А я-то, дурак, хотел создать свой собственный мирок! Я вспомнил Авраама и других ветхозаветных праотцов. Я мечтал приобрести в северной части страны землю, большое пространство необработанной земли, построить дом и обзавестись хозяйством. Я хотел, как Авраам, жить там с моими женами и детьми моих жен, с Томом, с Ленни и их семьями… Жить честно, просто, бесстрашно… В конце года делить прибыль поровну между всеми. Мечтал, что дети мои явятся новой расой, с новой, полной отваги верой в новое человечество… Свой собственный мирок… Да разве он был бы возможен с этими людьми? Нет, нет, мне суждено быть одному, всегда одному»…

ГЛАВА XXVI

Всадник на караковом жеребце

Выехав из Перта, Джек вздохнул с облегчением. До рассвета оседлал он лошадь и поехал вдоль реки. Он любил природу, раннее утро, ощущение новизны. В отношениях с посторонними людьми он был обычно приветлив и ладил почти со всеми. Но с близкими был скуп на слова, неуступчив и зачастую придирчив. Поэтому больше всего страдали от него его же друзья. Он отлично знал, как тяжело приходится Монике и Ленни от его неприступности и заносчивости. Все это пришло ему в голову в то время, когда он ехал вдоль реки на своем караковом жеребце. Казалось, жеребец тоже наслаждался ездой, если Джек ехал один. Общества, в особенности людского, он не выносил.

Джеку, когда он — как после неудачи с Мери — бывал недоволен собой, необходимо было очутиться на лошади. Только езда верхом возвращала ему душевное равновесие.

Этим ранним утром, в успокоительно-приятном общении с верным животным, ему внезапно явилось сознание ненужности для него людей и тех поверхностно-доброжелательных отношений с ними, которые так заполняли большую часть его жизни. Вводить людей в заблуждение такого рода отношениями входило для него в привычку и отчасти было в его характере. Прирожденная приветливость и доброта боролись в нем с протестом против всего направления современной жизни как духовной и эстетической, так и интеллектуальной. Прирожденная доброта одерживала верх, тепло воспринимала случайно встреченного до той поры, пока этот случайно встреченный не обнаруживал общечеловеческих свойств и тем самым не вызывал у Джека гнева и отвращения. В этом заключалась вся дилемма.

Теперь он чувствовал, что должен измениться, что эти поверхностные отношения ничто иное, как самообман.

Из-за гор появилось яркое солнце. Джек остановился у харчевни. Он привязал лошадь к дереву, а сам вошел. Пахло жареным мясом, а он сильно проголодался.

Джек только принялся за еду, как лошадь его стала неистово ржать. Он прислушался. Снова громкое ржание его Адама, а издали послышалось ответное ржание кобылы. Он быстро вышел. Адам стоял, откинув голову, и сверкающими глазами смотрел на дорогу. Как он был хорош! На солнце он блестел словно отлитый из бронзы. А по дороге мчалась дымчато-серая лошадь; наездница — молоденькая, раскрасневшаяся барышня тщетно старалась совладать с ней. Но справиться было невозможно. Кобыла отвечала жеребцу звонким ржанием. И еще раз прозвучал низкий, как колокол, и глубокий призыв жеребца. Барышня, ехавшая верхом, была мисс Блессингтон. Джек схватил своего упиравшегося коня, втолкнул его в конюшню и запер, не обращая внимания на раздававшийся оттуда стук копыт и бурное ржание. Молодая кобыла мчала свою беспомощную, раскрасневшуюся наездницу прямо к конюшне. Джек снял девушку с седла и придержал лошадь.

— Я выпущу ее на выгон, — сказал Джек.

— Пожалуйста.

Он с тревогой поглядывал на конюшню, где обезумевший жеребец, казалось, что-то сокрушал.

— Не пустить ли обоих на выгон? — предложил Джек. — Это было бы самое разумное.

— Да, — смущенно ответила она. — Я тоже думаю, что это будет самое правильное.

— Каково зрелище! — весело крикнул вернувшийся с выгона Джек. Вы ничего не будете иметь против, если у вашей кобылы будет жеребенок от моего красавца?

— Нисколько. Я буду очень рада.

— Вы случайно приехали сюда?

