Она выглянула на улицу, посмотрела в обе стороны, нет ли кого-нибудь поблизости, потом проворно вытолкнула Берту и закрыла за нею дверь.

Берта снова пустилась в дорогу, в другое село, за несколько километров.

Уже перевалило за полдень, когда она постучалась в дверь местного врача.

— Он поехал к больным, — ответила его жена. — Хорошо, если не очень задержится.

— Я подожду, — сказала Берта и села на порог, собравшись терпеливо ждать.

Хозяйка много раз проходила мимо нее то в сад, то в комнаты, то снова в сад и, наконец, заговорила с ней.

— Вы издалека?

Когда Берта сказала, откуда, хозяйка пристальна посмотрела на нее, видимо, заподозрив что-то неладное.

— Но это же другой участок, у вас есть свой врач… Почему вы пришли сюда?

— Тот врач не идет… — пробормотала Берта и с виноватым видом понурила голову.

Но докторша стала допытываться, в чем дело, и Берта ей все объяснила.

— Мошенник, подлец! Всегда одна и та же история… И всегда за него должен отдуваться мой муж! Как будто у него мало мороки в своем участке! Он-то, конечно, пойдет, если вы к нему обратитесь. Но вы не должны к нему обращаться, вот что я вам скажу… Постарайтесь меня понять… У нас трое детей, а муж губит себя.

Она говорила со слезами в голосе и ломала себе руки. Берта молча смотрела на нее.

— Ему уже раз пригрозили, потому что он честный человек и не кривит душой, когда составляет протоколы. Рано или поздно его убьют. Я прямо ни жива ни мертва от страха. Когда он запаздывает вечером, я себе места не нахожу.

— Синьора, — сказала Берта почти извиняющимся тоном, — я ведь не за себя прошу. Дело касается еще молодой, одинокой женщины с ребенком на руках… Это дело совести…

— Выходит, только у нас должна быть совесть? Почему вы не возьмете за бока вашего доктора и не скажете ему, что он обязан прийти?

— Хорошо, синьора. Я вас понимаю, — безропотно ответила Берта и поднялась.

— Возьмите его за шиворот и скажите ему, что он подлец… — продолжала та. Но Берта уже уходила, понурив голову.

Уже смеркалось, когда она пришла назад в селение и снова направилась к здешнему врачу. Горничная, широко раскрыв глаза, вопросительно посмотрела на нее, и Берта покачав головой, дала понять, что ее постигла неудача.

Через несколько минут она, наконец, говорила с врачом. Он кипятился.

— В Красную палатку? И вдобавок в такое время? Да вы с ума сошли, дорогая моя!

— Но мы ведь в вашем участке…

— Цивилизованные люди не селятся в таких медвежьих углах. В Красную палатку… Ничего себе… Вы еще, может быть, скажете, чго это в двух шагах? Какова наглость! Для вашего брата сойдет и ветеринар… Ступайте к нему… Приходишь вечером домой смертельно усталый, а эта публика хочет, чтобы ты отправлялся на край света…

— Я уже спрашивала людей, синьор, — сказала Берта, крепко сжимая четки в кармане и поднимая голову. — Мне сказали, что вы наш участковый врач и что, если вы не придете, значит, вы подлец.

Берта повернулась и стремительно выбежала. Она уже шла по улице, а в ушах у нее еще звучали ее собственные слова и стук захлопнувшейся за ней двери.

По выходе из селения она присела на дамбе. Было уже темно, и она падала от усталости. Но она не могла вернуться домой без врача. Закрыв лицо руками, Берта беззвучно плакала, но вдруг подняла голову, осененная внезапной мыслью.

— Для вашего брата сойдет и ветеринар… — сказал доктор.

Берта вскочила на ноги и пошла обратно в селение.

Ветеринар ее молча выслушал, потом спросил:

— Она в тяжелом состоянии?

— Не знаю. Так, на взгляд, как будто бы нет… Рана не очень большая, но потемнела, и у женщины жар…

Мужчина молча собрал чемоданчик, потом запряг лошадь в двуколку, и они поехали.

Взошла луна. В долине было тихо. Ни он, ни она не пытались завязать разговор.

Потом Берте вдруг показалось, что ветеринар саркастически усмехается. Она повернулась к нему и услышала, как он бормочет:

— Логично… С ними обращаются, как с животными, их избивают, как животных… Вот они и находят естественным звать ветеринара, когда кто-нибудь болен… Цивилизация!

