— Хорошо.

Я принялась накрывать на стол, потому что знала, что мама все равно попросит меня этим заняться.

— Как Фостер?

Ненавижу такие вопросы. Что тут ответишь? Как будто он погодные условия. Фостер был облачным с восьмидесятипроцентной вероятностью выпадения осадков.

— Кажется, хорошо, — сказала я, доставая из шкафчика салфетки. Я еще не совсем привыкла брать четыре вместо трех.

— Думаешь... — Она так явно старалась говорить непринужденно. — Думаешь, он хорошо вписывается?

— Прошло всего лишь три дня.

— Но как ты думаешь, он заводит друзей?

— Не знаю. — Это ложь. — Я не много его вижу. — Это тоже ложь. Я знаю, что он не заводит друзей, иначе не таскался бы постоянно за мной.

— Что насчет физкультуры?

Когда я училась в десятом классе, физкльтуру сделали обязательным предметом для девятиклассников, а поскольку я слишком долго оттягивала, то была обречена провести два семестра единственной выпускницей среди целого класса переполненных гормонами девятиклассников.

— У нас был только один урок, — сказала я.

— И?

— И мистер Селлерс говорил нам о форме и спортивном расписании, и все. — Мама открыла было рот, но я продолжила: — Насколько я знаю, никто не впечатывал его в шкафчики, не обзывал и не обращался с ним иначе, чем с любым другим новичком.

Это, кажется, ее успокоило, но я знала, что, скорее всего, только на время, так что я бросила приборы на стол и поторопилась уйти в свою комнату, пока она не спросила еще что-нибудь.

Вечером, перед тем как лечь спать, я позвонила Кэсу. Это одна из моих любимых вещей: свернуться под одеялом, прижав к уху телефон, зная, что засну, как только нажму отбой.

— Номер четыре, — услышала я приглушенный голос Кэса, — с пепси и... Привет, Дев, напомни мне, чтобы я рассказал тебе про тренировку... и бургер без маринованных огурцов, но добавьте кетчуп.

Кэс практически не способен сосредоточить внимание только на одном разговоре. Но сложно даже упрекать его за это; он просто получал удовольствие от постоянной занятости, интересовался всем и вся. Но когда он действительно был нужен как друг, он сдерживался.

— Что случилось на тренировке?

— Тренер устроил разнос Марберри... — Потом в окошко: — Спасибо, чувак, можно мне пару салфеток? — И снова мне: — ...потому что тот едва не убился, пытаясь свалить Эзру.

— Зачем он это сделал?

— Потому что он долбаный идиот, — неразборчиво сказал Кэс, потому что теперь он одновременно ел, разговаривал и вел машину. — Нет, ну серьезно, он злится, что его переставили на позицию сэйфти  [1], а Эзра только начинающий раннинбек [2]. — В его голосе обозначилась лишь легкая мрачность, которую я уловила только потому, что знала его много лет. — И, знаешь, из-за Кубка.

Все знали. Вдобавок к тому, что еженедельник «Парад» назвал его в числе лучших игроков Америки, Эзра Линли был выбран в команду Восточного побережья для участия в Армейском кубке страны. Весь город поднял по этому поводу такой шум, что невозможно было зайти в туалет и не наткнуться на плакат «Темпл-Стерлинг гордится своим лучшим игроком Америки», глядящий на тебя с двери кабинки.

— Да, — сказала я. — Какая захватывающая и неожиданная возможность для него.

Кэс засмеялся. На плакате под заголовком «Темпл-Стерлинг гордится своим лучшим игроком Америки» была написана еще одна строчка: «Захватывающая и неожиданная возможность для ученика нашей школы Эзры Линли».

Последовала пауза, во время которой, я уверена, Кэс сунул в рот еще картошку фри, потом он спросил:

— Как твой новый брат?

— Не называй его так.

— Но ведь так и есть.

— Плохо, что я не хочу подходить к нему в школе? В смысле, я все время вижу его дома, но делает ли это меня, ну, плохой?

— Почему это делает тебя плохой?

— Не знаю. — Конечно, я знала. — Его только что бросила мать.

— Да? Джо Перри тоже бросила мама, а когда я в последний раз проверял, ты говорила, что он самый отвратительный в мире.

