Со всеми их Клаузевицами, Мольтке-старшим и Мольтке-младшим, со всей их самоуверенной страте­гией и надменной чёткостью штабов — никогда не вырастали узкие прусские лбы до такого размаха! до такого замысла!!!

Никогда не имела Германия такого советчика по России, по всем слабостям её. (Настолько никогда не имела, что даже и теперь оценить не могла.)

И это же — далеко не всё! Одновременно нач­нётся революция национальная. Главный рычаг — украинское движение, без украинской под­поры быстро опрокинется русское здание на бок. Украинское движение перебросится дальше на кубан­ских казаков, а может заколеблются и донские. Есте­ственно сотрудничество и с наиболее созревшими, поч­ти уже свободными финнами: легко посылать им ору­жие, а через них — в Россию. Польша — всегда за пять минут до антирусского восстания и только ждёт сигнала. Между восставшими Польшей и Финляндией всколыхнётся и Прибалтийский край. (По другому варианту предусмотрел Парвус, что остзейские губер­нии охотно присоединяются к Германии.) Национа­листы Грузии и Армении — уже и сегодня в реальном и денежном сотрудничестве с правительствами Цен­тральных держав. Кавказ — раздроблен и возбудить его будет трудней, но посредством Турции, через му­сульманскую агитацию, подымем его на газават, свя­щенную войну. И в том окружении вряд ли терские казаки захотят класть головы за царя, а не отделиться тоже.

И централизованная Россия — рухнет навсегда! Внутренняя борьба сотрясёт Россию до основания! Крестьяне станут силой отбирать землю у помещиков! Солдаты толпами побегут из окопов обеспечивать свою часть в земельном разделе. (Восстанут против офице­ров, перестреляют генералов! — но эту часть перспе­ктивы прикрыть, она может вызвать у пруссаков не­приятные предчувствия.)

Однако (захватывая дыхание) — и это не всё! и это — не всё! Сотрясши Россию разрушительной про­пагандой изнутри — обложить её и извне враж­дебностью мировой прессы! Антицаристскую кампанию поднимут социалистические газеты разных стран — однако, захватывая слева направо, эта травля увлечёт затем и либеральную, то есть подавляющую прессу всего мира. Газетный крестовый поход на царя! И особенно важно при этом — захватить общественное мнение Соединённых Штатов. А разоблачением цариз­ма будет одновременно демаскирована и подорвана вся Антанта!

Вот что предложил Парвус Германии: вместо без­надёжной пехотно-артиллерийской мясорубки — од­ним только впрыскиванием денег, без немецких жертв — в несколько месяцев из Антанты вырывался много­люднейший член её! Еще бы не схватилось германское правительство за эту программу!

Да в этом Парвус не сомневался. Он тревожился, как примут её другие в Берлине: социалисты. Как примет его проект мачеха-партия, которой идеи его и всегда были слишком глубоки, чтобы применить их для массовой агитации, слишком залётны вперёд, что­бы казаться реальными даже вождям; партия, где ко­лотился он 19 лет, рассыпая идеи — и не получил никогда ни единого партийного поста, ни на одном съезде не имел права голосовать. Короткое время он был в ней героем — вернувшись из Сибири, и все зачи­тывались его мемуарами „В русской Бастилии". Затем измазался он в несчастном горьковском деле, и тайная партийная комиссия обрекла его на изгнание — и пятно не отмылось даже теперь, 5-летней отлучкой. Но главное — необъяснимое легендарное, в один год, обогащение, которого по ограниченности не могут простить люди, а соци — особенно. (Странная психо­логия: будь это же богатство наследственным — ни­кто б и не укорил никогда.) За одно богатство должны были его возненавидеть и отвергнуть — но нашли для возмущения более благородный повод: он стал пособ­ником империалистов! Уж конечно там Клара и Либ- кнехт, но — Роза! когда-то близкая женщина (впро­чем, и в близости стыдилась — его наружности? — всегда скрывала связь) — и Роза показала ему на дверь. Бебель за это время умер, Каутский и Берн­штейн — отъединились, слабели, новое же самодо­вольное руководство искало слабостей в позиции пе­рекатного социалиста: а как поведёт себя пруссачес- кое правительство после победы? а почему оно от рус­ской революции смягчится и подобреет к социализму? а не накроет оно заодно и демократию Англии и Фран­ции?..

И в возражениях этих — истина была, и сомнения

— лежали там, — но никому из них не доставало той захватывающей цельности, которая одна и сотрясает миры и творит их! Никто, почти никто в Европе не мог перескочить и увидеть: что ключ мировой истории лежит сейчас в разгроме России! всё остальное — второстепенно.

