Едва переступив порог, благочинный разразился патетической тирадой, высокопарно восхваляя Тимара, как благодетеля края. Он сравнивал его то со строителем ковчега Ноем, то с избавившим свой народ от голодной смерти Иосифом Прекрасным, то с вымолившим у неба манну пророком Моисеем, а развернутую Тимаром обширную мучную торговлю за океаном именовал грандиозным предприятием, равного которому не было в Европе ни в прошлом, ни в настоящем.

— Слава гению заморской торговли пеклеванной мукой! — закончил он свою речь.

Необходимо было как-то поблагодарить попа за приветствие. И Тимар попытался это сделать. То и дело запинаясь, он стал молоть всякий вздор, при этом его так и подмывало громко расхохотаться и бросить в лицо почтеннейшему проповеднику:

«Пожалуйста, не воображайте, будто я затеял это дело, чтобы осчастливить всех вас! Нет, я ухватился за эту мысль лишь ради того, чтобы разлучить одного болвана с прелестной девушкой! И если из моего дурачества вышло кое-что дельное, то в этом исключительно заслуга сидящей рядом со мной женщины. Посмеемся же, господа! Ха-ха-ха!..»

За обедом царило оживление. И его преподобие и управляющий были большими любителями доброго вина. К тому же благочинный, будучи не черноризцем, а священником-вдовцом, проявил себя рьяным поклонником прекрасного пола. Он не скупился на комплименты Тимее и Аталии и стал мишенью для язвительных стрел управляющего, который беспрерывно над ним подтрунивал.

Остроты и забавные анекдоты старых балагуров заставляли смеяться даже Тимара. Но едва он бросал взгляд на ледяное лицо жены, улыбка чахла у него на губах. Он словно разучился веселиться.

Обед закончился, когда на дворе уже почти совсем стемнело. Почтенные старцы поторапливали друг друга, многозначительно намекая, что пора, мол, уходить. Ведь муж только что вернулся из такой долгой поездки… Жена у него молодая… Оба, после разлуки, горят желанием о многом потолковать наедине…

— И умно сделают, если отправятся наконец восвояси! — шепнула Тимару Аталия. — У Тимеи по вечерам постоянно бывают приступы сильной головной боли и она долго не может уснуть. Видите, как она бледна?

— Вам нездоровится, Тимея? — заботливо спросил Тимар.

— Нет, я здорова.

— Не верьте ей. С тех пор как мы поселились в Леветинце, ее мучают ужасные мигрени. Вероятно, от чрезмерного умственного напряжения, да и здешний климат скверно на нее влияет. На днях я заметила у нее в косе седые волосы… Но она очень терпелива и скрывает свой недуг, пока не свалится с ног. Да и тогда, пожалуй, не станет жаловаться.

Тимар испытывал все муки терзаемого пытками преступника. И все же у него не хватало мужества сказать жене: «Ведь ты больна, позволь же мне провести ночь в твоей спальне, побыть возле тебя, ухаживать за тобой».

Нет, нет!.. А вдруг он во сне произнесет имя Ноэми? И, обреченная тайным страданием на бессонницу, жена услышит среди ночи из его уст чужое женское имя? Волей-неволей приходится избегать брачного ложа…

На другой день семья отправилась в Комаром. Ехали на почтовых. Это был скучный переезд. Жатва во всем Банате уже закончилась, на равнинах зеленели лишь кукуруза да бесконечные заросли тростника. За всю дорогу путники не обменялись ни единым словом, все трое с трудом подавляли зевки, дремота смыкала их отяжелевшие веки.

После полудня Тимару стало уже невмоготу выдерживать безмолвный взгляд жены, видеть перед собой ее замкнутое, бесстрастное лицо. Сославшись на то, что ему хочется покурить, он забрался на козлы, да так и просидел рядом с кучером до конца путешествия.

На каждой остановке всем приходилось выслушивать бесконечные сетования Аталии. Ее раздражало все: и скверные дороги, и надоедливые тучи пыли, и мухи, и прочие дорожные неудобства. Трактиры, по ее словам, были грязны, кушанья отвратительны, постели жестки, вино кислое, вода мутная, физиономии встречных — омерзительны. Всю дорогу капризница твердила, что чувствует себя смертельно больной, что ее мутит, лихорадит и что у нее буквально раскалывается голова от боли.

Какие же страдания приходилось в таком случае терпеть такому нервному существу, как Тимея?

