У двери они обменялись рукопожатием. Каждый раз оба молча старались пожать друг другу руку возможно крепче и сердечнее. Не победив, но и не проиграв в этом состязании — своеобразном проявлении дружеских чувств, — Балестрини вышел в коридор. Хотя на улице еще не стемнело, длинный коридор тонул в полумраке. Кто-то, проектируя здание, придумал оригинальное покрытие для пола, выложив его темной плиткой, поглощающей свет. Те, кто приходил сюда впервые, всегда боялись споткнуться или упасть, что, впрочем, нередко и происходило, когда в прокуратуре было много народа.

Давая знать о своем приходе, Балестрини два раза легонько постучал в дверь, но, вспомнив, что сегодня прокурор прикидывается глухим, осторожно приоткрыл ее.

Прокурор разговаривал по телефону, чистя ногти ножом для бумаги. Он показал ему на стул:

— Да, да, садись… Нет, я говорю это не тебе, при чем тут ты? — уточнил он в телефонную трубку и вновь заработал ножом.

— Он сейчас ужинает, — вполголоса доложил старшина, указывая подбородком на освещенное окно.

— Один?

— Так точно.

— Жди здесь, — приказал Де Дженнаро и перешел на противоположную сторону улицы. Читая таблички с фамилиями жильцов у домофона, он несколько замешкался. Тут был и Паскуалини, и даже Де Паскуале. Когда он нажал кнопку у фамилии Паскуалетти, и без того слабо освещенное табло стало еще более тусклым. Ему пришлось нажать на кнопку еще раз, прежде чем ответил далекий, хриплый голос:

— Кто там?

— Я, капитан Де Дженнаро из следственного отдела. Мне нужно с вами поговорить.

Балестрини вряд ли одобрил бы такой образ действий: к чему спешить, никуда этот лавочник не денется. Но это был единственный способ, не поднимая шума, добиться каких-то результатов.

Капитан подождал, пока до Паскуалетти дойдут его слова. Потом ему то ли послышалось, то ли он и вправду услышал:

— Подымайтесь!

Ответ заглушило жужжание электрического устройства, открывающего замок, входная дверь приотворилась.

Де Дженнаро поразило в вестибюле полное отсутствие запахов. Даже из двери первого этажа, украшенной табличкой ШВЕЙЦАР, не шел, как из всех швейцарских, неизменный тяжелый дух овощного супа — вечной пищи бедняков. Из-за других дверей тоже не доносилось никаких запахов, которые бы свидетельствовали о том, что за ними ужинают, как и полагалось в этот час. Но воздух в вестибюле казался удивительно чистым не только из-за этого. Не пахло мастикой, хлоркой, не пахло абсолютно ничем. И уж совсем необычным показалось то, что в лифте не было столь унизительной для толстяков неминуемой таблички (она явно была недавно сорвана), предупреждающей об опасности перегрузки. Паскуалетти, хоть и был невысок ростом, весил, наверно, не меньше центнера. «Мало того, что я врываюсь к нему в квартиру, я еще подозреваю беднягу в том, что он сорвал табличку в лифте», — подумал капитан и улыбнулся своему отражению в овальном зеркале. Лифт резко остановился. На узкой площадке было всего две двери, так что долго искать не пришлось. За одной из них семейство Романацци смотрело телевизор; из-за другой — таблички на ней не было, — словно приглашая войти, пробивался луч света.

— Разрешите?

Судить о том, как обставлена квартира, оказалось довольно трудно: весь пол был завален вынутыми ящиками, безделушками, бумагами и разными другими предметами. Однако ничего не было разбито или сломано. Только два креслица в уголке комнаты, служившей гостиной, вспороли и выпотрошили — повсюду валялись куски обивки.

— Паскуалетти!

Догадаться, почему в квартире царит тишина, было нетрудно. Вынув револьвер, Де Дженнаро прошел в освещенную кухню, где, как полагал простофиля Салерно, ведущий наблюдение за домом, ужинал Паскуалетти. Здесь беспорядок не так бросался в глаза. Горы кастрюль и посуды высились на полу и на столике, но не была разбита ни одна чашечка.

