«Замок был прав, — подумал он, осторожно снимая клинок с перевязи, и оборачивая его в чей-то рваный плащ. — Пока меч не диктует волю, он всего лишь даёт силу. Но исподволь заставляет меня все чаще к нему прикасаться. Так недолго и обрести зависимость…»

Недалеко от него кто-то застонал. Морстен спокойно встал, хрустнув суставами, и подошёл к Лаитан. Ее он вынес первой только потому что она упала ему под ноги, оглушённая оплеухой. Но он не мог позволить наделать в себе лишних отверстий, их и так хватало.

Вторым Гравейн вытащил дварфа, который лежал в центре зала. Гуррун еще дышал, в отличие от некоторых стражниц, но был белее снега на вершинах гор, и казался древним старцем.

— Лаитан, — скорее подтверждая, чем спрашивая, произнёс он. — Ты пришла в себя. Понимаешь ли ты мои слова?

Лаитан дёрнула головой, ощущая, как внутри перекатываются тугие волны боли и жжения. Ее веки дёрнулись и раскрылись, выпуская из глаз отсветы золотого сияния. Над головой плыла, покачиваясь всем небесным куполом, звёздная ночь. Медноликая разглядела несколько знакомых созвездий, которые раньше располагались южнее и немного выше, нежели сейчас.

Северный Волк смотрел большими голубыми глазами-звёздами вниз, на вотчину Морстена, присматривая за ней и покровительственно подняв переднюю лапу вверх.

Золотая Лилия раскинула лепестки на далёких южных пределах, куда им всем вряд ли удастся попасть когда-то в этой жизни. Крупные жёлтые огоньки созвездия образовывали контуры лепестков, заставляя соседние искорки светлячков на глубоком бархате бессильно тужиться в попытке отстоять право на свет рядом. А прямо над головой Медноликой змеи разбросала десятки звёздочек поменьше, будто и впрямь отсвечивая ими, как искрами, огромная Лунная Секира — ориентир и первое известное дварфам созвездие, каждый год оказывающееся ровно над этими подземельями в день начала нового цикла года этой расы.

Рядом, красноватыми искрами и оранжевыми проблесками перемигиваясь с соседями, скучились Малый Дракон и Огненная Саламандра.

Лаитан с трудом отвела взгляд от неба, повернув голову на голос властелина. Он сидел рядом на корточках, как-то внимательно, даже слишком пристально разглядывая Лаитан. Мать матерей пошевелилась, согласно кивнула, отвечая на его вопрос, и попыталась подняться на ноги. Морстен сунул ей в ладонь помятую фляжку с остатками воды, которую они запасали задолго до этих мест. Лаитан сделала несколько глотков, чувствуя, как к горлу подкатила тошнота. Дёрнувшись в сторону, она опорожнила желудок за ближайшим камешком. Вместо чистой воды во фляге властелина оказалось крепчайшее поило тхади, сваренное не то из мха, не то из сморщенных грибов-галлюциногенов. Лаитан про себя обласкала Морстена всеми известными её предшественницам словами, даже удивившись, что властелин не испарился на месте, когда она вернулась и заметила его, сидящего в той же позе. Ей смутно припомнилось, как она попыталась удрать от Морстена по какой-то причине, но потеряла сознание и упала, и чем были продиктованы ее действия, она теперь сказать точно не могла. Властелин, однако, смотрел на нее с затаенным ожиданием, будто Лаитан могла в любой момент взорваться и наговорить гадостей, или снова попытаться удрать куда-то прочь.

— Со мной все в порядке, — хриплым, чужим голосом произнесла Лаитан и тут же испугалась, что постарела на десятки лет. В голове всплыли байки сказочки, в которых герои заходили в пещеру на закате, а выходили на рассвете через сто лет.

Лаитан посмотрела на свои ладони, но звёздного света не хватало, чтобы рассмотреть, что стало с её кожей. Морстен продолжал рассматривать ее, но недолго. Лишь пожал плечами и отвернулся, когда рядом с ним поднялась и резко села Киоми. Крик, вырвавшийся из её глотки, был похож на плач горько обиженного ребёнка или стон смертельно раненого зверя, тут же переросшего в глухие бормотания и рыдания. Киоми закрыла лицо руками, раскачиваясь из стороны в сторону. Лаитан подошла к ней, присела рядом, посмотрела в лицо служанки. Та подняла на неё взгляд, и в ее глазах отразился неподдельный ужас. Бледное лицо белым пятном выделялось в окружающей тьме. Бронзовая кожа Киоми казалась самой обычной, но тем больше и ужасней казались её тёмные глаза. Будто два провала на ткани, две черные космические дыры, как отверстия в нежном шёлке одежд.

