— Ты думаешь? — спросил я, улавливая мысль Белобородова.
— Не думаю, но предполагаю. Кто тебя допрашивал?
— Обыкновенные полицейские. Вежливые ребята.
— Слишком вежливые и предупредительные.
— Тогда зачем они это затеяли?
— Зачем? Обыкновенная операция опознания. Записать твой голос, чтобы потом сличить, скажем, с пленкой перехваченного телефонного разговора, сфотографировать, получить образец твоей подписи.
— Меня не фотографировали!
— Борис Борисович, — Белобородов поморщился. — Если это было ДСТ, то твои фотографии уже сушатся в лаборатории.
— Я вел себя неправильно?
— Абсолютно правильно. И Лидка молодец. Бой-баба! Ты с ней спишь?
За что я себя ненавижу, так за то, что в таких ситуациях краснею.
— Нет, — отрезал я, — я не злоупотребляю служебным положением.
— Злоупотреби, Борис Борисович, — мягко, но настойчиво сказал Белобородов. — Считай это как нашу нижайшую просьбу. Если ДСТ вышло на тебя, то они будут эксплуатировать вашу связь. И для нас это единственная возможность выяснить, что они знают.
Я «злоупотребил» раз, другой, и втянулся. Даже увлекся, а там было чем увлечься.
Однажды ночью я проснулся от света ночника. Лида сидела на постели и курила.
— Чего не спишь? — проворчал я, но Лида проворно прикрыла мне рот ладонью.
— В квартире кто-то есть, — прошептала она.
Я прислушался. Было тихо, как в могиле.
— Нет, — сказал я.
— Да, — сказала она.
Тут, словно в подтверждение ее слов, из кухни донесся грохот опрокинутого стула.
Что делать? Кричать? Поднять тревогу? Звонить в полицию?
Но телефон в другой комнате. Если это воры, то они действуют слишком нагло.
Я поспешно натянул брюки, рубашку. Обулся. Из кухни опять раздался звук — там вроде доставали стаканы. Кто-то подчеркнуто фиксировал свое присутствие.
Я накинул пиджак, причесался и выскользнул в другую комнату. На кухне горел свет, звякнула дверца холодильника.
Стараясь ступать бесшумно, я направился к кухне. Человек, сидевший спиной ко мне, со стаканом разбавленного льдом виски в руке, не оборачиваясь, произнес по-французски:
— Месье Зотов, прошу прощения за вынужденное беспокойство, причиненное вам. Инспектор Мишель Жиро из ДСТ.
Во французскую компартию может вступить каждый дурак. Достаточно заполнить формуляр на празднике «Юманите» — и получишь членскую карточку. Многие молодые люди, возбужденные головокружительными аттракционами в парке Курнев и тремя кружками пива, совершают этот последний «пируэт» и становятся коммунистами. «Юманите» публикует радужную статистику. Года через два, роясь в старых бумагах, молодой человек наталкивается на членскую карточку, долго не может вспомнить, как она у него оказалась, чертыхается и выбрасывает ее в мусорный мешок.
У Мишеля произошло вес наоборот. Он очень хотел вступить в компартию, но не получилось. Мишель вырос в семье нотариуса. Дом в Type, вилла в ля Боле, яхта, две машины. Каждое воскресенье, после мессы, торжественный обед, на который приглашались врач, аптекарь и адвокат. Одни и те же разговоры о процентных бумагах, закладных и купле-продаже земельных участков. Ликер на десерт. Постепенно в душе мальчика нарастало чувство классовой ненависти. Он учился в частной католической школе со строгими и придирчивыми наставниками.
Сверстники Мишеля из общегородского лицея хвастались, что на переменках курят марихуану. Мишель жаждал свободы.
Приехав в Париж и поступив в университет «Дофин» на факультет права, Мишель отпустил длинные волосы, познал свободную любовь и принял участие в студенческих демонстрациях. Было очень забавно кричать полицейским «сволочи», «коровы» и кидать в них камни. Однако Мишелю не повезло, его поймали и избили дубинками.
Мишель понял, что Франция прогнила. Надо было бы свергнуть гнет буржуазии, а еще лучше — уехать в Латинскую Америку и там, как Че Гевара, поднять вооруженное восстание…
Первый курс Мишель завалил, ибо вместо учебников читал Маркса, Троцкого и Ленина.