— Мы вам, конечно, заплатим за беспокойство… — поспешила заверить его Берта.

— Как вы сказали? За беспокойство? А вам, моя дорогая, кто заплатит за беспокойство, вы ведь сегодня целый день на ногах, все искали врача? А этой бедняжке, которой разбили голову, купят здоровую, заплатят за беспокойство? Все мы нынче не знаем покоя! Сотни, тысячи, миллионы людей… Кто нам заплатит за беспокойство?

Он выругался и натянул вожжи.

Берта стала перебирать четки. До самой хибарки они больше не обменялись ни словом.

Глава сорок пятая

В лунном свете бочаги отливали серебром с чернью в белой оправе камней пересохшего русла реки.

Сперанца и Элена разделись в тени ив, спустились к воде и, выбрав бочаг поглубже, нырнули, высоко взметнув брызги.

— Потише, Элена, ты мне волосы замочишь…

— Ну и что? Они у тебя все в пыли…

Элена вдруг встала на дно, тоненькая и светлая, и, наклонившись, шлепнула обеими руками по воде. Сперанца приняла бой, и над рекой так и засверкали брызги и зазвучал молодой смех и визг.

— Хорошо, что вам охота смеяться… — раздался из темноты ворчливый голос.

Женщины перестали брызгаться и, еще задыхаясь от возни, стали всматриваться в густую тень ветвей, падавшую на воду возле берега. Слышался громкий плеск и одинокое бормотание, но ничего нельзя было разглядеть.

— Скажи на милость! Эмилия! Вы прямо черная. Вас и не видно. Совсем сливаетесь с тенью!

— Вас зато чересчур хорошо видно. Мне даже кажется, что вы могли бы быть постеснительнее!

Послышался приглушенный смех, невнятный шопот, и две белые фигуры тихонько вышли из воды и бегом бросились по отмели к темному бочагу, в котором купалась женщина.

— Ну-ка! Нажмем!

Ветви ивы, склонившейся над самой водой, отчаянно затряслись, и вопли Эмилии, волей-неволей окунувшейся с головой, потонули в бульканье.

— Хватит, Элена, она ведь и под водой говорит, еще наглотается…

— Вот и хорошо, глотку промоет!

Пыхтенье, последний всплеск, смех… Ива, наконец, перестала трястись и опять тихонько покачивалась над водой.

Скоро женщины уже искали свое платье, брошенное на поросшем густой травой берегу.

— Через пять часов опять на работу, — напомнила Эмилия.

— По-моему, лучше остаться здесь, — сказала Элена. — Час идти домой да час обратно — не успеешь лечь, как надо уже вставать. Сейчас тепло, можно поспать и на траве…

— Я иду домой, — объявила Эмилия. — Думайте обо мне что хотите, но под открытым небом, как бродяга, я сроду не спала… И потом надо посмотреть, не нужно ли чего Надалену…

Она ушла, а Сперанца и Элена растянулись на траве лицом вверх, подложив под голову руки. Несколько минут они молча смотрели на звездное небо сквозь прихотливые арабески ветвей. Потом Элена пошевелилась.

— Ты помнишь?.. — начала она.

— Да, — сразу ответила Сперанца.

Обе опять замолчали, думая об одном и том же.

Они вспоминали давние вечера и удивлялись тому, с какой точностью все повторяется в иные минуты.

Река, поблескивающая разбросанными там и сям бочагами, кружевная тень ив на белых камнях пересохшего русла… И после молотьбы — так же, как сегодня, — в реке купались усталые, разгоряченные женщины. А потом начинался разговор по душам…

— Одно только по-другому: тогда мы мечтали, а теперь нет!

— Разве? — недоверчиво спросила Сперанца.

— По крайней мере, мы уже не о том мечтаем…

— Да… Тогда мы мечтали о пустяках, а теперь хотим от жизни чего-то гораздо большего.

Они опять помолчали, глядя на звезды, потом Элена тихонько засмеялась.

— Знаешь, я мечтала купить для своего приданого кружевные рубашки. Вот прелесть!.. Потом я мечтала, чтобы у меня был свой дом… Две комнаты, — я не столь уж многого хотела… Две комнаты и будильник золотистого цвета и абажур в цветочках… Мечтала, конечно, и о муже. Чтобы он был высокий, с голубыми глазами…