Случалось, хозяйка дома Тереза говорила Тимару:

— Вы, наверное, запустили свои дела, засиделись тут у нас…

Но он всякий раз успокаивал ее, говоря, что о делах его радеет Янош Фабула.

После этих его слов Тереза украдкой взглядывала на Ноэми и при виде ее нежно-голубых глаз, которые, как подсолнечник к солнцу, всегда были обращены в сторону Тимара, со вздохом заключала:

— Ох, и любит же она его!

Для Тимара стало насущной потребностью день-деньской рыть канавы, забивать сваи, плести хворост для настила гатей. Тяжелая физическая работа помогала подавлять еще более тяжелую внутреннюю борьбу.

Что же происходило в это время в мире, за пределами острова?

Тридцать кораблей Тимара плавали по Дунаю, одна галера находилась в море, а все его многомиллионное состояние сосредоточилось в руках женщины.

А вдруг эта женщина, легкомысленно поддавшись прихоти, вздумает рассеять по ветру, растранжирить его капиталы и ради своего удовольствия разорит мужа? И пенять-то будет не на кого…

Михай был очень счастлив, живя на острове. Но все-таки ему очень хотелось знать, что происходит у него дома. Он все время испытывал какое-то странное раздвоение, как бы находясь одновременно в двух местах. К одному его приковывали состояние, честь, положение в обществе, в другом удерживала любовь.

Ничто не мешало ему покинуть остров. Дунай не море, и, будучи хорошим пловцом, он при желании в любой час мог легко переплыть через него. Никто бы не вздумал удерживать его, и Ноэми и Тереза знали, что там, по ту сторону, его ждут дела. Но, оставшись наедине с Ноэми, он мгновенно забывал обо всем, что занимало его в той, другой жизни, и был способен лишь предаваться любви, самозабвенно наслаждаться своим счастьем.

— О, ты не должен так сильно любить меня! — шептала ему девушка.

Так проходили дни.

Наконец наступила пора сбора урожая. Ветви деревьев гнулись под тяжестью обильных плодов. Какой радостью было наблюдать, как они зреют и наливаются соками. Из зеленых плоды становились бледно-коричневыми, с желтыми и красными прожилками. Коричневые плоды под лучами солнца покрывались ярким румянцем. На золотистых — запестрели карминные крапинки, а на багровых — зеленоватые пятнышки. Каждый зрелый плод казался улыбающимся детским личиком.

Тимар помогал женщинам во время сбора. Громадные корзины наполнялись благодатными дарами природы. Высыпая фрукты, Тимар то и дело пересчитывал их и в восторге восклицал:

— Сколько их! Сотни, тысячи! Настоящее золото!..

Однажды после полудня, неся домой вместе с Ноэми полную корзину фруктов, Михай заметил перед хижиной группу незнакомых людей. Это были скупщики, — первые за несколько месяцев посетители острова. Они принесли вести из внешнего мира. Происходила обычная меновая торговля, — Тереза, как всегда, требовала за свои фрукты пшеницу, но на этот раз торговцы давали ее меньше, чем в прежние годы. Они утверждали, что пшеница сильно подорожала, — комаромские купцы вздувают на нее цену. Скупают все зерно и, перемолов его на муку, отправляют за море.

Тереза, разумеется, ничему не хотела верить, — знаем, мол, ваши плутни и россказни! Зато Тимар с вниманием отнесся к словам скупщиков. Как-никак это же была его затея — возить муку за море! Неужели же его замысел удался? Ведь с тех пор столько воды утекло.

И Тимар совершенно утратил недавний покой. Мысли о торговле, о состоянии дел в его владениях совершенно завладели им. Услышанная им весть прозвучала для него как зов боевой трубы, который неудержимо влечет отставного вояку на поле брани, даже если застает его в объятиях возлюбленной.

Михай готовился покинуть остров.

Женщины нашли это вполне естественным, — очевидно, дела требуют его присутствия. А на будущую весну он вернется снова. Ноэми просила лишь об одном: чтобы он, уехав отсюда, не выбрасывал собственноручно сшитую ею одежду, которую он носил на острове.

— Сохраню, как святыню!