Назойливое хныканье Аталии не давало Тимару покоя. Но он не услышал ни единого вздоха Тимеи.

И вот они прибыли в Комаром. Встретившая их г-жа Зофия громко возвестила, что она успела поседеть, томясь в одиночестве. В сущности же — она жила без хозяев весьма вольготно, что называется, в свое удовольствие. Единственным ее занятием были пересуды с кумушками да праздная беготня от одних знакомых к другим.

Вступая в свой дом, Тимар испытывал какую-то неясную тревогу, — дом этот мог стать для него и адом и раем. Здесь должно было выясниться, что таится за холодным спокойствием его жены.

Тимар проводил Тимею в ее будуар, а она передала ему ключ от его бюро.

Итак, она сама подтвердила, что открывала бюро, когда ей понадобилось отыскать среди бумаг нужный контракт.

Бюро Тимара было старинной работы. Под выпуклой, на шарнирах, крышкой располагались ящики различного размера и назначения. В больших — хранились контракты и документы, в маленьких — ценные бумаги и драгоценности. Бюро было железное, но искусно окрашенное под красное дерево. Запор там был с секретом. Ключ одинаково легко поворачивался в замочной скважине и вправо и влево, но, чтобы открыть бюро, нужно было точно знать, как повернуть ключ. Тимея была посвящена в эту тайну и потому имела доступ к любому ящику, — чтобы отомкнуть каждый в отдельности, уже не требовалось особой сноровки.

С беспокойно бьющимся сердцем выдвинул Тимар тайник с драгоценностями. Тут хранились сокровища, которые не рекомендовалось пускать в продажу, так как они были слишком хорошо известны. Знатоки драгоценных камней создали целую науку, тонкое искусство с одного взгляда узнавать уникальные камни или камеи, определять их происхождение и ценность. А в каждом таком случае неизбежен вопрос: «Где и как удалось вам раздобыть эту редкость?» Извлечь из тайного хранилища и спокойно, без риска обнародовать такую редкость может лишь дальний, не ближе третьего поколения, потомок того, кто когда-то завладел ею. А каким путем приобрел ее прадед — это уже безразлично.

Если в порыве любопытства Тимея решила осмотреть содержимое всех ящиков, эти драгоценности вряд ли ускользнули от ее взгляда. А увидев их, она, несомненно, узнала осыпанный алмазами медальон и лицо столь похожей на нее женщины. «Это же портрет моей матери», — тут же сообразила она и, конечно, сразу обо всем догадалась!..

Да, вероятней всего жена его поняла, что он, Тимар, захватил сокровища ее отца, что сделал он это отнюдь не законным путем и что этот темный, возможно, даже преступный путь привел его к баснословному богатству, позволил, разыгрывая великодушие, добиться руки той, которую он сам же лишил состояния.

Тимея могла предположить самое дурное, даже более того, что было на самом деле. Необъяснимая смерть отца и его тайное погребение вполне могли бы внушить ей мысль, что это тоже дело рук Тимара.

Но если в душу ее действительно закралось такое страшное подозрение, — чем тогда объяснить ее неизменную самоотверженность, усердие, ревностную заботу о добром имени и чести мужа? Неужели только презрение возвышенной души к погрязшему в грехах человеку, имя которого она носит, могло побудить ее хранить обет верности и дорожить его честью? Одна мысль об этом была для Тимара невыносимой.

И он решил во что бы то ни стало узнать правду.

Для этого пришлось снова прибегнуть ко лжи.

Вынув из секретера отделанный алмазами медальон, Тимар отправился в покои Тимеи.

— Дорогая, — сказал он, присаживаясь к жене, — в эту свою поездку я побывал в Турции. Что я там делал, вы узнаете позднее. В Скутари один ювелир-армянин предложил мне купить украшенный алмазами медальон, с портретом женщины, очень похожей на вас. Я приобрел эту драгоценность и привез ее вам. Вот она.

Теперь все было поставлено на карту. Если при виде медальона Тимея останется хладнокровной, если она лишь слегка скользнет по нему угрюмо-укоризненным взглядом и медленно переведет глаза на мужа, это будет означать беспощадный, хотя и безмолвный приговор: «Нет, ты и не думал покупать медальона в Скутари. Я знаю, он уже давно валяется здесь, в твоем тайничке! Где ты раздобыл его, где скитался все это время? Все твои поступки покрыты мраком неизвестности».