Зато в маленькой и чудовищно безвкусно обставленной спальне царил невероятный хаос. Среди сваленных кучей подушек, белья, одежды капитан не сразу разглядел, что темнеет на полу. В комнате не было люстры, и, чтобы зажечь настольную лампу под нелепым малиновым абажуром, ему пришлось перешагнуть через лежащее тело. Но и при свете капитан не обнаружил никаких особенно жутких деталей. Паскуалетти лежал ничком, вытянув руки вдоль тела, уткнувшись лицом в пол, следов крови не было видно.

Де Дженнаро осторожно опустился на колени, пощупал пульс, и по спине у него пробежал холодок — рука была ледяной. С лихорадочной поспешностью он схватил револьвер, который положил рядом с собой на пол, и, прислушиваясь, вскочил на ноги. Через открытую входную дверь доносились лишь звуки телевизора из квартиры Романацци. Тогда, внезапно догадавшись, как все произошло, капитан выскочил на лестничную площадку, но, передумав, побежал на кухню. Споткнувшись о какие-то сковородки, он поддал их ногой, кинулся к окну и, повернув ручку, распахнул его. От свежего воздуха и высоты у него слегка закружилась голова. Внизу, рядом с полицейской машиной, темнела неподвижная фигура ожидающего его Салерно. Но, кроме карабинера, Де Дженнаро разглядел еще чью-то тень, удаляющуюся по правой стороне улицы и уже еле различимую в неверном свете фонарей.

— Салерно, держи его! Держи вон того! — заорал Де Дженнаро во все горло. Но ни пока его крик летел до пустынной улицы, ни сразу после внизу ничего не изменилось. Потом Салерно трусцой перебежал на другую сторону, задрал голову, и Де Дженнаро увидел белое пятно его лица.

— Это вы, капитан?

— Кто-нибудь выходил сейчас из подъезда? — снова прокричал Де Дженнаро, теперь уже получив возможность пронаблюдать за работой мысли своего подчиненного. Полсекунды на то, чтобы услышать, столько же, чтобы затем посмотреть направо и, наконец, броситься в погоню. — Да беги же, черт тебя возьми! — крикнул, подгоняя его, капитан. Но между Салерно и преследуемым было не меньше тридцати метров, да и беглец был, наверно, попроворнее, к тому же наверняка вооружен, и у него могли быть сообщники.

Слушая, как топот старшины затихает в глубине улицы, Де Дженнаро в ярости начал сыпать ругательствами и бить кулаком по подоконнику.

— Что-нибудь случилось? — вдруг раздался рядом в темноте чей-то голос, и он вздрогнул от неожиданности. Из соседнего окна высунулась миловидная, полненькая девушка в очках. В это же время со стуком поднялись десятки жалюзи, во многих окнах дома напротив зажегся свет.

Капитан не спеша вернулся в комнаты и огляделся. Нашел ли тот человек, который так хладнокровно ответил ему по домофону, открыл, нажав кнопку, дверь подъезда, а затем преспокойно спустился по лестнице, пока Де Дженнаро поднимался в лифте, нашел ли он то, что искал? Судя по тому, что труп уже остыл, в распоряжении незнакомца имелось по крайней мере часа два, чтобы перевернуть вверх дном квартиру в восемьдесят квадратных метров. Тем более, что тут не было ни тяжелой мебели, ни сейфов, ни шкафов с книгами.

Однако ванная наводила на размышления. Казалось, она была не тронута, хотя в ней тоже царил беспорядок, но он был естествен для жилища холостяка, у которого убирает приходящая прислуга. Почему ванная комната не была перевернута вверх дном? Потому ли, что убийца уже нашел то, что искал, или же потому, что вызов по домофону помешал ему закончить поиски? Ответить на этот вопрос было нелегко, тем более что в ванной ничего не было, кроме полочки с принадлежностями для бритья.

К счастью, телефон находился не в спальне. Паскуалетти держал его на специальной подставке в гостиной. Телефон работал. Капитан стал набирать номер карандашом, а трубку держал, обернув носовым платком. Раздался гудок, потом другой, прежде чем ему ответил женский голос. Голосок шестнадцатилетней девушки, подумал он; ему всегда так казалось. На этот раз голос прозвучал еще более тоненько.

— Говорит капитан Де Дженнаро. Извините, что так поздно беспокою вас, синьора, но мне необходимо срочно поговорить с вашим мужем.

— Одну минутку.