— Нет, я надеялась встретить вас. Мери сказала, что вы собираетесь рано уехать.

— Вы хотели встретиться со мной? — удивился Джек.

— Не знаю, так хотелось.

— Какая экспансивность! — засмеялся он. Девушка сперва пристально и лукаво взглянула на него, как бы обороняясь, но затем весело рассмеялась ему в ответ.

— Почему вы так внезапно уехали?

— Вовсе не внезапно. Мне надоело.

— Надоело? Что?

— Все.

— Даже Мери?

— Главным образом Мери.

Она еще раз пристально, удивленно и вопросительно посмотрела на него и снова засмеялась.

— Отчего, главным образом, Мери? По-моему она очень мила. Она была бы такой хорошей мачехой.

— Неужели вам хочется иметь мачеху?

— Да, очень. Отец захотел бы тогда освободиться от меня; я стала бы ему только помехой.

— Вам хочется, чтобы от вас освободились?

— Да, очень.

— Отчего?

— Мне хочется уехать.

— В Англию?

— О нет, только не это, никогда! Я хочу уехать из Перта. В необитаемые места, на Северо-Запад.

— Зачем?

— Чтобы уехать.

— От чего?

— От всего, просто-напросто от всего!

Ее необыкновенная решимость и самонадеянность забавляли Джека. Он никогда еще не встречал такого оригинального, курьезного маленького существа.

— Вы должны приехать к нам, когда мы будем с Моникой на Северо-Западе. Хотите?

— Охотно. Когда это будет?

— Скоро. Еще в этом году. Можно передать Монике, что вы приедете? Она будет рада женскому обществу.

— Вы уверены, что я не помешаю?

— Уверен. Вы для этого достаточно осторожны.

— Это только с виду.

— Когда же вы приедете?

— Когда угодно. Хоть завтра. Я совершенно самостоятельна. У меня есть маленькое наследство от матери, вполне достаточное для моих потребностей. Притом я совершеннолетняя. Я думаю, что если я уеду, отец женится на Мери. Я бы очень этого хотела.

— Почему?

— Это дало бы мне свободу.

— На что вам свобода?

— Да на все! Смогу тогда свободно дышать, свободно жить, свободно не выходить замуж. Я отлично знаю, что они хотят выдать меня.

— За кого?

— Ах, ни за кого определенно. Просто выдать замуж. Понимаете?

— А вы не хотите этого?

— Нет, конечно, нет. Не за тех людей, которых я знаю. Не за таких мужчин. Никогда.

Он громко рассмеялся, и она, взглянув на него, засмеялась тоже.

— Вы не любите мужчин? — спросил он, улыбаясь.

— Нет, не люблю. Они мне противны.

Ему необыкновенно нравились ее лаконичные, спокойные определенные ответы.

— Всех мужчин вообще?

— Пока да. Вообще мысль о браке мне противна. Я ненавижу его. Мне кажется, ничего не имела бы против мужчин, если бы с ними не был связан вопрос о браке. Я не могу примириться с браком.

— А мужчины вне брака?

— Не знаю, пока нет, невозможно.

— Что невозможно?

— Мужчины. В особенности один мужчина.

Джек умирал со смеху. Она была чем-то совершенно новым для него. Она знала свет и общество лучше, чем он, и ее ненависть к ним была яснее, определеннее и упорнее. В этом отношении она опередила его.

— Хорошо, — сказал он, как бы заключая с ней союз. — На Рождество мы пригласим вас к себе.

— Согласна!

— Итак, решено?

— Великолепно! — улыбнулась она. — Мне кажется, вы из тех, которые держат данное слово.

Она встала. Успокоившихся лошадей поймали и оседлали. Она посмотрела сперва на его огненного жеребца, потом на свою дымчатую и рассмеялась.

— Что из этого выйдет? Точно солнце обручилось с луной!

— Действительно! — воскликнул он, подсаживая ее на седло.

— До поры до времени наши пути расходятся, — сказала она.

— До Рождества. Но тогда, не правда ли — лунная царица навестит солнечного царя? Приведите с собой кобылу. В то время она должна будет жеребиться.

— Конечно, приведу! До свидания, до Рождества! Я верю, что вы сдержите слово!

— Сдержу. До свидания, до Рождества!