— И вспоминай хоть изредка свою бедную Ноэми…

Михай не находил слов, чтобы утешить ее, и уговорил скупщиков, с которыми собирался уехать, задержаться еще на денек. Весь этот день они с Ноэми рука об руку бродили по своим любимым уголкам, ставшим свидетелями их пленительного счастья. В одном месте Михай срывал на память какой-нибудь листок, в другом — лепесток цветка, — ведь они исписаны волшебными письменами, понятными лишь им двоим: «Не разлюбишь ли ты меня за долгие дни разлуки?..»

Время до сумерек пролетело незаметно, а с наступлением вечерней прохлады решили отплывать. Пришлось прощаться.

Ноэми держала себя в руках, не плакала. Она твердо верила, что Михай вернется. Заботливо приготовив ему съестные припасы, девушка стала укладывать их в охотничью сумку.

— Пожалуй, стемнеет, пока ты доберешься до другого берега, — с нежной тревогой заметила она. — Оружие-то у тебя есть?

— Нет. Да и кто меня тронет!

— Как же так!.. А это что такое?

Достав из сумки лежавший там пистолет, Ноэми стала с любопытством его разглядывать. И вдруг побледнела.

Она узнала пистолет Тодора. Он не раз хвалился им, когда бывал на острове, и все грозился пристрелить из него Альмиру.

— Это же его оружие!

Тимара испугало выражение лица девушки.

— Когда ты в прошлый раз уехал отсюда, — заговорила Ноэми, — он подстерег тебя на том берегу и стрелял в тебя из этого пистолета.

— Что за чушь взбрела тебе в голову?

— Я слышала два выстрела подряд, а потом еще два. Не иначе, как ты отобрал у него пистолет.

Тимар был изумлен. Оказывается, любящее сердце догадывается о том, чего не видят глаза! У него не хватало сил дольше отпираться.

— Ты уложил его на месте? — спросила девушка.

— Нет.

— Что же с ним случилось?

— Можешь его больше не опасаться. Он уехал в Бразилию. Между ним и нами легло целое полушарие.

— Я предпочла бы знать, что он находится всего в трех футах от нас, но под землей! — запальчиво воскликнула Ноэми, схватив Михая за руки.

Тимар с удивлением заглянул ей в лицо.

— Как могла прийти тебе в голову такая мысль? Ведь ты не способна не только зарезать курицу или раздавить паука, но даже наколоть бабочку на булавку.

— Зато я способна задушить любого, кто вздумает отнять тебя у меня, будь то человек, дьявол или какая-нибудь чародейка!

С этими словами она крепко обняла его и страстно прижала к себе.

Михая бросило в жар. К сердцу его прилила горячая волна…

Фамильные драгоценности

Очутившись на противоположном берегу, Михай снова наведался в рыбачью хижину. Ему то представлялась волшебная картина зеленого острова, возвышавшегося посредине Дуная, и на вершине скалы — фигура девушки, которая махала ему вслед косынкой, пока остров не скрылся из глаз и не растаял в предвечерней мгле; то воображение уносило его в собственный дом: что-то там теперь делается? Впрочем, об этом еще было время подумать, — от нижнего течения Дуная до дома — немалое расстояние.

Завидев Тимара, старый рыбак разразился горькими сетованиями, — рыбаки никогда не сквернословят:

— Подумать только, сударь! В самый разгар паводка какой-то ворюга угнал вашу лодку! Да еще и дверь в хижине выломал, и весла утащил. Бывают же на свете подлые души!

Тимара даже обрадовало, что нашелся наконец хоть один человек, в глаза назвавший его вором. Ведь он и вправду вор. И хорошо, если бы он украл только лодку…

— Не будем так уж проклинать этого человека, — ответил он на сетования рыбака. — Кто знает, может, бедняге грозила смертельная опасность и лодка помогла ему спастись. Бог с ней, потеря невелика. А сейчас я вас вот о чем попрошу, старина: нельзя ли на вашем ялике за ночь добраться до пристани?

Обещание хорошей платы заставило рыбака немедленно сесть за весла. К рассвету ялик был уже возле пристани, где обычно грузились суда.