А социалисты Антанты уже поднимали против Парвуса разоблачительную кампанию.

Острота социалистических упрёков ему отравляла всю радость успеха, хотя большинство социалистов Европы не были ни люди науки, ни люди реального дела. Они не могли ни подняться на высоту обзора, ни смекнуть живой поворот действия по живому пово­роту дела. Это были уже — чиновники от социализма, заклиненные в коридорах догм как в гробах: они даже не ходили, не ползали по этим коридорам, но — лежа­ли вдоль них и не смели представить себе никакого поворота. Первые же открытые призывы Парвуса по­могать Германии вызвали у них девственный ужас. Как хорошо бы им просидеть войну в невинной ней­тральности и отделываться моральным негодованием

— на войну и на тех, кто смелость имеет вмешаться в неё!..

Но — решительна для Плана была роль социа­листов русских, и им отводилась в Плане существен­ная разработка, представленная германскому прави­тельству. Они все раздроблены, рассеяны на мелкие группы, бессильны — а ни одну из них нельзя упу­стить, всех использовать. Для этого надо привести их к единству — устроить объединительный конгресс, удобно в Женеве. Одни группы, как Бунд, Спилка, поляки, финны, безусловно поддержат План. Но нель­зя создать единства, не помирив большевиков и мень­шевиков. А всё это будет зависеть — от вождя боль­шевиков, живущего сейчас в Швейцарии.

Тут могли быть разные трудности, и даже та, что часть русских социалистов окажется патриотами и не захочет раздела русского царства. Но была и обеспе­ченность: нищие эти эмигранты десятилетиями нужда­лись в деньгах: и для обычной простой жизни, что-то класть в рот, а заработать они не умели никогда; и для своих непрерывных поездок и съездовой для своих нескончаемых брошюрных-журнальных-газетных писа­ний. Не устоят они перед протянутым набитым ко­шельком. Уж если крепкие легальные западные пар­тии и профсоюзы всегда податливы на денежную под­держку, скажем для своих трудящихся, всё равно, — кому в мире не хочется жить сытей, теплей, нарядней, просторней? (незаметная тихая помощь скромно жи­вущим вождям тоже очень укрепляет с ними дружбу)

— как могут отказаться эмигранты?

Однако, едучи в Швейцарию, более всего предсма- ковал Парвус успех от встречи с Лениным. Давно со­старилось их мюнхенское сотрудничество, годами не виделись они, — но зоркий глаз Парвуса никогда не упускал этого единственного неповторимого социали­ста Европы — совершенно непредвзятого, свободного от предрассудков, от чистоплюйства, в любом поворо­те дела готового принять любой нужный метод, при­носящий успех: единственного жестокого реалиста, никогда не увлечённого иллюзиями, второго реалиста в социализме после Парвуса. Чего не хватало Ленину

— это широты. Дикая, нетерпимая узость раскольника гнала попусту его огромную энергию — на дробление, отмежеванье, мелкое шавканье, перебранку, драчку, газетные уколы, изводила его в ничтожной борьбе, в кипах исписанной бумаги. Эта узость раскольника обрекала его быть бесплодным в Европе, оставляла ему только русскую судьбу, но значит и делала неза­менимым для действий в России. Сейчас!

Сейчас, когда младший сподвижник Троцкий, серд­ца кусок, отрёкся навсегда, когда Троцкому изменила жизненная сила и точность взгляда, — как призывно вспыхивала Парвусу жестокая ленинская звезда из Швейцарии: независимо, он высказывал всё то же: что не надо искать, кто первый напал; что царизм — твердыня реакции и должен быть сокрушён первым; что... По оттенкам побочных замечаний, потерявшихся в придаточных предложениях и не заметных более никому, Парвус видел, что Ленин не изменился ни в своей нетребовательности, ни в своей требовательно­сти, что он не перекривится взять в союзники хоть и Вильгельма, хоть и сатану — только бы сокрушить царя. Оттого уже заранее слал Парвус ему вести об интересных предложениях: что союз заключится — сомнений не было. Лишь вот эти несчастные приду­манные разногласия с меньшевиками, где Ленин был особенно глупо-непреклонен. Но и миллионы марок в поддержку — весили же что-то? В меморандуме гер­манскому привительству Парвус прямо назвал Ленина с его подпольной организацией по всей России — как свою главную опору. Взять Ленина своею правой ру­кой, как в ту революцию Троцкого, — был верный успех.