты говоришь, Петр. — Трифон с сожалением вздохнул. — Ни над тобой контролеров, ни ревизоров, ни чиновников, которых надо кормить, обувать, одевать. — ты сам себе и контролер и начальник. И следить за тобой не надо. Красота!..
— Ты гляди, как он рассуждает — удивилась Анка. — Откуда только понятия такие заимел...
Трифон встал, расстроенный.
— А пока, в ожидании лучших времен, начнем перебираться под своды комнаты тети Даши...
Не прошло и десяти минут, как имущество Анки и Трифона было перенесено на новое место жительства. Петр уходил к Сереге с Ильей. Он бросил в чемоданчик зубную пасту со щеткой, полотенце, пижаму. Вырубленное лицо его выглядело суровым и печальным.