Он оказался очень умненьким, этот паренек. Недаром товарищ Фрашон поверил в него и на него поставил. Не задавая никаких промежуточных вопросов, вернее, прокрутив их в своей голове и сам дав на них ответ (и все это за десять секунд, пока он добавлял в стакан виски), Мишель Жиро задумчиво произнес:

— О'кэй! Но Клод Бернан взяток не берет.

— Знаю, — сказал я, — однако, что значит «не берет»? Десять тысяч не берет, сто тысяч не берет, но миллион он возьмет?

Взглянув на ошарашенное лицо моего собеседника, я понял, что партия мною выиграна.

Взяв за правило не вмешиваться в дела Белобородова, я ничего не сказал, не удивился, увидев, что на такое ответственное закрытое совещание Белобородов привел Миловидова, человека неопределенных лет, скорее молодого, служившего в посольстве по культуре и, насколько я знал, на самых низших должностях: то ли киноленты для посольских просмотров заказывал, то ли цветы дарил приглашенным к нам артистам и писателям. Ну хорошо, привели товарища — так сиди и помалкивай в тряпочку, однако у Миловидова было нечто вроде недержания смеха — он смеялся буквально после каждой фразы, будто мы тут анекдоты рассказывали. Я заметил, что этот громкий глупый смех неприятен не только мне — генерал-лейтенант, военный атташе, тоже поеживался.

Между тем, мы говорили о вещах достаточно серьезных: решалась проблема Клода Бернана. Мы извлекли все данные нашей картотеки. Клод Бернан, сказал генерал-лейтенант, это еще и военная разведка, это серый кардинал при премьер-министре. (Ха-ха-ха! — загоготал Миловидов.) Клод Бернан, сказал Белобородов, обычно свою анкету ведет в одиночку, никому не доверяет, даже записей не делает, все держит в голове. Очень мобилен. Сейчас в Париже. Через два часа. может оказаться в Ницце. Рыщет по Франции, как серый волк (клинический приступ хохота у Миловидова). Я сказал, что главное даже не это — по моим предположениям, как я понимаю Клода Бернана, он из редкой породы фанатиков и не возьмет ни миллион франков, ни даже миллион долларов. (Миллион долларов! — повторил Миловидов и радостно заржал.)

— Борис Борисыч! — притворно возмутился Белобородов. — Ты выступаешь с антиамериканских позиций! Твои слова противоречат классической теории о буржуазном обществе, где все продается и все покупается. За миллион долларов всех нас можно купить — кроме тебя, разумеется.

Тут все тихонько захихикали, а Миловидов чуть не упал со стула.

— Вы помните анекдот про слона? — сказал до этого молчавший советник, в ведении которого были все финансы посольства. — Нет? На клетке слона в зоопарке вывешен ежедневный слоновый рацион питания: десять килограммов свеклы, двадцать — моркови, сорок — отрубей, пятнадцать — яблок, пять бананов и так далее. И вот посетители зоопарка спрашивают у сторожа: «Неужели слон все это съест?» «Он-то съест, — отвечает сторож, — да кто ему даст?»

(Миловидов задохнулся от смеха, а я подумал, что ему все-таки надо лечиться.)

— Я убежден, — продолжал советник по финансам, — что даже если бы речь шла о даче взятки Президенту Французской республики, ЦК никогда бы не утвердил подобной суммы.

— Но на карту поставлена судьба всей операции! — сказал я. — Мы обязаны рискнуть. Или Франция не стоит миллиона долларов?

— Даже миллиона франков, — ответил советник по финансам. — В ЦК страх перед шестизначными цифрами. Бесполезно даже пытаться.

— Что же делать? — спросил я.

— А вот для этого у нас главный Борис Борисыч, — сказал Белобородов как бы в пространство. — Тебя для этого прислали. Ты и решай.

Тут лица у всех вытянулись, лишь Миловидов блаженно ухмылялся.

«Не бери все на себя», — вспомнил я совет Ильи Петровича. Совет хорош, но сейчас тот самый случай, когда от ответственности не отвертишься. Да и не надо вертеться. В конце концов, ты комиссар республики с правом расстрела на месте. И пора показать товарищам, что ты прибыл не в игрушки играть.