Отец был в бешенстве и пригрозил, что перестанет высылать деньги.
«Хорошо, — решил Мишель, — пусть отец подавится своими акциями и драгоценностями в сейфах — я вступлю в компартию!»
Был на факультете студент, который сидел на втором курсе уже пять лет, заводила всех бунтов и демонстраций. Говорили, что он связан с компартией. Мишель отправился к нему за советом, и студент обещал свести его с нужными людьми.
После нескольких бесед с нужными людьми Мишель засел за учебники и осенью сдал экзамены за первый курс. И вообще скоро стал примерным студентом. Отец на радостях купил Мишелю спортивную машину «Рено-Альпин». Больше в политических демонстрациях Мишель не участвовал. Книги классиков марксизма Мишель снес к букинистам. А беседы с нужными людьми периодически продолжались. Мишель жил, окрыленный доверием. Через год ему устроили тайную встречу с товарищем Фрашоном, тогда еще только членом ЦК ФКП. Товарищ Фрашон говорил со студентом Мишелем Жиро просто, дружески, как с равным. Он похвалил Мишеля и предсказал ему большое будущее. Мишель и впрямь чувствовал себя значительной фигурой. Он знал, что одна из его информаций о структуре ультраправой студенческой организации обсуждалась на заседании Политбюро на площади Колонеля Фабиана.
После университета Мишель отказался сидеть в конторе отца и поступил в полицию. А потом ему открылись и двери ДСТ. Даже при правлении социалиста Миттерана коммунистов в контрразведку не подпускали на пушечный выстрел. Но какие могли быть претензии к респектабельному, исполнительному сыну уважаемого турского нотариуса?
Нужные люди помогли Мишелю Жиро раскрыв ячейку левых террористов. Карьера инспектора ДСТ пошла в гору.
А дальше получился какой-то сбой. То ли Мишель Жиро чего-то испугался, то ли прикипел к своему креслу, то ли разочаровался в идеалах юности, то ли вспомнил о папином наследстве — но, короче говоря, он стал избегать встреч с нужными людьми.
И вот сейчас, слушая Мишеля Жиро, я пытался разгадать, что же с ним происходит.
Вроде бы Мишель был в явном смятении. Ну да, Клод Бернан, так называемый чиновник из канцелярии премьер-министра — это особая контрразведка в контрразведке, ведет самостоятельно параллельную анкету. Очень много знает. Еще о большем догадывается.
— Повторяю, — сказал Мишель Жиро, — Клод Бернан дышит вам в затылок. Я вам советую немедленно возвращаться в Москву.
Звучало очень мило и трогательно. Вовремя дать такую информацию — уже за это можно было месье Жиро все простить.
А если?
А если он просто спасает свою шкуру, резонно предполагая, что, распутав мой клубок, Клод Бернан выйдет и на инспектора Жиро?
А если они уже его нащупали, и он покорно исполняет замысел Бернана и хочет тихо и безболезненно, но согласно инструкциям ДСТ, вывести меня из игры?
А если он просто все придумал и желает лишь развязаться с нами, «спрыгнуть с поезда»?
— Вы сделали отчаянный шаг, — сказал я. — Прийти ночью на известную ДСТ квартиру, когда в ней кто-то есть… Зачем такой риск?
— Вы недооцениваете французскую полицию, — усмехнулся Жиро. — Если бы я не хотел вас будить, вы бы спали как сурки — хоть танцуй в гостиной рок-н-ролл! Вы бы проснулись лишь утром, с легкой головной болью. И потом у меня задание.
Вы ляжете спать, и я поменяю лампу в прихожей. Увы, отныне Клод Бернан будет в курсе всех интимных глупостей, которые вы говорите своей даме даже в постели. Но вы должны вести себя так, будто ни о чем не подозреваете.
Вот это уже было похоже на правду!
— Ошибаетесь, — сказал я, — я невысокого мнения о французской разведке. Поэтому считаю, что при всех возможных политических изменениях французской службой безопасности будет руководить французский профессиональный полицейский. Естественно тот, которому мы доверяем. Как вы догадываетесь, я не собираюсь сматывать удочки в Москву.