— Я не...

— Так и было, два раза. А дважды — это как «отвратительный» в квадрате.

— Это, наверное, самая ботанская вещь, которую ты когда-либо говорил.

— Не меняй тему. Ты ненавидишь брошенных детей.

— Я никого не ненавижу! — Я знала, что он меня дразнит, но я всегда подыгрывала ему. — И мама Джо уехала, когда он был во втором классе. Это другое.

— Неважно, как давно это было, брошенный ребенок есть брошенный ребенок.

— Перестань говорить «брошенный ребенок»!

— Ты тоже это сказала. — Я слышала усмешку в голосе Кэса. — Эй, из-за этого разговора где-то бросили ребенка.

— Не говори так.

— Не запрещай мне! Я имею право на свободу слова, которое не может быть нарушено!

— Заткнись, — сказала я, смеясь. — Ты съедешь с дороги.

— Я уже почти дома.

— И будет большой трагедией умереть в одном квартале от дома, а?

— И это говорит девушка, которая не хочет произносить «брошенный ребенок».

— На самом деле Фостера не бросали, — сказала я. Улыбка сползла с моего лица. — Его просто типа... отослали.

— От этого не легче, верно?

— Может, и легче. Она вернется за ним.

— М-да, — ровно сказал Кэс, и я не была уверена, насколько каждый из нас в это поверил.

2

По моему мнению, уроки физкультуры — зло.

Берут кучку подростков, заставляют их раздеваться друг перед другом в раздевалке, велят надевать ужасную одинаковую форму, а затем определяют их способности на основании умения бросать мяч в сетку, в кольцо или друг другу. Это зло.

На третьем уроке я притащилась в раздевалку, бросила спортивную сумку на пол и постаралась не обращать внимания ни на чьи взгляды. Честно говоря, некоторые девочки меня по-настоящему пугали.

Когда я училась в девятом классе, я носила брекеты и у меня было угрей больше, чем я могла сосчитать. Я не красилась. Я не носила короткие шорты. Я никогда не пробовала спиртное и уж конечно не знала, как или зачем людям приходит в голову курить хоть что-то.

На этом уроке я чувствовала себя, как типичный старикашка из дешевых фильмов, который сидит с костылем перед продуктовым магазином и повторяет: «В мое время...» Газировка стоила пять центов. Дети уважали старших. Девятиклассницы не оголяли декольте. И не носили тонги. И — я вытаращила глаза, но держала рот на замке — не загорали так, чтобы на ягодицах осталась надпись «укуси меня».

Мне не с кем было разделить недоумение, так что я держала свое мнение при себе, мысленно сделав заметку, что, возможно, мне стоит поступить так, как сказано в заявлении в Ридинг, и написать об этом в рассказе о моей жизни. Глава первая. О том, что в раздевалке девятиклассниц Темпл-Стерлинга больше бюстгальтеров пуш-ап, чем на распродаже в Victoria’s Secret.

Большинство парней тоже были не лучше. Они вели себя, как подростки из сериалов, прихорашивались и рисовались. Насколько близки были выпускники к колледжу, настолько недалеко эти мальчишки ушли от средней школы. Звать их девятиклассниками просто смешно. Они скорее походили на пятиклассников.

Если мне придется провести с этими детьми два семестра, мне бы хотелось окружить себя более спокойными, теми, которые выглядели и вели себя соответственно возрасту. Обыкновенными. Но таких было очень мало. Думаю, нормальными считаются эти девицы и мальчишки.

Что касается Фостера, то он и близко не подходил под определение нормального. К сожалению, на этом уроке я была его единственной знакомой.

— Эй, Девон! Дев!

Он запрыгал, размахивая руками, когда я вышла из раздевалки. Я глубоко вдохнула и направилась к нему.

На нем была та же физкультурная форма Темпл-Стерлинга, как и на остальных, но даже она сидела не так, как надо. Все мальчики заказали себе шорты побольше, чтобы они закрывали колени или были еще ниже. Шорты Фостера были гораздо выше колен, а он еще и футболку в них заправил, к тому же неровно. Его носки были натянуты как можно выше, а шнурки на кроссовках, на покупке которых настояла моя мама, были завязаны большими бантиками.