— О'кэй, — вздохнул я, — выхода нет. Клод Бернан должен быть ликвидирован. Мне бы подошла версия самоубийства или дорожной катастрофы. Впрочем, детали — это не моя забота.

— Верно, — подхватил Белобородов, — это забота начальника специальной оперативной службы. Что скажешь, товарищ Миловидов?

— Послезавтра Клод Бернан встречается с нашим осведомителем, двойным агентом, на 148-м километре одной из альпийских горных дорог. Он уверен, что его будут прикрывать, но прикрытия не будет. Мы постараемся отработать версию самоубийства, хотя заранее предупреждаю — за правдоподобность этой версии не ручаюсь.

Говоря все это, Миловидов смотрел на меня, и лицо его было совсем иным — холодным, отчужденным, и от его взгляда мне стало как-то не по себе.

Через три дня все французская пресса заговорила о тайне полковника французской контрразведки Клода Бернана. Тело полковника было найдено на обочине горной дороги, рядом с его автомашиной. Пистолет Клода Бернана лежал рядом. Клод Бернан был убит двумя выстрелами в упор. В обойме пистолета не хватало двух патронов.

Сначала возникла версия о самоубийстве. Газета «Матэн» (а точнее, тот самый журналист газеты, на которого я давно обратил внимание), так вот, «Матэн» сообщила, что у Клода Бернана были трения с высшим начальством, и в ДСТ полковника недолюбливали. Однако экспертиза отвергла вариант самоубийства. Журнал «Куполь» выдвинул другую гипотезу: убийство из ревности. Журнал рассказал о связи полковника с любовницей арабского шейха. Но мнение большинства газет сошлось на том, что это — война разведок, и Клод Бернан был убит агентом из соцстраны.

Шум не утихал примерно месяц. Министр иностранных дел Франции отменил заранее запланированную встречу с нашим послом.

Из Москвы дали понять, что я сработал грубо.

В первый раз я увидел, как Белобородов занервничал.

— Теперь контрразведка нам объявила войну «sans merci»[2], - повторил он. — Нас будут высылать, они готовят список, как в 1982 году. То, что, я кандидат на высылку, — это точно. А у меня все оперативные нити в руках.

— Подожди, — успокаивал я его. — Французы — законники. Чтобы Президент республики подписал такой декрет, ему надо представить вещественные доказательства. Согласен, ДСТ их соберет, но на это уйдет еще несколько месяцев. А за это время мы обязаны что-то придумать. И мы придумаем. Я тебе обещаю.

Однажды он меня спросил:

— Я могу подстраховаться? Убрать наши слабые места?

— Разумеется, — ответил я, — поступай как считаешь нужным.

Потом я вспомнил этот разговор. Что-то тут было ненормально. Почему Белобородов просил у меня разрешения? Я же не вмешиваюсь в его оперативные игры. И я подумал, что Белобородов просто поддался панике. Что ж, все бывает, мы, чекисты, тоже люди, и нервы у нас иногда сдают.

9

Надо было перевернуть ситуацию. Но как? Я буквально не спал ночей. Кое-что мы, конечно, делали. Например, журнал «Куполь» опубликовал несколько сенсационных фотографий.

Одна и та же сцена в разных ракурсах. Американский сержант в полной форме «дерет» (пардон) на тротуаре француженку, подстелив под нее трехцветный французский флаг. «Куполь» писал, что эта сцена была сфотографирована ночью, недалеко от Триумфальной арки, и американец, в поисках подстилки, сорвал флаг с флагштока на Елисейских полях. В Москве эти фотографии понравились, но на французов они должного впечатления не произвели. Увы, эту нацию не удивишь странностями любви. К тому же «Фигаро» перепечатала крупный план одной из фотографий — плечи сержанта — и обратила внимание, что сержантские нашивки пришиты не там. Публикация в «Фигаро» называлась «История одной фальшивки».

Я наорал на Белоберодова. Тот выскочил из моего кабинета, как нашкодивший мальчишка. В принципе я был прав, люди Белобородова схалтурили, он обязан был проследить каждую мелочь, однако я не должен был срываться. Острее дашь, острее получишь…