— Киоми? — с напряжением в голосе спросила Лаитан.

На кончиках пальцев жрицы блеснули искры золотого пламени, и прежде, чем ругнувшийся властелин успел ударить Киоми по рукам, та сама отскочила, проехавшись задом в крепких штанах по камешкам дна ущелья.

— А-а-а! — раскатился над ущельем сдавленный крик служанки.

— Моя госпожа, что с вами случилось? Я… я выгляжу так же? — в ужасе спросила Киоми. Голос служанки дрогнул впервые за много лет службы у матери матерей. Медноликая непонимающе посмотрела на тьму рядом с собой. Сгусток шевельнулся, обозначая собой Морстена, который только пожал плечами и ничего не сказал.

— Что? — требовательно вперилась взглядом в Киоми её госпожа.

— Госпожа, ваши медные волосы… почти все стали золотыми…

Лаитан какое-то время пыталась понять, как Киоми рассмотрела оттенок в такой темноте, а потом поняла: медно-красные пряди стали не золотистыми, а седыми. Не все, а лишь частично, но блеснувшие искры на пальцах служанки выкрасили серебро в блеснувшее на голове золото. Лаитан отрешенно провела ладонью по остаткам роскошных волос. Большая их часть сгорела в лавовом жару, а то, что еще осталось, свисало неровными прядями до плеч и блестело нитями серебра в звездном свете.

— Кажется, хотя бы вы двое живы, — повелитель Севера похлопал дварфа по поясу, и чем-то звякнул в темноте. То есть для него сейчас было светло, почти как днём, но забывать об остальных все же не следовало. Хитрое огниво, которое Морстен как-то заметил в руках Гурруна на одном из привалов, нашлось в небольшом непромокаемом мешочке на поясе.

Гравейн подошёл к собранным им недавно кучкам древесины, и после нескольких щелчков извлёк струю оранжевого огня из зажигательного устройства. Дрова занялись сразу, с весёлым потрескиванием, и вокруг стало заметно светлее и, наверное, теплее. Ночи в горах были холодными, и хотя Тёмный не страдал от холода, но имперцы, изнеженные своими песками, могли замёрзнуть.

— Прежде всего успокойтесь, — буркнул он, перетаскивая Лаитан и Киоми к пламени. Гурруна он приволок последним. — Я не знаю, с чем мы столкнулись в этих проклятых подземельях, но мне удалось справиться с этой напастью. Не без вашей помощи, конечно.

Госпожа Империи, разглядывая белые косы Киоми, в которых мелькала смола ее настоящих волос, впервые задумалась о той силе, которая была способна состарить даже жителей Маракеша. Для того, чтобы такое произошло в ее царстве, требовалось прожить не одну сотню лет. И такие сроки жизни давно остались в прошлом. И потому Лаитан почти не слушала его слов. То, как он справлялся с напастями, ей было известно еще и из той памяти, которая бурлила в её жилах. Киоми, обойдя выживших имперцев и посчитав потери, которых оказалось не так много, как она думала изначально, подошла к властелину и, вытянув вперёд палец, сказала:

— Куда ты дел варвара Ветриса, колдун?

Лаитан заметила, что властелин едва не уронил очередное толстое брёвнышко, желая подбросить его в костёр. Ветка больно шлёпнула Морстена по ноге и упала в пламя, прижав его и взметнув вверх снопы искр. Медноликой даже думать не хотелось, откуда властелин притащил ветки — вокруг не было ни сучка, который бы не сгнил за прошедшие столетья.

— А где твои тхади? — тоже задала вопрос Лаитан, но спокойней, не думая винить Морстена в произошедшем. — И как нам вообще теперь пройти дальше, если под горой такой склеп истории?

— Тхади ушли вместе с животными, которых пасли неподалёку, — ответил он сначала Лаитан, потому что её вопрос был более насущным. — Они оставили здесь топливо для костра и знаки, когда не нашли нас наутро. Они почуяли недобрую силу этих подземелий, и решили выждать.